Литературоведение

Случайных совпадений не бывает. Вывод напрашивается один: эти дети пережили Катастрофу. Как бы удачно ни разрешились судьбы, им суждено нести в себе непомерный груз и помимо своей воли передавать его генетически. А если говорить не только о детях?

Демагогия с небольшой политической подоплекой в те времена иногда помогала. Один из начальников как-то стал мне выговаривать, что я хожу не на все открытые партийные собрания. Как говорится, не обязан, не член партии, но должен. Тут я и ляпнул: «Это что, давление на беспартийные массы?». Начальник побледнел.

По сей день цыгане отказываются петь и танцевать петенеру. Они считают, что это может привести к несчастьям. Поверье это связано, возможно, с тем, что евреи-сефарды, исполнявшие эти песни, преследовались, и всех, кто поёт такие песни еврейского происхождения, может постигнуть та же судьба.

«…книги Вацлава Михальского не “кричат” о себе, но они всегда имели своего читателя. Их нельзя назвать массовыми — ни по уровню художественности, ни по их сосредоточенному и бережному вниманию к человеку, — но они понятны любому, не претендуют на замкнутую в себе элитарность, не требуют особой научной оснащённости. Лишь только сердечное сопереживание и посильное напряжение мысли понадобится тому, кто откроет дышащие жизнью страницы, написанные лёгкой рукой Вацлава Михальского…»

«Может быть, однажды ты все-таки успокоишься, утихомиришь в себе этот душевный сквозняк, эту страсть к познанию новых пространств, новых людей, ситуаций и впечатлений? Ведь свежеобретенные образы всё чаще стали представать пред тобой копиями былого — лучшими или худшими, но копиями. Оригиналы встречаются всё реже. Да и то сказать: много где ты уже побывал, немало всего узнал — хватит ли остатка жизни, чтобы всё обдумать и понять?..»

«У меня с детства вырастало любопытство к природным вещам, я любил смотреть подолгу на камни, в их зернистые глуби, смоченные водой. Яркая глина, кирпичи, свежий тес, все эти вещи, точно источавшие цветное маревко — они подстерегали меня, слепо следили, безголосо передавали какие-то сведения. Разговор их был свеж и глуп, и звонок, как у детей, я любил его подслушивать…»

«В поэме нет упоминания о том, где и как произошла выдача сообщниками своего предводителя. Весь строй произведения подготавливает нас к тому, что никаких подробностей этого события и не будет. В такой трагедии они попросту не нужны. Здесь должен быть и здесь есть наивысший взлет человеческих эмоций; тут напряжение страстей таково, что не хочешь знать ни места, ни времени происходящего; только состояние героев, только их ужас, гнев, благородство и низость вызывают у тебя, читателя, жгучий интерес…»

«Для того чтобы бороться со злом, нужно перестать им быть. Я не верю в то, что одну часть зла можно натравить каким-то хитроумным образом на другую, и уж тем более это не получится сделать внутри самого человека. Я верю в Бога потому, что Бог есть Свет и в Нем нет никакой тьмы. Я — всего лишь идеалист? Может быть. Но я уже говорил, что несовершенство моей веры не доказывает небытие Бога. Человека нужно оставить в покое, чтобы он наконец-то осознал сам себя и из нравственной игрушки, нравственного электората, в которую его превращает политическая жизнь, стал просто человеком…»

Вступительное слово к номеру

Очерки-главы из книги «Праздник в тебе»