* * *
Зола оседлости,
тебе в конверте –
зола Везувия...
И яблоко –
босому цыганенку,
так запросто посмевшему
родиться
и в красную рубаху нарядиться.
Привстань на цыпочки,
Петрушка неуёмный!
Когда бы не фломастер твой
весёлый,
настоянный на лучшем
хлорофилле, –
кузнечику б ни в жизнь
не стать зелёным!
Как самолётный гул,
всплывает память:
над Хиросимой атомная заметь;
под парусиной –
чёрный манекен,
навеки не опознанный никем.
Песочные часы заведены.
И дюны поутру подметены.
И листики,
уложенные стопкой,
быть может,
пригодятся
для растопки.
Китайский фиолетовый
болванчик
фарфоровой кивает головою...
ПОЧТИ СКАЗКА
Однажды – в клекоте парадов –
со звуком лопнувшей копилки
почил тряпичный император…
И ночь взошла, шурша
копиркой.
А ночь была – в смоле и перьях –
пристыженная, словно сказка,
за маленькую ложь: во-первых –
что кем-то шлейф ее затаскан,
что кто-то баловался с брошкой,
что незадачливый кузнечик
за скрипку должен целый
грошик,
а расплатиться нынче – нечем;
а заводная танцовщица –
когда мохнатый мрак облапил
ее замлевшие ключицы –
скончалась от разрыва платья...
Спи, осиянная Матрешка!
Была танцоркой –
станешь прачкой
и заработанную трёшку
за образок от мужа спрячешь...
А я пойду рассвет сторожить:
мне тоже чем-нибудь
нужно жить.
Самый вкусный листок
капустный
сгрыз мышонок;
самые точные часы песочные
сломал лягушонок.
Хотел я часы в ломбард
заложить,
чтоб не лукавить,
а просто – жить,
да вот – не вышло...
А сказку – вышлю
С первым же голубем – на ветер.
P.S. Сказкам – не верьте!
ЛИЦОМ НА ВОСТОК
Постаревшие камни и те –
лицом на восток,
где дожди перемешаны с глиной
и крут водосток,
переполняющий реки
и рисовые поля,
где дороги не могут встать –
так тяжела земля.
Даже камни и те –
всегда на восток лицом,
где волна,
наливаясь тяжёлым,
как сон, свинцом,
налетев на буй,
разносит эскадру в клочья
и,
раздирая веки,
падает вниз лицом
и затихает...
И журавлиным клином
пороховая дымка тает
над Сахалином,
и, переждав столетье, –
покуда она растает –
валуны врастают
глухими корнями в землю.
И тогда –
с трудом поднимают якорь
со дна колодца,
и колодезный вал тяжело
скрипит
и вращает оком;
и плывёт земля
под ногою у краснофлотца;
и восходит солнце
над самым
Владивостоком.
НА СТАРОЙ МЕЛЬНИЦЕ
Уже от гудящего зноя
в низинах пожухла осока;
сухая долина курилась крутым
кипятком разнотравья –
покуда роса не упала и месяц
холодный не выплыл,
срезая колосья и тусклые угли
в печи раздувая;
бесшумно стекала вода
по дощатому телу плотины,
а мельничный жёрнов легонько
разлузгивал спелые зёрна,
и звёзды покачивались
на тонких стеблях камышинок,
и пахло молочной прохладой
ночное дыханье затона;
и слепнущий филин уже
умолкал, и заря занималась
чужими делами, и стылое утро
насилу взошло над долиной,
и только беспечный сверчок
невзначай забавлялся
тяжёлым затишьем,
когда меж разомкнутых сопок
с трудом развиднелась дорога,
которая, может случиться,
ко мне приведёт человека,
который, быть может, расскажет
о том, что с любимой моею
он славно живёт, и недавно
срубил себе крепкую избу,
и больше не ждёт – когда же я
здесь околею.
