Рассказ

Храм пошатнулся. Полетели вниз куски лепнины от карнизов. Раскрылась зигзагом кровля и сквозь неё сначала проглянуло голубое небо, потом его накрыло что-то чёрное. Потемнело, как в сумерках, и только всеобщий крик ужаса и боли метался по храму от одной шатающейся стены к другой.

Кино-проза

Ему не хотелось умереть сразу. Очень не хотелось. Он думал о своей смерти, как о долгом путешествии, которое уже началось – и началось давно. Нет, он не умирал: он – странствовал. И этот путь в воображении был и интереснее, и лучше жизни. С приходом жены возвращался и его интерес к жизни, но как только она уходила на работу, он опять предавался своим безудержным мечтаниям.

В человеке тоже наступают сумерки, как и вокруг него. В детстве сумерки вызывают сначала восторг, потом страх. В сумерках раздаётся отдалённый детский смех, звуки в них вообще становятся музыкальней, словно слышнее становится музыка сфер. Музыка сфер происходит в космосе: одноглазые циклопы в дублёных фартуках звенят молотами по своим наковальням, планеты согласно вращаются, и возникает хрустальная музыка, отчетливо слышимая на Земле только замерзающими нищими. Хотя не только нищими.

Мальчик думает о градуснике: кто его придумал? Он ходит по сестринской, заглядывает в шкафы и ящики: початая бутылка водки, бутерброды в целлофане, половина шоколадки, скрученные бинты, зарядка для телефона. Градусники! «Букет из сосулек», – думает мальчик, вынимая один из обмотанной пластырем банки.

А в это время в городской квартире грустила ракушка. Когда-то она плавала в море с милым другом-рачком, они жили дружно, пока рачок не вырос и не перешёл жить в другую раковину, а ракушка осталась одна. Более того, её выбросило волной на берег, её заметили дети, подобрали и отнесли домой. И теперь она лежала в большой коробке вместе с другими ракушками и вспоминала свою счастливую жизнь в море. Вдруг коробка, в которой она лежала, задрожала и откинулась её крышка.

Новелла

К ночи приехали на огромную базу в центре Синая. Наш полк был приписан к ударной армии, которая должна была начать контрнаступление в ближайшие часы. Дорога вымотала всех и, ребята заснули в автобусе под лязг гусениц, тяжкий гул низколетящих самолетов и рев танковых двигателей.

В деревне тихо. Стоит теплая южная ночь. Часовой подошел к дереву, прислонился к нему спиной и задумчиво посмотрел вверх на его густые развесистые ветки. Вдруг, что-то постучало справа от него. Он резко повернулся вправо, чтобы посмотреть, что там за стук, и в это время резкий удар слева сбил его с ног.

Школа обнесена бетонными барьерами. Дети выходят из машин и бегут к воротам. Два охранника, один с автоматом, другой с немецкой овчаркой. Дети суют собаке в пасть конфеты. Собака дружелюбно машет хвостом, аккуратно берёт конфеты и виновато смотрит на хозяина.

Вывод первый: умеренное невежество куда как полезнее для рода людского, нежели пагубная пытливость в откапывании так называемой «истины». К чему копаться-то? Мы же не кроты, но человеки. Потому бойтесь мудрствующих. А пуще всего – философов. Ведь сказал Пророк: «О вы, которые уверовали! Берегитесь многих мыслей». Не забывайте и справедливые поношения Тертуллиана Карфагенского в адрес все тех же философов, «отвратительных животных, торгующих ложной мудростью», и диалектики, «матери ересей, изобретения жалкого Аристотеля».

И вечер наш под сенью орлиных крыльев начался и ими же оттенился. Погода, как было замечено еще классиками сатирического жанра, благоприятствовала любви. Обе новоявленные наши подруги уже ожидали под крыльями популярной птицы лицом к привокзальному ресторану. Завидев нас, изобразили такую радость, словно мы не виделись с ветхозапамятных времен, и, подхватив под руки, устремились к ресторанным дверям...

Но в то нелегкое утро Федор Савельич впервые в жизни посмотрел с опаской на железного Феликса, застывшего навечно посередине площади своего имени прямо перед своим же детищем. Не обернется ли меч карающий против него самого? – подумал Федор Савельич и мысленно перекрестился.

...Выходя из кабинета, Одинцов оглянулся. Толстяк, закуривая, опять отходил к окну; в просвет между плотными шторами проглянуло солнце, и на противоположной стене заколебалась тень - черный дымящий шар головы с остро торчащими рогами. Показалось, опахнуло не запахом дорогого табака, а серой...

Но «серого волка» из него не получилось. Он даже не дал ей снять ее нелепую одежду, хотя она рвалась. Ее присутствие его как-то расслабило, вселило забытые чувства жалости и нежности. Он погладил ее по мокрой от слез щеке, коснулся горячих пальцев, поцеловал куда-то в шею...