Культура

«Грех — есть то, что питает гордыню, как мать всех иных страстей. Когда мы ищем повода для самоутверждения в мире внешнем, то неизбежно вступаем в состояние войны со своим окружением и наши чувства извращаются до страстей. Происходит это потому, что точку опоры личной жизни мы переносим из своей души в мир внешний, который, как нам кажется, мы способны подчинить себе. Но достигнутый таким образом результат удовлетворения принести не может…»

«Нравственный релятивизм, оторванный от традиции и абсолютного, формального содержания морали опровергается от противного: все те, кто признает зло только относительным, фактически оправдывают его и признают, но (и это важно) не по отношению к себе, а только внешним образом — по отношению к другим. Категории добра и зла имеют силу как ценности общественного сознания, регулируя многие другие формы человеческого поведения, в частности правовые отношения. Даже делая выбор в пользу зла, решая сложную дилемму, человек оценивает это зло как меньшее по сравнению с другим злом, но не в качестве добра...»

«…в первом приближении быть русским — значит чувствовать себя русским и не бояться заявить об этом прямо. Это условие необходимое, но еще не достаточное. Достаточным оно будет становиться по мере того, как русское самочувствие будет переходить в ясное и углубленное русское самосознание. Но такое самосознание достигается ценой огромного душевного труда, познания русской истории, русской культуры, русской мысли, узнавания во всем этом своего и умения отличать свое от чужого, от подделок под свое. Ибо, как сказано у Платона, “прекрасное — трудно”. А что прекраснее, чем быть русским?!»

«Во внутренности сердца сокрыта истинная смерть; сею смертию может быть умершим внутренний человек, и при жизни внешнего. Итак, кто перешел от смерти к жизни во внутренности сердца, тот поистине будет жив во веки, и уже никогда не умрет. Хотя его тело и разлучится на некоторое время с душою, однако оно освящено и восстанет со славою. Вот почему смерть святых называем мы сном…»

«Плоскость — не только поле дислокации художественных текстов, но и отсутствие глубины, предполагающее обыденную эксплуатацию словесной поверхности, без образа, без символа, без подтекста. Плоскость — это отсутствие тайны...»

«Хобби — звучит несерьёзно и даже немножко презрительно, а дело всей жизни — слишком громко. Мне бы хотелось быть полезной в литературе. Услышанной. Понятой. А там уж время выбирает своих героев…»

«В раннем детстве родители много читали мне, особенно поэзию. Уже годам к шести я знал наизусть многие стихи Есенина, Лермонтова, некоторые произведения Пушкина. И в какой-то момент ощутил, что поэзия живет где-то внутри меня и строчки просятся на бумагу. Мои первые стихотворные опыты начались в 12 лет, это были в основном природные зарисовки. Хотелось уловить и отразить красоту момента и величие природы в стихах…»

«Надеюсь, что все значительные эпизоды в моей творческой биографии еще впереди. А пока считаю самым интересным следующий факт: я так долго вынашивала идею о собственной книге, что в итоге в этом году их получилось сразу две…»

Здесь начинает проступать абсурдистский характер сюжета. Вызвать на дом портного — традиционная привилегия богатства. При этом у героя, очевидно, дружеские отношения с портным, поскольку он может его «позвать» к себе, а не «пригласить», как было бы с малознакомым человеком. С другой стороны, состоятельный человек заказал бы себе новый пиджак вместо старого. В период, когда появилась песня, у Окуджавы не было даже своего жилья.

В каждой монархической стране двор копирует вкусы своего суверена. А вкусы двора — в меру своих средств и своего понимания — копирует и провинция, и нам сейчас трудно даже оценить, какое огромное цивилизационное влияние оказало на русское дворянство долгое царствование Екатерины II.

На мой взгляд, семья и особенно старшее поколение — бабушки и дедушки — должны быть заинтересованы в том, чтобы ребёнок сохранил общий с ними язык — язык общения. Общение в семье — не просто роскошь, как писал Экзюпери, но жизненно важная вещь. Поэтому следует в раннем детстве заложить хорошую языковую базу, погрузив своё чадо в макросреду, где его сверстники и взрослые говорят по-русски.

Даже приведенного достаточно, чтобы увидеть: началась травля. На самом деле этих рецензий было значительно больше, и почти все — именно в таком духе. Возникают вопросы, и главные из них — не «почему?» и «за что?», а «кто позволил?»

Искусство всеми средствами, методами, стилями, с разной степенью конкретизации изображает, выражает человека, даже тогда, когда в картине его изображения нет, он выражен, ибо картина создана художником, и он незримо в ней присутствует.

Танеев заметил однажды, что если бы на Земле появились жители других планет, которым следовало за один лишь час дать представление о человечестве, то лучше всего было бы исполнить для них Девятую симфонию Бетховена. Прошло полвека, и Девятая симфония была исполнена для жителей Земли, для миллионов людей разных стран, собравшихся у радио и телевизоров в день праздника Объединенных наций.

В дальнейшем, в послевоенной Германии, факт того, что картины художника были показаны на выставке «Дегенеративное искусство», стал рассматриваться как знак качества, присвоенный творчеству этого художника. Так что нацистский куратор Циглер, вольно или невольно, определил приоритеты в судьбе немецкого и австрийского новаторства первой трети XX века.