КУРС ТЕКУЩЕГО
Не разговор, но говорливость.
Не бережение, но бережливость.
Не стыд, скорее, а стыда стыдливость.
Богоугодливость, но не богоугодность.
Как сиротливость без сиротства, –
не родственность, а лишь родство.
Однако
не одиночество, скорее, – одинокость.
Не высота как свойство, а высокость
как качество.
Все ребячливость, хоть давно и не ребячество.
Не воля вольная, но вольность.
Не склон еще, но будто уже склонность
к падению, хотя, скорее, – падкость.
Пусть не шатание еще, но – шаткость.
Уклончивость без уклонения.
Низкопоклонство без поклонения.
Предательство не как измена, а как изменчивость.
Опять – стыдливость, но не застенчивость.
Не верность вере. Ни веры в верность.
Причастие, но не всегда причастность.
Вкушение, увы, без предвкушения
(не столь за неимением ощущения,
сколь за нехваткой ощутимости).
И если исповедь, то только исподволь.
Не безучастие, но безучастность
в общественных процессах и процессиях,
к хитросплетениям тропов, «тропосов», тропы.
И если путь к спасению души лежит чрез евхаристию,
не на помилование душ, а на амнистию
рассчитывать бы должен дух толпы.
Внушительность путем внушения.
Терпение, но не терпимость.
Не мнение, но его мнимость.
Не видность, а ее лишь видимость;
и «видимостей» – видимо-невидимо...
На смену дружбе – дружелюбность,
добру – доброжелательство,
сношениям – сношения однобокие:
глубинные вполне, но не глубокие.
И не любовь уже, и даже не любовность;
и не душевность вовсе, и не духовность...
Богобоязненность, – нет, – богобоязливость.
Не красота отнюдь, а лишь красивость.
ИСТУКАН
Истукан Кикладский с неопознанной головой,
снятый с производства в дни, когда Ной,
возможно, не соорудил еще плот;
и Предвечный (паче) не ступал в Свой киот;
человечество не знало железо и сталь;
знамо дело, ни жрец никакой, ни один паскаль
об абстрактном тогда ни гу-гу и «ни-ни».
Так вот, живший в те еще допотопные дни
неотесанный безокий сий истукан,
этот дряхлый варварский, так сказать, оплот,
глазеет в музее на культурный народ,
как на безликие реплики своих прихожан.
АВРААМ
Звезда узника гетто поверх звезды Давида.
«...Не упрямься, четки с крестом для вида
возьми. Третьего дня пожалел фюреров пес
Ицхака. (У Ицхака христианский был медальон.)
Пощадил, – ничего не сказать! – даже бульон
распорядился налить до краев да погуще.
Сними, сними гексаграмму, чтоб пуще
прежнего не разгневать шакала».
И отвечал Авраам: «Я скорее Ваала
облобызаю. Да не внушай братьям дрожь!
Крест единый приму я с моим народом.
Яхве четками не проведешь».
ИАКОВ
Долог путь его был. И куда? – все одно.
Он не посохом – сердцем нащупывал дно.
Овцы-плакальщицы. Силуэты понурые ив.
И в Иавок сбитые в кровь ступни опустив
на закате, он вконец занемог,
из последних сил разрыдался: «Бог
отца моего, Господь, мне бы...»,
как увидел вдруг у своих ног
распластавшимся Небо.
СТРАННЫЙ ВЕК
Странный век, странный.
Бесчеловечность, бездетность но –
перенаселенность планеты.
Бездуховность, безбожность, но –
набожность, алтари, вера в приметы.
Колокольни стоят в голубином помете.
Рыбы – не поднять в ветхом перемете
незримого бога, вершащего неустанно ловитву.
Человеки, сбившись в стада, воздают молитву
небу, кое, коль верить науке туманной,
в черных дырах таких, что лакуны манной
покажутся в космогонии Моисея.
Странный век, странный.
Пылится бессмертная «Одиссея»,
не сильнее, впрочем, чем «Батрахомиомахия».
(Ахиллесовы – кто бы знал? – гегзаметры-амфибрахии.)
Не читаются и «евангелисты» Сократа.
Странный век, странный.
Брат войною идет на брата,
как в допотопные те времена.
Пожизненным кесарем не империя, но страна
управляется, не очень-то опираясь на
право. Право, товарищи! Странный век!
РИМСКАЯ ЧЕКАНКА
Ваятели не тел, а каменного Духа,
пред коим человек – живая муха,
попавшая в янтарь.
Божественный овал недвижного лица, –
воистину! – ты пережил творца...
С практическим искусством встарь
не мухлевали. Статный «пономарь» –
бесспорно, римская чеканка –
с догматом в каменной руке,
что вписан живописно в сталь. –
Священная одеревенелость на замкe
с каменьями (о чудная огранка!)
И путти тянутся: смышленые-де дети.
(Как филигранны эти мраморные сети,
рыбацкие, – что вдовья вуаль!)
ОТ И ДО
1
От бальзамирования – к развеиванию праха.
От героизма – к господству страха.
От культа фаллоса – к пуританизму.
От фанатизма – к апатеизму.
2
От идеи братства – до социалистов.
От риторов – до журналистов.
От философов – до психоаналитиков.
От фараонов – до мумий политиков.
3
От состязаний – к настольному спорту.
От помола крупного – к «низшему» сорту.
От зрелищ/хлеба – к попкорну/пульту.
От богопоклонения – к «человекокульту».
4
От недоумения – к притуплению слуха.
От умерщвления плоти – к возрождению духа
(а у духа, как водится, не та повитуха,
что у тела). От нянек – до проповедника.
От детских – к взрослым (на вкус собеседника)
сказкам...
Ананич Татьяна Анатольевна родилась 13 ноября 1985 г. в Смоленске. Окончила Всероссийский финансово-экономический институт. В 2012 г. эмигрировала в США. Училась в школе актерского мастерства им. Стеллы Адлер в Голливуде. Принимала участие в различных театральных постановках классических и современных пьес на английском языке. Член Пушкинского общества Америки. Сборник стихотворений «Антиутопия» («Либерти», Нью-Йорк, 2016). Публикации в «Слово\Word», в «Новом Журнале». Живет в Лос-Анджелесе.
