Глава из «Золотой книги памяти друзей музея А.С. Пушкина в США»
(Документы, публикации, письма и фотографии отобраны и сохранены в архиве пресс-секретарём музея Ричардом А. Л. Гленном)
Обреченность
А. Межирову
Мы облетаем, как листва,
Что на ветру оцепенела,
Роняя слезы и слова
Беспомощных души и тела.
И бесполезно тосковать,
И пережитое – ничтожно,
Мы облетаем, как листва,
Неумолимо, непреложно.
И ясный ум, и острый взгляд,
И речь, затейливо пустая, -
Мы облетаем невпопад,
Стихи забытые читая.
Еще зеленая, трава
В осенней изморози стылой, -
Мы облетаем, как листва,
Что землю золотом покрыла.
И жизнь бесхитростно проста,
Единый стон в сердца вплетая:
Взамен опавшего листа
Пробьется поросль
молодая....
26 сентября 2000
Я познакомилась с Александром Петровичем Межировым 20-го апреля 1997 г. на открытии музея А. С. Пушкина в Нью-Йорке в помещении Академии им. Петра Великого (бывшая Свято-Сергиевская гимназия). Незадолго до этой даты Марк Митник, организатор общества пушкинистов при общинном центре Bronx House, сказал: "Евтушенко отказался приехать, позвонил, что занят, а нам позарез необходим кто-то из знаменитостей, а то о чем же в Россию писать? Свяжусь-ка я с Межировым, может, он согласится". И Межиров нас спас - великодушный, отзывчивый, он пришёл просто так, без гонорара, во имя Пушкина.
В юности я, как и большинство россиянок моего поколения, совершенно не интересовалась ни официальной партийно-правительственной пропагандой, ни общественными науками, её освещавшими. С подружкой Дифой мы тихо мечтали: «Нам бы шмоточек!» Юные головы кружил неведомый в то время допамин. Постоянно голодные в социалистическом "раю", дыша "духами и туманами", мы обе терпеть не могли унылые передачи о партийных съездах и «замечательных» победах рабочих, доярок и трактористов, увлекались классической музыкой, заграничными кинофильмами и концертами, современными песнями, Окуджавой, Высоцким, слушали "Голос Америки" и частенько прогуливали школьные занятия.
Дифа была уникально красивой девочкой с огромными тёмно-рыжими волосами, тяжёлые пряди которых вились, как змеи, спускаясь ей до колен, и в этих необыкновенных мистических прядях искрились и вспыхивали оранжево-медные перламутровые нити. Она замечательно рисовала, но при её анкетных данных и библейском имени мечтала стать хотя бы модельером, а я просто писала стихи:
"И лунка на груди её
В костюме алом
Парней вгоняла в забытьё
И в дрожь вгоняла..."
По легкомысленности девичьего естества нам была понятнее любовная лирика:
"В венке из фиалок, - святая Сапфо..."
"...Был мягок шелк её волос
И завивался точно хмель,
Она была душистей роз -
Та, что постлала мне постель..."
Или совершенно незабываемое:
"...Её фарфоровое тело
Манит неясной белизной,
Как лепесток сирени белой
Под умирающей луной…”
И вот теперь в зале открывающегося музея стоял и смотрел на меня умным проницательным взглядом наш "свадебный генерал" - один из лучших, а вполне возможно, что и самый лучший поэт советской эпохи Александр Межиров. Напористый и манипулятивный М. Митник умел использовать и момент, и людей, которых ему посылала судьба. Вообще-то мысль об открытии музея А.С. Пушкина в Нью-Йорке ему же и принадлежала. В голове Митника постоянно кишели всевозможные сумасбродные фантастические идеи, в основном неосуществимые, так как у него просто не было денег. Малообразованный, но очень амбициозный М. Митник всё же мечтал прославиться, вот и пристроился к Пушкину (и то сказать: сколько народу кормится во всём мире на именах великих людей - писателей, поэтов, художников и т.д.).
Самоизбранный «президент» пушкинистов активно собирал членские взносы и всюду искал спонсоров, так как руководство Bronх House ему выделяло в год на-всё-про-всё $200, а свои личные средства он тратить не хотел. Постоянно стравливая между собой членов общества, М. Митник казался себе всемогущим и был уверен, что распоряжается человеческими судьбами (вполне возможно, что именно так и обстояло дело). О своих постаревших и располневших помощницах он презрительно отзывался: "Кустотерапией им больше заниматься не с кем, вот они у меня и развлекаются". В близком кругу, размечтавшись, хвастался, как его вскоре вся Россия будет встречать красной ковровой дорожкой, раскатанной к самолёту.
Для чего и как я ввязалась в это гибельное убыточное дело - сама до сих пор не пойму, - Сатан попутал. Как говорят американцы: “It’s meant to be" - так было предопределено судьбой.
Наверное, именно поэтому я в январе 1997-го года договорилась с директором Академии им. Петра Великого Николаем Смирновым о предоставлении бесплатного помещения под музей и отремонтировала его, профинансировав полностью ремонт, оборудование и церемонию открытия.
В день открытия музея собралось много публики. Талантливая Елена Строганова вдохновенно прочла "Графа Нулина", звучала музыка, пели песни и романсы на слова Пушкина. Бывший артист театра "Ромэн" черноглазый красавец Василий Янкович, обладатель необыкновенного лирического голоса, устроил для нас настоящий концерт и даже спел цыганскую заздравную мне, Н.В. Смирнову и всем присутствующим.
После чтения своих стихов А.П. Межиров подошел ко мне и попросил проводить его покурить. Мы стояли перед входом в здание академии, поэт курил и улыбался, глядя на меня, а я смотрела на него во все глаза. Заметив на моем лице смесь восхищения и любопытства (к тому времени я уже прочла многие стихи Александра Петровича и знала о присуждении ему Государственной премии), он мягко сказал: "Я удивляюсь, как и где удалось Митнику заполучить в директора музея Пушкина мало того что красавицу и энергичного организатора, но ещё и талантливого поэта ". Я терпеть не могла, когда меня по-мужски называли "поэтом" (традиция, начало которой положила известная всем А. Ахматова), но такой знаменитости, как А.П. Межиров, возражать не посмела. В его устах слово "поэт" звучало несомненной похвалой, поэтому великий Мастер навсегда покорил моё сердце. Так завязалась наша многолетняя дружба. Этот невысокий, спортивного телосложения, по-военному крепкий широкоплечий человек умел расположить к себе собеседника.
Вообще-то Александр Петрович жил в Портленде, так как климат Орегона больше подходил ему по состоянию здоровья. Но там он, привыкший в Советском Союзе к всеобщему вниманию, чувствовал себя довольно одиноко и поэтому с явным удовольствием часто беседовал со мной по телефону. Знаменитый поэт читал мне свои и чужие стихи, рассказывал о себе, о знакомстве со своей будущей супругой – красавицей-спортсменкой Лёлей, которую он не побоялся отбить у личного шофёра всемогущего в то время Лаврентия Павловича Берии, о своей жизни в России, зарубежных поездках, знакомых знаменитостях, по-доброму сплетничал о многочисленных друзьях, большинство из которых я прекрасно знала.
Александр Петрович был необыкновенно образованным человеком с невероятной эрудицией и блестящей памятью. Я с интересом слушала его философские воззрения о существовании Высшего Разума и вере поэта в Б-га, суждения об иудаизме и христианстве и о причастности семьи Александра Петровича к обеим этим религиям.
Разговаривая со мной, А. Межиров как бы случайно, но довольно артистично лепил из моей души что-то совершенно другое, привнося в это другое совершенство новых ярких образов и мыслей.
Он говорил о себе и хорошо, и плохо, ничего не стесняясь и ничего не приукрашивая. Рассказывал о своих запоях (однажды, волоча его, пьяного, в машину, милиционеры избивали А. Межирова ногами, не зная того, что он знаменитый на всю страну поэт), о своём пристрастии к карточным играм и биллиарду (профессионально, на деньги) и очень много интересного, и я бы даже сказала пикантного, о молодом Евгении Евтушенко.
А. Межиров по-прежнему нежно любил свою жену Елену Афанасьевну, ревновал её, как мальчишка, гордился дочерью Зоей, внучкой и правнучками.
Иногда, пользуясь моментом, он мягко журил меня за ссору с Митником и предлагал поспособствовать примирению - во имя Пушкина (хотя не я была инициатором этого раздора).
Как я могла рассказать далёкому от реальной жизни Александру Петровичу о моей странной загадочный судьбе, предсказанной мне в детстве бабушкой, и о том, что примирение с Митником совершенно исключено, так как народная пословица гласит: "Гусь - свинье не товарищ".
Ломать ведь - не строить. Получалось, как в советском анекдоте, где на студии случайно склеили мультик про Чебурашку с кинофильмом "Белое солнце пустыни". Чебурашка радостным голосом восклицает: "Строили, строили и вот наконец построили!" И тут же раздалось: «Абдулла, поджигай!..» - от М. Митника и его приспешников.
11 сентября 2001 г. около 9-ти утра зазвонил телефон. Я готовила завтрак для моего сына Ричарда Аллана и не сразу успела снять трубку. Автоответчик прокричал взволнованным голосом Александра Петровича: "Надин, отзовитесь, пожалуйста, это что там у вас в Нью-Йорке - кино снимают или на самом деле самолёты разбивают башни Торгового Центра?” Схватив трубку и поздоровавшись, я подбежала к окну и увидела стелющийся над Манхэттеном густой тяжелый дым. Телевизор монотонно вещал что-то о террористах. Александр Петрович как бывший военный с уверенностью сказал, не боясь, что его подслушивают по телефону: "Ну что Вы, Надин, ни одной террористической организации это дело не по зубам, здесь гораздо более могущественные силы замешаны..." Эти его слова я запомнила на всю жизнь и много раз потом их вспоминала.
А.П. Межиров часто раскаивался, сожалея о некогда написанных им в советские годы стихах, и читал новые, так как мировоззрение поэта со временем сильно изменилось:
"Что ж ты плачешь,
старая развалина,
Где она, священная твоя
Вера в революцию и Сталина,
В классовую сущность бытия?..
Шли, сопровождаемые взрывами,
По своей и по чужой вине.
О, какими были б мы счастливыми,
Если б нас убили на войне".
А ведь в молодости поэт во всё это искренне верил - добровольцем на фронт без веры не пойдёшь! И это совершеннейшая неправда, когда говорят и пишут о Межирове, что он был только поэтом-фронтовиком. Маэстро был великий, мудрый и многоплановый Мастер, профессионально переводил с грузинского и литовского языков, его тонкая, резная, философски утончённая любовная лирика ранит душу. Поэт писал замечательные стихи на разные темы, не было в его поэзии лицемерия, лжи и ханжества, и рифма его было чиста и совершенна, как сам СВЕТ. Это был Поэт волею Б-жией.
22 мая 2009 г. великая и грешная душа Александра Петровича Межирова, исполнив всё предначертанное ей судьбой, навсегда покинула наш бренный мир. А нам с вами Мастер оставил свое последнее завещание:
"Всё то, о чём прошу,
Осуществимо, -
Прошу, во-первых, не оповещать
О том,
Что умер я
И струйкой дыма,
И горсткой пепла
Возвращаюсь вспять.
Прошу людей об этом, а не Бога, -
Не веря в смерть
И не страшась огня,
От пошлости гражданской
Некролога
И панихиды уберечь меня.
Когда я стану
Тонкой струйкой дыма
И горсткой пепла,
Вспомните,
Что мной
Ваганьковское кладбище любимо,
Друзья окружены его стеной.
А если там уже не будет места,
В каком лежать
Кладбищенском саду -
Мне все равно,
Не выражу протеста
И тяжбы никакой не заведу.
Мне чужды упованья на бесссмертье,
Равно как вера в смерть, и потому
Всю процедуру похорон доверьте
Моей семье. И больше никому."
Надин Лиллиан Глинская, Ph.D., Директор музея А. С. Пушкина в США
