-1-
Ночью дыханье лохмато,
Небо от звёзд шершаво.
Сердце стучит, как лопата
В мёрзлую землю Варшавы.
Польскою шёлковой речью
Ночью полнятся уши.
Словно сверчок за печью,
Млеют живые души.
Мёртвым одна награда –
Что не знают смущенья.
Им ничего не надо.
И не проси прощенья.
Раз приснилось кладбище:
Клёны, каштаны, тени, -
Выпроси, словно нищий,
Злотые пробужденья.
-2-
Неба чёрное тело –
Рукокрылая полночь.
Яблоком недозрелым
Вяжет душу Дрогобыч.
Пахнут осенью буки,
Как страницы Завета.
Полное снов и скуки,
Кончилось нежное лето.
Ночью на лапках паучьих
Ветер бегает в ивах.
Было, панове, скучно.
Стало, паны, тоскливо.
Разве что ночь разобьётся
Криком, пламенем, жаром…
Только и остаётся,
Что поджидать пожарных.
-3-
Сквозь буков и каштанов тёплый бред,
Сквозь их листвы суицидальный ропот
Является в хохляцком октябре
Прекрасное чудовище Барокко.
Корицей пахнет воздух золотой
В прожилках бронзоватых нежных сепий.
Архангел с оглушающей трубой
И не играет и глаза не слепит…
Но человек? Вернее, человечек?
Что делать с ним? Ни спрятать, ни спасти.
Он древней теплотой субботних свечек
Обуглен до адамовой кости.
-4-
Вот кто-то жив, а кто-то умер.
Вот бедный дедушка идёт.
А вот младенец. Может, Бубер.
А может, просто идиот.
И посмотрев без отвращенья
Я – вдруг – в мирке тенет и уз
Своё узнаю копошенье
Под взглядом пристальным Медуз.
-5-
Вне прошлого и зелени обоев,
вне клавесина летних вечеров
услышишь звук старинного гобоя
и руки целовать себе готов
от нежности к чему-то неотсюда,
что вписана как дремлющий мотив
в кустарную керамику посуды
и всякий домотканый примитив.
Ты - весь внутри, а смерть стоит снаружи,
и этим обеспечивая фон,
роняет молоточки зимней стужи
на самых точных буквиц ксилофон.
Ни слова зря, ни слова больше мимо,
печально всё, всего на свете жаль -
горчит под слоем сахарного грима
ветхозаветной мудрости миндаль.
-6-
В сентябре мишура оперетты
и дождя небольшая интрижка -
это значит - закончилось лето,
это лета прочитана книжка.
Лето было почти что простое,
но с псаломною сутью черешен,
а сегодня - под лунной кистою -
холодок опереточно грешен.
Давит душу бессонницы обруч,
но (выходит бессоннице боком),
как чернила, густеет Дрогобыч,
наливается вечностью-соком.
В этом соке - креплёном и липком -
увязают на вечные веки
местечковая бабочка скрипки
и рома и евреи и пшеки.
Этот сок не разбавят осадки -
с ним уже ничего не случится,
он в глазах деревянной лошадки,
он - слеза на Господних ресницах.
-7-
День как день. Но с учётом поправки
на дыхание жирной земли,
на коричные тёмные лавки,
облаков золотых корабли.
Завернусь поплотней в одеяло,
разверну (подогнал букинист)
целый мир, уместившийся в малом,
на бумажный вместившийся лист,
а оттуда глядят Данаиды
и библейский ослятя ревёт -
превращаются страх и обиды
в иорданский и греческий мёд.
Простыня набухает от пота,
в голове нестихающий звон,
но какой-то вселенской заботой
я, что коконом, весь окружён.
Разрастается сумрак ожогом.
И своими ожогами горд,
я сегодня лежу перед Богом -
предложенье рассказа Его.
Примечание
* - Бруно Шульц - великий еврейский писатель, писавший на польском, родившийся в Австро-Венгерской Империи, после распада её он почти безвыездно жил сначала в польском, а потом в советском городе Дрогобыч, где во время немецкой оккупации он был убит.
Оригинал: http://7iskusstv.com/2017/Nomer3/Penkov1.php
