litbook

Проза


Время переживаемое+4

     Я пошёл проводить последнего гостя. Его несуетно колебал внутренний  ветер, как  горящее на сквозняке пламя свечи, а может, как голую  лампу над тёмным перекрестком в тьму-таракани, при взлёте вверх  указующую    электрическим  пальцем  на закрытый  шалман «Вино». Будто в память об Альбере Камю.

    Пошёл проводить своего гостя драгоценного, бывшего «метаметафориста» Жданова Ивана, попутно зля фонарём ночную тьму. Он молча отворил калитку, тоже по-пьяному завалившуюся на забор, отрешенно, не оглядываясь, побрёл по тропинке среди кустов к тёмному дому. Я молча стоял, подняв высоко над головой фонарь, наугад  высвечивая маршрут поверх ограды. Поэт, как заяц в луче света, в компании с ночной насекомостью, пересекающей  луч, словно Млечный путь, гипнотически переместился до жилища, и там удовлетворённо стукнулась о косяк дверь.

   Обратный путь был свободен от ответственности, потому уже я сам начал сбиваться на «танго», по-дурацки, непочтительно обнажая светом деревья, чужие заборы, прогоняя пугливо отбегающую к лесу чёрную дыру улицы…

      Утром позвонил Иван. Спросил, как всё было? Я догадался, что он не помнит финала, и  сообщил, что вынес его, как раненого с поля боя, на своей радикулитной спине.

    - Что-то не припоминаю, - засомневался Жданов.

         – А что помнишь?

         – Помню, что чай с вареньем пил на ночь.

         – А как я тебя в ночи тащил на горбу, не помнишь?

         - Нет, - твёрже сказал Иван. – На меня водка плохо действует. Пью без удовольствия. А потом, раз! - как протезом по голове, и не помню ничего, что было…ха-ха-ха! – хрипло, отчасти самодовольно засмеялся поэт. Рассмеялся прямо в моё утреннее ухо, ещё не отупевшее от громких звуков.

         - Жди – сказал я. – Скоро приду с пирогом и баелдой из синеньких! И всё расскажу, чтоб ты не страдал подозрениями!

          - Давай! - обрадовался поэт.

      … Накануне был плановый день моего рождения. Как и заведено, всё самое интересное началось к концу. А именно, я уговорил Жданова, и он читал стихи! Много! Были за столом гости, которые со скепсисом, присущим хирургам и технарям, не шибко-то верили моим заочным восторгам: «Гений! Гений!»  И вот Ваню наконец   узрели живьём, и он в ударе начал читать, и все притихли, как дети в грозу …

…Мелкий дождь идет на нет,
окна смотрят сонно.
Вот и выключили свет
в красной ветке клена.
И внутри ее темно
и, наверно, сыро,
и глядит она в окно,
словно в полость мира.
И глядит она туда,
век не поднимая, –
в отблеск Страшного суда,
в отголосок рая.
В доме шумно и тепло,
жизнь течет простая.
Но трещит по швам стекло,
в ночь перерастая.
Это музыка в бреду
растеряла звуки.
Но кому нести беду,
простирая руки?
И кому искать ответ
и шептать при громе?
Вот и все. Погашен свет.
Стало тихо в доме.

     В доме действительно стало тихо, и кто–то тихо сказал: «Ещё, пожалуйста…» И все дружно вскричали: «Ещё! Ещё!»

   Иван победно кивнул мне на рюмку, я «капнул». Он возмутился: «Ну ты уж давай, как положено!» Я капнул ещё. И Ваня, довольный произведённым впечатлением, продолжил:

 …Такую ночь не выбирают –
Бог-сирота в нее вступает,
и реки жмутся к берегам.
И не осталось в мире света,
и небо меньше силуэта
дождя, прилипшего к ногам.
И этот угол отсыревший,
и шум листвы полуистлевшей
не в темноте, а в нас живут.
Мы только помним, мы не видим,
мы и святого не обидим,
нас только тени здесь поймут.
В нас только прошлое осталось,
ты не со мною целовалась.
Тебе страшней – и ты легка.
Твои слова тебя жалеют.
И не во тьме, во мне белеют
твое лицо, твоя рука.
Мы умираем понемногу,
мы вышли не на ту дорогу,
не тех от мира ждем вестей.
Сквозь эту ночь в порывах плача
мы, больше ничего не знача,
сойдем в костер своих костей.

   « Всё же никто не сможет так читать, как Иван!» - в очередной раз подумал я, удивляясь совершенству музыкальной ритмичности и напевности  стиха. Безупречный музыкальный слух у человека!

    - Простите, пожалуйста, это не Вас называют метаметафористом? – робко, как бы боясь собственных слов, сказала в наступившей тишине начитанная племянница-первокурсница.

       - Глупость всё это! – шумно среагировал Иван и с внезапным раздражением покосился на  бутылку. – Давно это было, по-молодости! Тогда так принято было – соединять поэтов по всяким там внешним признакам. Ну, это давно прошло… у каждого своя дорога получилась. Так бывает, да сами всё знаете! – сказал Иван и оглядел аудиторию как бы с высоты птичьего полёта.

        - А про любовь что-нибудь есть? – ни с того ни с сего объявилась матушкина круглосуточная «сиделка», сугубо чужая, «вынужденная» женщина, летами эдак за шестьдесят, которая  раньше  нечаянно слышала  Ждановские стихи в моём исполнении. Ей они бурно не приглянулись. Она демонстративно фыркала, пока я читал, невольно заставляя на себя коситься, и в итоге с личной обидой сказала: «Ничего не поняла я!»

        -  Про любовь есть! –  отозвался приподнято распалившийся от чтения Жданов, и я, под его ревнивым контролем, освежил всем рюмки и бокалы . Иван «запел» одну из изысканнейших своих песен о любви…

    …Расстояние между тобою и мной – это и есть ты,
и когда ты стоишь передо мной, рассуждая о том и о сем,
я как будто составлен тобой из осколков твоей немоты,
и ты смотришься в них и не видишь себя целиком.
Словно зеркало жаждой своей разрывает себя на куски
(это жажда назначит себя в соглядатаи разных сторон) –
так себя завершает в листве горемычное древо тоски,
чтобы множеством всем предугадывать ветра наклон,
чтобы петь, изъясняться, молчать и выслушивать всех,
самолетной инверсией плыть в плоскостях тишины, –
но блуждает в лесу неприкаянный горький орех,
словно он замурован бессонницей в близость войны.
Где он, рай с шалашом, на каком догорает воре?
Я же слеп для тебя, хоть и слеплен твоею рукой.
Холостая вода замоталась чалмой на горе,
и утробы пусты, как в безветрии парус какой.
Как частица твоя, я ревную тебя и ищу
воскресенья в тебе и боюсь – не сносить головы,
вот я вижу, что ты поднимаешь, как ревность, пращу,
паровозную перхоть сбивая с позорной листвы.
Словно ты повторяешь мой жест, обращенный к тебе,
так в бессмертном полете безвестная птица крылом
ловит большее сердце, своей подчиняясь судьбе,
и становится небом, но не растворяется в нем.
Да, я связан с тобой расстояньем – и это закон,
разрешающий ревность как правду и волю твою.
Я бессмертен, пока я поко́рен, но не покоре́н,
потому что люблю, потому что люблю, потому что люблю…

   …Жданов встретил меня на пороге, я вручил ему гостинцы и предложил пройтись по посёлку. Он посмотрел на меня обмятым подушкой лицом и внимательными, уставшими глазами: «Ну, давай погуляем, если хочешь».

    Пока он докуривал, подкашливая сигарете, а потом пока шли к калитке, я вкратце описал его вчерашний триумф. Поэту понравилось изложение и краткость его.

       Прямо уже у забора, навстречу нам – распахнулась резво кривая вчерашняя калитка, днём уже с какой-то похабной развязностью, и нос к носу вошла женщина с сердитым, недовольным лицом. От неожиданности я глупо вскрикнул: «Ба! Какие милые люди!» Но женщина, даже не взглянув на нас, не проронив ни звука, ни приветствия, мощно разорвала поступью пространство и дальше рвала его до самого дома.

      - Ты ей задолжал? – спросил я Ивана, смущённый дамским демаршем. Он, выходя в калитку, шепнул: «Это жена …», и назвал известную не только нам писательскую фамилию. 

     
      - Бьёт, наверное, – предположил я.

      - Кто бьёт?

       - Ну не он же, Иван! Что, не видно, кто кого бьёт?

   Мы вышли на дорожку и повернули в сторону музея знаменитого барда.

     - Знаешь, Ваня, существует гипотеза, что если Бесконечность бесконечна, то сейчас, в эту самую секунду на энном количестве таких же планет, как Земля, идут абсолютно такие же два похмельных поца и говорят о своих двойниках, щурясь, как мы, на солнце! И даже хуже – бесконечная жена бьёт твоего бесконечного классика на всех планетах-близнецах! Представил масштаб трагедии?!

      - Нет никакой бесконечности! – отрезал поэт.

      - Тебе видней. Это у тебя  пчёлы энд птицы перелетают через свою тень.

      - Бесконечность живёт в точке – объявил Иван и покосился на незнакомую собаку, выглянувшую из переулка, ведущего к магазину с пивом. – Точки нет, пока она не движется! Пока она себя не обнаруживает. Но точка, начиная движение, сразу же становится линией, и её опять нет.

      -  Стало быть, любая монада Лейбница бесконечна? И атом тоже «точка»? И   пиксель? А цифра – разве не «точка»?

       - Бесконечности нет, сам подумай! Если Бог есть, то какая тебе ещё бесконечность? - как обычно рассердился Жданов на «людскую» тупость в простых вопросах.

       - Ну хорошо. Не хочешь, чтобы Ждановых было много, твоё капризульство. А вот мы  давеча  не закончили про парадокс Зенона об Ахиллесе и черепахе. Вспоминаешь?

       - Как же, помню!

        - Этот Зенон даже Аристотелю заморочил мозг своими парадоксами!  Как он говорит о хитрости «места» у Зенона: «Если существует какое-то место, то как определить, где оно находится?.. Поскольку всё существующее имеет место, то становится очевидным, что и у места должно быть место», и тэ дэ, до бесконечности.  Помнишь, нет?

    - Да что я должен всё помнить, что ли? Ну, может и говорил так, кто ж его разберёт? - опять осерчал Иван.

        - Ладно, вернёмся к  баранам: почему же Ахиллес не может догнать черепаху, если она раньше отправилась в путь? Это же для любого разумного   обывателя постыдный бред! И сколько веков это размусоливают, а?

        - Я тебе скажу, что я понял! Я давно этот парадокс разгадал, ещё молоденьким! Он в простом: есть время переживаемое, а есть время осознаваемое. И они, к сожалению, ничуть не сосуществуют. Когда ты время -  осознаешь, ты его вычисляешь как бы. А когда ты его переживаешь, ты его вообще не замечаешь, как таковое.

     Зенон не разделяет, а смешивает - время переживаемое с временем осознаваемым. Вот и всё! А всякие там стадии движения черепахи, дихотомии и прочее такое надо отправить в ж…у!

     - Иван, а ведь твои заключительные слова про ж…у - настоящий венец  мудрости! Ты сейчас  серьёзно обогатил мировую философскую мысль! – вскричал я подчёркнуто комплиментарно.

      Иван на всю улицу захохотал, чрезвычайно довольный моей скромной шуткой, и откуда-то сверху покосился благожелательно сначала одним, затем другим  глазом.

    В этот самый момент мы подошли к воротам знаменитого грузинского скульптора, из-за забора выглядывали на улицу его большуны. Огромные головы, руки, монументы и постаменты, а ещё -  никак не взлетящие бронзовые орлы. Развернувшись, мы побрели назад, каждый думая о своём.

      Издалека, через череду двух малышей с няньками, четырёх гастарбайтеров, двух велосипедистов и одной собаки на переднем и среднем планах, в глубине перспективы, из самого задника картины, как из-за кулисы, появилась и пошла в нашу сторону невысокая фигура плотного человека мужеского пола, которую можно было обозначить только одним словом – Писатель.

       Пожалуй, точнее будет сказать, что это шёл не просто писатель, а согбенный под пудовой тяжестью славы, потому несколько сутулящийся от непомерной ноши – классик. В руке его угадывалась даже на почтительном расстоянии увесистая палка.

     - Не чуешь, как мать-земля дрожит? – толкнул я в локоть Ивана.

     - Это ж …-   поэт опять произнёс, понизив голос, ту же фамилию, что и в створе кособокой калитки.

        По мере приближения классика, всё яснее становилось, насколько верным было первое впечатление. Человек шёл подчеркнуто отдельно, даже сурово, устремив взор долу, и походил чем-то на боевого индийского слона с опущенными бивнями, позолоченной парчой на широкой спине, и будто трезвонили утонченно золотые колокольчики по краям парчи – о великой славе грузно ступаюшего!

        - Слушай, Иван, ему веки надо поднять, а то в забор скульптора въедет! Жданов опять развеселился, но  вдруг  как-то очень дисциплинированно осёкся. Видимо, сообразил -  классик достаточно близко, чтобы уловить своими огромными слоновьими ушами двусмысленный смех.

          - Вот как должен выглядеть настоящий писатель. А не как мы, хихикающая шантрапа! - я критично оглядел Ивана Федоровича – поэт был как всегда скромно и даже утонченно одет, с шиком тайного эстета. Но особенно меня трогала его крестьянская манера застегивать на рубашке верхнюю пуговицу. Эта пуговица в каком-то метафизическом смысле напоминала пуповину, соединяющую его с памятью об алтайском доме.

        - Ты, между прочим, запоминай, куда он палкой тычет. Там забьют источники света и добра животворящего! Возглавим поломничество, не зевай! – и нас затрясли «рыдания», при чём Ивана трясло без звука, как подпольщика.

       «Большой писатель» был уже так близко, что ясно стало – не разойтись. Он, наконец, различил нас, но мимика его лица не оживилась. Медленно, тяжело поднял он  свой умудренный сложными тайнами взор, как и подобает классикам при случайной встрече с литературной шушерой, и пошевелил в руках толстую палку, словно примериваясь, кого бы из нас огреть первым.

       Поэт Жданов, переведённый на двадцать девять языков мира и упомянутый аж в Британской энциклопедии, показалось мне, занервничал. Последовала пара плоских фраз, и мы благоразумно разминулись к обоюдному удовольствию.

       - Послушай! Это ж соловей! – из куста сирени вдруг запел первый в этом году соловей. Он вначале прочистил горлышко, поцокав, потом щёлкнул пять, шесть раз и выбросил пробную трель. Затих на пару секунд, а потом повторил всё снова, но уже без пауз и выдав теперь несколько трелей подряд, перемежая их счастливым, дурашливым свистом.

       - Хорошо поговорили сегодня – сказал Иван прощаясь. - И соловья послушали…

       За Иваном хлопнула кривляка-калитка. Я отправился к себе. Моя   ладонь наполнялась теплом, после дружеского пожатия холодных пальцев поэта.  

     

Опубликовано в "ЛГ", 2018г, №33-34

 

Рейтинг:

+4
Отдав голос за данное произведение, Вы оказываете влияние на его общий рейтинг, а также на рейтинг автора и журнала опубликовавшего этот текст.
Только зарегистрированные пользователи могут голосовать
Комментарии (2)
Марина Куницына 22.05.2018 23:40

Замечательный Иван Фёдорович Жданов - портрет-зарисовка в натуральную величину

1 +

Только зарегистрированные пользователи могут голосовать
Владимир Куницын [автор] 23.05.2018 00:08

Марина Куницына,
В натуральную величину? Ломаю мозг, чтобы это значило! Да, Жданов велик, это факт, но что значит - в натуральную величину? Ломаю голову... Спасибо за внимание! Мы с Вами нигде не встречались? Что-то в Вашей манере излагать свои мысли, кажется мне до боли знакомым...

0 +

Только зарегистрированные пользователи могут голосовать
Зарегистрируйтесь или войдите
для того чтобы оставлять комментарии
Лучшее в разделе:
Регистрация для авторов
В сообществе уже 1129 авторов
Войти
Регистрация
О проекте
Правила
Все авторские права на произведения
сохранены за авторами и издателями.
По вопросам: support@litbook.ru
Разработка: goldapp.ru