Поэзия

Не приходят стихи – буду жарить котлеты,/ телевизор смотреть и цветы поливать./ Я, похоже, давно уже знаю ответы/ на любые вопросы, нет смысла писать.

отлаяли последние мигалки/ ещё довольно будет амбразур/ и пальцы сочиняют абажур/ язычеству китайской зажигалки

Конечно – едем в Царское Село!/ Уже в Иерусалиме рассвело,/ Проснулись люди и уснули боги/ Воспоминаний и тоски. Ну что ж –/ Жизнь просит продолженья. Ты идёшь…/ Идёшь – и вдруг застынешь на пороге.

Девочки нашей общаги нищали/ Проще, чем обзаводились вещами./ Больше других напоследок дурили,/ Спешно транжирили, жадно дарили…

Сугробы — сахарными свёртками/ в руках рождественских морозцев./ И ангелы, блестя отвёртками, / сажают звёзды в дно колодцев.

Солнце над Египтом! Ты взошло,/ Опершись о каменные глыбы, —/ И молитву, чувствуя тепло,/ Записали праведники-скрибы.

Незаслуженно мало российскому читателю известна небольшая, но одна из лучших баллад В. Скотта «Дева Нейдпата» (The Maid of Neidpath), не похожая ни на три тома шотландского фольклора, которые он выпустил, ни на его собственные стихи и романы.

«Пролетит по небу множество смертей, / Упадешь на землю, будешь ближе к ней. / Закрываешь уши, открываешь рот, / Веришь — милосердный Боженька спасет...»

«Время шагнуло / решительно за полночь, / буквы дрожат / под настольною лампою, / ялик луны / в чёрном небе качается… / Час комендантский — / ходить запрещается!..»

«Вчера обстрел — сегодня тишина, / И только ветер, бередящий клёны, / Прорвавшись в трещину разбитого окна, / Мне напевает песню утомлённо / Про то, как надоедлива война...»

«Смертоносная жатва осени… Надо выдержать новый бой. / Под наркозом ли… под колёсами… не раздавлены под пятой! / И не каменные, не свинцовые, не металлом влитые в жизнь, — / Будут розы цвести — садовые, словно символ: “Донбасс, держись!”»

Уходит память о Терезине, о Колыме, некоторые уже представляют это как нечто пожалуй что и полезное, необходимое, упорядочивающее. А какая была в 1930-е, в 1940-е боль, когда узнавали о тех, кто только что стал лагерной пылью! И как больно сейчас, когда вот-вот окажется, что мучились они даже ни для чьей памяти.

В стихах Зюскинда ясно обнаруживаются реминисценции из Священного Писания и Талмуда, а их пессимизм свидетельствует о том, что и он испытал унижения и преследования.