Публицистика

Это вор-карманник и у него удачный день. У Абрамовича, как известно, один аппарат и в нём четыре мелодии – одна для президента России, вторая для будущего президента России, третья для жены и четвёртая – для будущей жены. Мелодии для президента России нынешнего и будущего совпадают и вбиты навечно, а для жён меняются довольно часто. Особенно мелодия для будущей жены. Футболисты и тренеры, для экономии, звонят Абрамовичу на городской, остальные – на телефон его помощника. А там звучит почему-то частушка «Евреи, евреи, кругом одни евреи…», хотя помощник - араб… У евреев, кстати, со звонками не очень хорошо - у них же на всех всего две мелодии, «Семь-сорок» и «Хава Нагила».

Первые три недели отпуска – Израиль. Это святое, здесь в переносном смысле. Туда ездишь, как когда-то на дачу в Рощино к дедушке с бабушкой – как когда-то к своим дедушке с бабушкой в Иерусалим ездили наши дети. Но они – Иосиф и Мириам – выпорхнули из кокона, и теперь кто-то другой, свой Набоков, бьет по ним рампеткой. От иерусалимского квартета дедушек и бабушек остался только один голос – слабеющий голос моей тещи. Наступило, точней, вернулось, время, в которое я мысленно помещал себя в первые годы своего отцовства (это слово по сю пору странно и даже неловко произносить в первом лице). С рождением первого ребенка я стал воспринимать себя остраненно: «чьим-то детским воспоминанием», черно-белой карточкой своего отца. «Мидóр ле-дóр» – «из поколения в поколение». Однажды в Летнем саду в виду умирающих языческих богов мне было сказано: «Как сильнó в вас чувство рода». Да, сильнó.

К чему я затеял этот рассказ о Вольке и Хоттабыче? Во-первых, чтобы напомнить вам, сильно, надо полагать уставшим от реальной политики, информации об АТО, выборов, коммунальных тарифов и прочих ужасов нашего городка, о том, что на свете существует еще кое-что, к чему мы обязательно возвратимся, когда весь этот бедлам закончится и, даст бог, в нашу пользу. Во-вторых меня всегда занимало, как в детской литературе определенного времени — у Гайдара, например, или вот Лагина, — неизбежная социальная ложь, уложенная в матрицу умной фантазии, поданная с помощью точных лексических форм, отвечающих психологии юных героев, странным образом перестает быть ложью, становится, в принципе, несущественной. Фальшивые в устах взрослых декларации, будучи произнесенными мальчишками и девчонками, приобретают иной, очищенный, идеальный смысл; наполняются светом веры, что ли… Ну, и третье наблюдение, ручаюсь, совершенно для вас неожиданное.

У неё именитые соседи: Моше Амар - инициатор многих израильских проектов в различных областях искусства, и Ури Геллер, не нуждающийся в представлениях (его присутствие в этом доме символично обозначено согнутой ложкой). Напротив, дверь в дверь, когда-то жил театральный художник Давид Шарир с женой Гилой – актрисой «Габимы», а в соседней с ними квартире - скульптор Аарон Ашкенази.

Знаем ли мы, что есть история? Нет, кажется ничего более ускользающего от разума, чем история; в усредненной школе ее представляют «бесконечно громадной очередью, в которой стоят в затылок друг к другу эпохи, государства, великие люди, короли, полководцы, революционеры, и задачей историка было нечто, похожее на задачу милиционера, который в день премьер приходит в кассу кинотеатра "Прогресс" и наблюдает за порядком, – следить за тем, чтобы эпохи и государства не путались и не менялись местами, чтобы великие люди не забегали вперед, не ссорились и не норовили получить билет в бессмертие вне очереди» (Ю. Трифонов, Другая Жизнь).

За успешную операцию по розыску потерявшихся детей (другими словами, за спасение человеческих жизней) Курлянд был представлен к ордену «Знак почёта». Однако, вместо ордена Исполком Одесского горсовета объявил ему «благодарность за активное участие, находчивость и проявленную инициативу» (решение №251р от 13.08.1957 г. за подписью Г. Ладвищенко). К этому Курлянд уже успел привыкнуть…

Вернувшийся с фронта Роман застал пепелище - мать умерла еще в 1942 году. Он не стал читать письма Мозжухина, сохраняя, как говорил, уважение к тайне. Впрочем, вероятно, речь шла не о тайне, письма были читаны другими, и содержание их известно, а o болезненности для Романа темы отцовства. Знакомые писателя, между тем, говорили об их портретном сходстве. Александр Диего называет отца миметическим сыном известного русского актера немого кино Мозжухина. Он собирал его фотографии, оплачивал уход за могилой на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

На уровне моего четвертого класса жить в стране стало лучше и веселей (как справедливо отметил товарищ Сталин, вскоре – в середине третьей четверти этого учебного года – избавивший нас от своего присутствия), и повышение жизненного уровня народа нашло отражение, в частности, в том, что школьная администрация взяла на себя заботу и расходы, связанные с обеспечением нас чернилами. А там не за горами были и последующие эпохальные перемены – начатые 20 съездом партии, осудившим культ личности Сталина.

Ну, а что ты ожидал? – спросил он себя. Что «процедура», как они предпочитают называть это, будет приятной? Да собственно говоря, что в ней плохого? Ничего. Во всяком случае, физически. Сижу в удобном кресле, отвечаю на несложные вопросы. Все сомнения позади...

Мы поднялись на холм, я поднялась, ты еще поднимаешься. Можно идти дальше, на снегу нет следов, еще нет следов. Там, через поле, кусты, там всегда есть, что есть, особенно сейчас, в первую луну снега, еще есть ягоды, сладкие, они давятся, вкусно давятся на зубах, теперь ты будешь знать это вкусное место. Я нашла его сама, в свою вторую зиму. На поле есть верхние огни, я их пройду первая, потом, когда я их пройду, пройдешь ты. Ты будешь стоять и ждать, пока я пройду. Я иду. Стой.

В целом это напоминает неореалистическое кино: кардинал, принимающий щедрые пожертвования от мафии, портрет президента республики, неправдоподобно слащавый, как нимб над головой мафиози. Все достаточно прямолинейно. Но актеры, характеры, «миры в столкновении», сексуальный треугольник — все это держит меня, зрителя, в напряжении, не давая ни на минуту расслабиться. Жаль что скандальность ставит фильм «на службу Родине», превращая его из художественного произведения в обличительный памфлет. Те, кого он обличает, еще обидятся на Америку, что не присудили «Оскара», не признали нашего клеветника достойным нашей ярости, в очередной раз нас обошли, дав пятой колонне дополнительный повод для злорадства: «Не получили! Не получили! Ноги в тесте — поклонился невесте!». Что ни говори, а впечатлений от фильма хватило на целый ужин, что немало по нашим временам.

Родство между правой и левой идеологией – корневое, кровное, обе замешены на глубиннейшей потребности человеческой души, – потребности в ненависти. Неотесанной человеческой душе дьявол куда нужнее Б-га. Если мои дела идут плохо, так кто-то должен же быть виноват. Иначе и быть не может. Левые убеждены в том, что виновато мировое неравенство; а правые в том, что парни, живущие на том берегу реки.

Однажды спасение пришло, когда я впервые вник в общую теорию относительности Эйнштейна, в поразительное доказательство тяготения пространства. Потрясла меня внезапно возникшая мысль, что подобно тяготению пространства есть тяготение души, а нередко душа сама себе в тягость, и нельзя оттягивать час ее выздоровления. Искривление пространства держит, как скрепы, это пространство, искривление души уничтожает душу.

Теперь о диссидентах. Диссиденты, также как и отказники, защищали справедливость, а в итоге и тем, и другим приходилось защищать самих себя. Разумеется, у каждого - личная ответственность. А у отказников – конкретная и общая цель. Значит, их ответственность, помимо личной, получалась ещё и коллективной. Это было наше общее с Престиным мнение. Хотя отказники – это ведь искусственно созданная группа абсолютно разных людей, с разными привычками и разным жизненным и советским опытом. За долгое проживание в Советском Союзе они впитали, пожалуй, не самые лучшие черты русской и советской бытовых культур. А тут вдруг вызов на допрос…