История

Губанов был чрезвычайно, болезненно восприимчив. И нередко чью-нибудь мысль, или фразу, или удачную, позабористей, поострее, с парадоксами, с юморком, непременно солёным, тираду, или шутку, порой грубоватую, он, сразу же переосмыслив и твёрдо усвоив её, простодушно считал своей собственной, принадлежащей, надолго, лучше бы навсегда, отныне только ему.

Обычно перед концертом Паганини долго отдыхал, лежа на постели в темноте. Потом поспешно одевался в черный фрак, закалывая белый шарф бриллиантовой булавкой, очень немного ел и отправлялся на концерт. Придя в уборную, спрашивал: «Много ли народу?» — и получив утвердительный ответ, восклицал: «Хорошо, хорошо! Есть еще славные люди!»

"...Так, известное представление о том, что Петр I без особого разбора переносил европейскую моду на русскую землю, опровергается документально подтвержденным петровским отторжением, в частности, испанских одежд. В Указе 1720 года монарх укоряет "недорослей отцов именитых... как то: князей, графов и баронов" в том, что те "в нарушение этикету и регламенту в гишпанских панталонах и камзолах щеголяют предерзко".

Как уже говорилось, одержимость в достижении и удержании политической власти легко может стать саморазрушающей. Среди многих сторон такого саморазрушения, воплощённых в жизни героев книги, особо выделено то, как неприкрытое стремление к власти подрывает саму ауру власти.

Счастье — это возможность сказать: я жил в свете определенных ценностей и действовал согласно им. Я был частью семьи, заботился о ней и чувствовал, что обо мне тоже заботятся. Я был частью общины, уважал ее традиции, разделял ее горе и радость. Я был готов помочь другим, зная, что они были готовы помочь мне.

У других народов эмоциональное напряжение снимается с помощью вульгарных, нецензурных выражений. Евреи же Восточной Европы облегчали душу не матерной бранью, а злыми пожеланиями, весьма живописными и зачастую юмористическими. Евреи понимали, что ни у добрых, ни у злых пожеланий нет магической силы.

И все же, несмотря на все недоговоренности, несуразности, непозволительные искажения спросим себя: а было ли чудо? И признаем: несомненно было! Иначе, не победи Маккавеи Селевкидов, все поклонялись (и боялись) бы скорого на расправу Зевса со товарищи; не было бы, возможно, ни иудеев, ни христиан, ни мусульман..

Речь пойдет о том, как персидский и карфагенский сигль превратился в еврейский шекель. О том, почему в Иерусалимском Храме в качестве шекелей принимали только отчеканенные в Тире тетрадрахны с изображением языческого бога Мелькарта, и как шекель стал масонским символом.

Конечно, окажись на месте Эйхмана офицер с обычным, банальным характером, не стремящийся стать сильной фигурой в борьбе рас и наций, подотдел и тогда работал бы, проводя депортации и исправно отправляя эшелоны в Освенцим. И все же, как мне кажется, некоторому числу преследуемых удалось бы спастись. Это, конечно, не были бы миллионы, но тысячи и, возможно, десятки тысяч.

Главной неудачей операции стал провал разведки. В Самуа не только постоянно располагалось отделение иорданских солдат и у многих жителей было оружие (о чем АМАН обязан был знать), но серьезные иорданские подкрепления достигли деревни до того, как в нее вошел ЦАХАЛ и планировавшиеся нами “заслоны” так и не сумели достичь пунктов назначения.

Аарон Мунблит

Когда тема перестает быть закрытой, она теряет свою злободневность. С распадом Советского Союза в 1991 г. советология, как наука, умерла. Более того, даже в Израиле один за другим начали закрываться журналы, посвященные жизни евреев в России, СССР и Восточной Европе. Эта же тенденция проявила себя и в других странах мира.

Очарование аурой московской жизни привело к тому, что я пропустил момент, в который страна, в которой жил, духовно умерла. И заявление на эмиграцию в Израиль подал не в 1971 году, когда уже стало возможно, а только в 1979-м.

Оскар Строк с успехом записал серию пластинок на виднейших европейских студиях. Его называют «королём танго». Он возвращается домой, в Ригу, столицу независимой Латвии. И — открывает ресторан. Отличная еда, вышколенные официанты, вечером варьете, а на сцене оркестр и он сам, Оскар, за роялем. И всё это — в самом центре города.

Понимали ли тогда эти «борцы за народное дело», что своими руками помогли завести человеческую мясорубку, в которую завтра будут затянуты сами? От Сурена мы уже ничего не узнаем, он был схвачен и расстрелян. А Ольге предстоял долгий мучительный путь, в конце которого пришла полная ясность.