Поэзия

«...И, если честно, непонятно мне,/как Ты меня прощаешь — фарисея?/Снаружи всё эффектней резюме,/внутри гниющий труп смердит сильнее...»

«Лишь недавно, тоску навевая, метели мели,/И казались мечтою несбыточной мысли о лете —/А теперь басовито гудят золотые шмели/И тревожат душистого хмеля тяжёлые плети...»

Чумовой мазохизм: быть рабом своей темы, чья малейшая прихоть, любой каприз сладким гнётом гнетёт вариаций, реприз. Как прекрасна! Как непредсказуема! – тем и подчиняет рассудок и волю: ундина из глубин путеводных, из тёмных вод подаёт сигналы, зовёт и зовёт своего верноподданного паладина.

Зачем бывал ты молчаливым? Боялся ль жизнь прожить вотще? Что делало тебя счастливым И был ли счастлив ты вообще? Дела гудят, как летом улей, Кручусь и я на кураже. Но «лапонькой» или «крысулей» Не назовут меня уже.

Шолом вздыхает: "Сдали нервы, Спасай Россию, бей жидов..." ...течет рекою двадцать первый Из тех веков, что были - до. Темно на улице и дома От чайных, чифирных скорбей. Летит по ветру вздох Шолома: "Авось, небось, азохен вей..."

между грёзами и бредом/ между кровью и водицей/ барабанный зов к победам /полуобмороком длится/ ангелочки бесноваты/ черти учат как молиться/ оседают хлопья ваты/ на потерянные лица...

И глухо о чем-то шептали мне ветви, О чем?.. Разве мог я услышать их, Мери! Ведь мимо поземкой клубился по ветру, Тот жребий, в который так слепо я верил.

Зарыли бесправное наше наследство На юге Сибири, в предсердии вьюги, Под камень-под крест. Где пыльное лето короче, чем детство. Но все, что мы помним еще друг о друге, Не больше, чем текст.