* * *
Порхая в ночи мотыльками,
Спешим на губительный свет.
А после разводим руками,
Когда уже выхода нет.
В полшаге всего от порога,
Куда добровольно — нельзя,
Мы вдруг вспоминаем про Бога,
Молитвы ему вознося,
За грешное, бренное тело,
За душу, что еле жива,
Мы молимся так неумело,
С трудом подбирая слова.
Откуда молитва исходит,
С каких позабытых стихий?
Но Он наши беды отводит
И наши прощает грехи.
И только отхлынут печали —
Мы вновь устремимся во тьму,
Забыв, что себе обещали
И что обещали Ему.
ПУТНИК
Под солнцем ли, под дождичком
унылым,
С потрепанной котомкой на спине,
Бредет мужик, покуда хватит силы,
Искать удачи в дальней стороне.
И голод утолить, похоже, нечем,
И песнь-то для пути не весела,
И лапотки заброшены за плечи
До времени, до встречного села...
Там, глядь, родня отыщется какая,
Пособник ли кому-нибудь нужон...
Бредет мужик, упрям и неприкаян,
Своей землей. И, все-таки, чужой...
Он мыслью, может, где-нибудь
в бедламе,
Хотя и по карманам — ни гроша...
А там, над золотыми куполами,
Витает в небе светлая душа.
* * *
И скромней времена,
И помельче награды.
Но... чем дальше война,
Тем пышнее парады.
От сегодняшней боли
Душу прошлым мы лечим.
Потому что нам боле
И гордиться-то нечем.
* * *
И птиц отлёт, и листьев хоровод.
В подпалинах и рощи, и луга.
От тяжести река вот-вот замрёт,
Соединив надолго берега.
Короткий день на свет ещё не скуп,
Когда прощальным золотом горит.
А осень то нагонит вдруг тоску,
То светлою печалью озарит.
* * *
Словно лучик солнечный,
Золотой
Из рубанка тянется
Завиток,
Вьется, распрямляется,
Рвется, и опять
В локоны свивается
Золотая прядь.
Солнечные кольца —
Только их затронь —
Зашуршат, заколются,
Щекоча ладонь.
И ложатся кучкою
У станка
Золотые лучики
В завитках.
Даже если солнышко
Скроется,
По колено в солнечном
Море я.
И тогда нет отдыха
Лучше, как
Полежать на солнечных
Лучиках.
* * *
В округе нашей, возле той избы,
Сошлись давно когда-то две судьбы.
Друг друга взглядом молча обожгли
И разошлись. А годы шли и шли…
Но непроизнесенные слова
Из уст в уста потом несла молва.
Сегодня, как и много лет назад,
При встрече двое опускают взгляд.
И мой неразговорчивый сосед
Уже не усмехается им вслед.
— Была ли тайна? — спросите.
— Была!
И две души она сожгла дотла.
Что знал в округе каждый человек,
Для двух осталось тайною навек.
* * *
Погода изумительно весенняя!
Блин солнца — хоть сворачивай да ешь!
И в Светлое Христово Воскресение,
Как никогда, я нынче трезв и свеж.
Струится благость изнутри ли, свыше ли,
И как бы ни был грешен человек,
Вдруг понял я: весною не надышишься,
Как жизнью не пресытишься вовек!
* * *
По морозцу в ноябре
Столько снега свежего.
Вот и лепят во дворе
Люди бабу снежную.
Издалече всем видна
Баба та бедовая.
Только вот совсем одна.
Холостая ль? Вдовая?
Мужика б ей от тоски.
Экая нелепица:
Снежные-то мужики
Ну никак не лепятся.
Супротив мужская стать
Этой процедуре.
Видно, зиму вековать
Ей одной, как дуре.
И одной встречать метель,
Коли закружится.
И в холодную постель
Все одной ложиться.
* * *
Окутал парок, одурманил.
Душою и телом обмяк.
А баня и в Африке баня,
Коль сыщется там сибиряк.
Всё побоку: слава ли, деньги,
Все суеты жизни земной…
Здесь только берёзовый веник
Да ковшик воды ледяной.
Я выползу, гол и излечен,
«О, Господи!», — лишь оброню.
Душа улетает навстречу
Морозному ясному дню.
* * *
С. Филатову
Ни заборов здесь приличных,
Ни запоров от воров.
Но на доме есть табличка:
«Здесь живёт поэт Чепров».
И любой воришка скажет:
— Раз поэт, едрёна вошь,
Кроме книжек да бумажек
Ничего тут не возьмёшь.
Лягу спать, не запираясь,
Я ж к открытости привык.
Но пакет лапши китайской
Всё же спрячу между книг.
Нет. Людишек вороватых
Не боюсь я ни шиша.
Вдруг придёт поэт Филатов —
И прощай тогда лапша.
