Поэзия

Господь наш Исусе! Мы всех их убили! Когда убивали, мы им говорили: Зачем вы "спасителя", гады, распяли В жидовском Иерусалиме?!

Как только пробуешь измерить аршином общим эту гать, в Россию трудно больше верить, о ней осталось только лгать.

Довольно преступлений и позора. Почти исчерпан времени запас. Сомненье в вас – трагичнее, чем ссора. Сомнение в себе - моя опора. Позвольте мне не сомневаться в вас.

Времена не слишком им потрафили – то пробел откроешь, то провал. «У меня тоска по биографии», – Эйхенбаум Шкловскому писал.

Копить, что не относится ко мне, что сделано из золота незлого, копить хоть снег, хотя бы вид в окне, тебя с другим, себя другого.

Прошлое очень подвижно. Оно спешит, Смешно суетится, курит по пачке в день. А к настоящему каждый из нас пришит, И вместе с ним потихоньку уходит в тень.

Пишу о космическом, так как вижу в нём те же нужнейшие убежище, тепло и надежду, такой же источник пафоса. Уж не хуже чем национализм, семейные интересы или ТВ.

Свет той звезды, что надо мной склонилась, На землю послан был давным-давно. А то, что там сегодня излучилось, И вовсе мне застать не суждено.

Осип Мандельштам считал, что истинная «метафора есть метаморфоза». Таковы метафоры Шелли. Пение древних сосен на склонах Монблана помогает поэту услышать отзвук древности в настоящем, связать воедино цепь событий. Следы стихии, древних землетрясений говорят поэту не только о Могуществе и разрушительной силе природы – они «учат ум пытливый», помогают поэту в настоящем провидеть одновременно и прошлое, и будущее.

Не о смерти — о жизни тоскую, — / смерть заботливо смотрит на нас, — / когда в жизнь погрузиться рискую / до озноба, до донышка глаз. / Нет предельнее воли высокой, / чем шагать по тугому лучу / над бездонностью темно-глубокой, / чтобы вдруг осознать: я лечу!..