Кто, когда и зачем на тихой, похожей на деревенскую, улочке, называющейся «Малая Екатерининская», построил эту каменную башенку готического стиля – неведомо. А в середине 30-х гг. в ней находилась начальная школа: классы с 1-го по 4-ый. Первых классов было три: «а», «б», «в». Женька попал в «а».
Учительница Тамара Ивановна – совсем молодая - лет 20-25 – сама рассаживала учеников по партам. Женьку усадила на третью парту правого ряда, за которой уже сидела девочка. Когда все уселись, Тамара Ивановна сказала: - Я буду называть ваши фамилии, а вы тогда встанeте и каждый скажет, как его зовут. Понятно? - Так Женька узнал, что его соседку по парте зовут Илона Корсаковская. Поначалу это соседство Женьке не нравилось. Дома он жаловался: - Почему меня с девчонкой посадили? Не хочу! Другие мальчишки с мальчишками сидят...
Но постепенно стал замечать, что находиться за одной партой с Илонкой ему нравится. Она была отличницей, во всем очень аккуратна, как казалось Женьке, всегда одета в красивые платьица. В школу ее приводила мама: они жили довольно далеко от школы, на Трифоновской улице. И каждый раз, прежде чем расстаться с Илонкой у дверей, мама что-то шептала ей на ухо. Что она ей говорила – очень интересовало Женьку.
К 4-му классу школа-башенка на Малой Екатеринке прекратила существование. Учеников перевели в школу-новостройку на Трифоновской улице. В просторных, светлых классах подросшие ребята сами выбирали себе парты и соседа, или соседку. В тайнике души Женьке очень хотелось по-прежнему сидеть за одной партой с Илонкой. Он немного надеялся, что она сама это предложит, но она промолчала, а сказать ей о своем желании он постеснялся. И с Илонкой за одну парту села ее подруга Ирка Пашурина.
Свободное место было за партой, которую уже занял Юрка Душкин, и Женька присоседился к нему. И напрасно. На большой перемене они свирепо подрались. Илонка стала первой из бросившихся их разнимать. Утирая нос, из которого текла кровь, Женька видел, как Илонка прикладывала свой шелковый платочек к набухшему и посиневшему юркиному глазу. В его душе шевельнулась незнакомая ранее смесь горечи, обиды и недоброжелательства. Тогда ему еще не было ведомо, что это называется «ревность». Он стал сторониться Илонки, но мысленно почти беспрестанно думал о ней...
В мае 1941-го всех их перевели уже в 7-й класс, но в сентябре он не собрался. Война! Женька с матерью и сестрой эвакуировались на Урал, и всякая связь с Илонкой надолго была потерена. Облик ее стирался, таял. Из эвакуации вернулись в апреле 44-го. Стояли необычно теплые и солнечные дни. Женька бродил по родным улицам и переулкам, завернул и на Трифоновскую, где до войны жила Илонка. А вот и ее домик, двухэтажный, узенький. Подумалось: а, может, зайти?
Поколебавшись, нажал на дверной замок. Дверь открыла сама Илонка, но не прежняя девочка-подросток, а выросшая, красивая, оформившаяся девушка.
- Извините, - сказал растерявшийся Женька. - Вы Илона? А я Женька Гордон из одного с вами класса. Помните меня?
- Женя! - всплеснула руками Илонка. - Да ты басом говоришь! И шевелюра у тебя вон какая... Заходи же, заходи!
Он поднимался на второй этаж по той же знакомой лестнице, узенькой, загроможденной висящими над ней детскими ванночками, корытами, тазами, чем-то еще. Все, как было... Они проговорили до позднего вечера.
Теперь они учились в 10-х классах, но разных школ. В войну московские школы делились на мужские и женские. Но уроки астрономии проходили совместно, в планетарии на Садово-Кудринской. Мальчишки приходили раньше, выстраивались вдоль короткого и прямого, как стрела, «проспекта», который вел от Садового Кольца к куполу планетария, и с нетерпением ждали прихода «своих» десятиклассниц. Вот, появились. Идут кучкой. Женька напряженно «выглядывал» Илонку. Она - в шерстяной кофточке, юбочке до колен, двумя руками придерживает от ветра шапочку. Заметила Женьку, улыбнулась, помахала. Женькины ладони в карманах куртки увлажнились от волнения...
А зимой их соединял каток большого Армейского парка. Женька катался мастерски, Илонка поначалу едва держалась на коньках. Женька был даже рад этому: вся забота об Илонке оказывалась в его руках. В раздевалке она садилась на низкую скамейку и протягивала ему ноги. А он, стоя перед ней на коленях и слыша, как стучит его сердце, надевал на них ботинки с приклепанными коньками, шнуровал и обматывал бинтом, чтобы облегали плотнее. Женька знал: Илонке нравилась эта «процедура». Несколько раз, когда он, опустившись на колени, шнуровал ей ботинки, она неожиданно погладила его по голове. А на льду он мог держать ее за руки, за талию или даже заключать в объятия, когда она, споткнувшись, падала. Каток был освещен мощными лампами, а за ним в темноте виднелись очертания старинных рощ парка, навевая какую-то таинственность. И звучал поразительный по красоте и нежности голос знаменитого певца Георгия Виноградова:
Вам возвращаю ваш портрет
И о любви вас не молю.
В моих словах упреков нет,
Я вас попрежнему люблю...
Обратно они обычно шли не через главный вход, а по едва освещенной аллее, выводившей в тот самый Малый Екатерининский переулок, где когда-то была школа-башенка, в которую их привели семилетками. И однажды Илонка предложила: - Посидим тут на скамеечке в тишине и полутьме...
Они сели почти вплотную. Женька сам не знал, как это получилось. Его руки проникли под илонкино пальто, потом еще куда-то, глубже, глубже, ощутив что-то теплое и упругое. Еще секунда и мир перевернется, свершится то невероятное, мысли о чем он подавлял, гнал прочь... Но Илонка вырвалась, вскочила, резко отбросила женькины руки, поправила пальто, сбившуюся шапочку и бегом направилась к выходной калитке...
Их встречи с той поры становились все более редкими и уже не такими радостными, как раньше, а потом и совсем прекратились
Прошло почти 30 лет. Женька работал хирургом в Городской больнице на улице Уланова. Как-то раз, когда он шел по ней, возле него, у тротуара остановилась легковая машина, дверца открылась и женский голос окликнул:
- Товарищ Гордон?
Женька узнал сразу: Илонка, постаревшая, пополневшая, но она, она!
- Постарела и подурнела?
- Да ты что?!
- Куда тебе ехать? Могу подвезти.
- Да я на метро. Домой
- Если не спешишь, приглашаю, мой дом рядом.
- А твой муж не прибьет пришедшего старика?
- Был муж. Давно развелись.
Дома Илонка высыпала на стол ворох фотографий. Быстро нашли две. На одной – Женька в офицерском кителе с расстегнутым воротом. Пышные русые волосы по той моде зачесаны назад. Он смотрит чуть прищурившись и улыбается. На обороте надпись: «1945 г. 17 лет. Илоне на вечную память». На другой – Илонка в летнем легком платье, держит у лица букетик цветов. И так похожа на молодую актрису Серову, которой Константин Симонов писал стихи. На оборотной стороне пометка: «1946». Прощаясь, Женька положил эту фотографию в карман, сказал, глотая комок в горле: - Я тебя никогда не забуду...
Илонка, глядя на него полными слез глазами, прошептала:
- И я тебя тоже...
Генрих Зиновьевич Иоффе. Родился в Москве (1928 г.) Был учителем истории в Костромской обл., затем в Москве. Далее работал в Биб-ке им. Ленина, редактором исторической литературы в издательстве «Наука». С 1968 г. – в Институте истории СССР (Отечественной истории) АН СССР (РАН). Доктор исторических наук, профессор. Живет в Канаде (Монреаль).
