(Вторая часть, начало в №106)
БОГАЧ
Утро начинается с рассвета! К 8 утра нанятые «Волга» и шофёр (председатель не умел водить) подвозили к офису. Леонид легко взбегал на второй этаж, врывался в комнату и усаживался спиной к окну за большой стол, стоящий в левом дальнем углу от входа. Открывал окно. Пряный воздух старой Москвы, сдобренный гулким колокольным набатом голицынской церкви, опьянял и кружил голову. Он замирал, ловил минуты счастья, пристально вглядываясь в белые высокие стены близкой церкви. Он ожидал. Вдруг покажется... Бог. Протянет руку, прикоснётся к лицу. - У тебя большое будущее, парень, - скажет Он. Но нет, не сегодня!
Слышалось скрипение старого паркета и тяжелые шаги. Входила грузная Вера Ивановна, главный бухгалтер, и важно усаживалась за стол в ближнем тёмном углу комнаты. Доставала много бумаг, открывала сейф и молча углублялась в документы. Потом врывался Юрков, за ним любитель поспать Михайлов, всегда опаздывающий на 5-10 минут и ещё несколько сотрудников, нанятых к тому времени. Звуки, смех, слова и фразы наполняли комнаты и длинный коридор. Начиналась пятиминутка. Юрков говорил о цеховых делах, о движениях заказов, о сырье, о взаимоотношениях с рабочими. Михайлов - об организации доставки, транспорте, упаковке, материалах. Вера Ивановна вставляла фразы о финансах. Леонид подытоживал и говорил о новых заказах и разного рода трудностях и подводных камнях и т.д. Потом шла серия телефонных звонков, затем контора пустела. Все разбегались по объектам, чтобы вечером доложить и разобраться в обстановке. Да просто поглядеть друг на друга, убедиться, что это не сон...
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Настал и другой памятный день в жизни одного из первых на Руси постсоветского промышленного частного предприятия “Технолог”. Это случилось весной 1988 года. В этот день Серёга Михайлов, светясь улыбкой до ушей, положил на председательский стол большую коробку, где плотными рядами располагались маленькие коробочки, в каждой из которых лежал десяток российских атомизаторов, переложенных цветными бумажками. Ну прямо-таки модификация известной картины Малевича - разноцветный квадрат. Они сдавали первый заказ, отвоевав у блистательной Японии первую российскую позицию. Как водится, тут же сообразили кухонный вариант с геологическим уклоном. Сбегали за водкой, селёдкой, колбаской, хлебом, картошечкой и прочими русскими соленьями. Королевский стол, скажу вам. Лишь в России знают ему цену.
Лирическое отступление. В июне 2008 года, живя в Калифорнии, Леонид получил большую телеграмму. От Сергея Юркова. «Я поздравляю тебя, – писал он,– с двадцатилетием первой продукции нашего предприятия и вообще с открытием первого на Руси промышленного частного предприятия. Стою с рюмкой перед твоим портретом в “музее славы” и пью за здоровье его создателя». Господи! Как же забытый всеми “великий” коммерсант всех времен и народов был рад! Единственный человек вспомнил. Единственный благодарный. Теперь Юрков генеральный директор того самого крупного электродного завода, с которого Леонид когда-то начинал. Вот уж точно - получил путёвку в жизнь из его рук. Через месяц мы продолжили с ним празднование. В Москве, на его большой прекрасной даче...
Жизнь кооператива вошла в колею. В пяти арендованных цехах крутились станки, в светлых помещениях бригады чертовски красивых женщин (слабость Михася…) упаковывали продукцию, на склад регулярно поступал материал высочайшего качества, аккуратно списываемый как брак на другом большом заводе. Продукция сдавалась вовремя заказчику. На банковский счёт кооператива сыпались червонцы. Главбух улыбалась и докладывала тет-а-тет, как растут доходы. Душа коммерсанта светилась радугой, в мечтах рисовались розовые картины. Счастье, когда оно наплывает потоком, надобно грести лопатой, только успевай. Забудь об отдыхе и развлечениях. В тот год картинную галерею своего счастья Леонид дополнил ещё одним небольшим голубым полотном интимного характера. Нет, не подумайте чего!
У жены были две страсти. Первую - семья - она не скрывала. Вторая, тайная, тщательно лелеемая, даже от мужа, пылала в сознании везувием, готовым вот-вот взорваться. Мешала скромность до болей в животе. Но наш коммерсант на то и был ранее геологом, чтобы предугадать взрыв вулкана и погасить боли. По ряду красноречивых признаков (сны, которыми мать делилась с младшим сыном, черноглазым молчуном) он узнал предмет страсти и немедля разослал по заводам-связникам соответствующую мольбу о помощи… Откликнулся директор завода из Кирова, что на Урале. Туда помчался на перекладных верный Михась и вот… Солнечным воскресным утром Леонид с женой вышли из подъезда дома. Из кустов в маленькой роще грянул “оркестр”, вышел Михась и на подносе преподнёс Люсе... золотой ключик с бантиком. Галантно кланяясь, он с пафосом произнёс, указуя перстом на предмет, стоящий у обочины - голубой жигулёнок. «Это вам, Ярославна. Владейте и возите нашего ампиратора…» Кажется, солнце зашло, затенённое ярчайшим красным полыханьем, покрывшим мгновенно лицо жены. И слёзы... благодарности.
Уже не только атомизаторы, масса других значительно более сложных изделий из технического графита заполняли российский рынок. Ассортимент всё более расширялся. Заключались долговременные договора. Кофе и коньяк лились рекой. После подписания договоров на заводах появлялся Юрков. Поначалу один. Когда же кооператив вовсю развернулся, боясь опоздать к дележу, примкнул и Васильченко. Он застенчиво, с неизменной смущённой улыбкой, предложил свои услуги. Леонид без колебаний, зная возможности этого человека, на собрании коллег предложил ему пост второго заместителя. Он умел работать. Учить его не приходилось. Работал цепко, азартно, с выдумкой. Васильченко быстро освоил производство. Чётко вникал в суть дела, нередко изменял договора с большей для кооператива результативностью. Он, как правило, теперь приезжал на заводы вдвоём с Юрковым. Они ходили по цехам, изучая и контролируя технологические процессы, а потом Васильченко, уже один, скромно заходил в дирекцию и с неизменной улыбкой долго и нудно разговаривал то с главным инженером, то с главным механиком, то с главным бухгалтером. Он старался, чтобы его запомнили, и не просто как основного, а может быть даже главного в фирме…
Почувствовав крепкую основу в помощниках, Леонид вовсю переключился на решение других “глобальных” проблем. В рамках старых стало тесно. Вновь и вновь терзал своего друга Новика, торопил его. И тот как-то сказал при получении очередного конверта: - Давай-ка, Ильич, - так он его в шутку величал, - собирайся в путь-дорогу. Ждут тебя на Украине. Я звонил... Так что, ждут. Люди мне близкие, и в соответствующей обстановке будь откровенен. Скажу тебе, что если договоришься с ними, то откроется бездонная бочка заказов. Правда, продукция сложная, но твои орлы освоят быстро. Ты всё понял!
Ещё бы не понять. Голова кружилась от перспектив. С украинскими коллегами было сложно договариваться. Став самостоятельной республикой, бывшие родственники разговаривали спесиво и надменно. Даже в интимной обстановке. Пришлось ездить снова и снова, исторгая потоки красноречия, восхваляя деяния древних потомков от Богдана Хмельницкого и до Мазепы. Так что вскоре меня привечали как родного в администрации центральной гостиницы, сторожа единственный номер люкс. Украинские коллеги не волновались относительно ассортимента и качества продукции. Они уже знали по звонкам из Москвы, что предприятие “Технолог” может обеспечить бесперебойную деятельность основных цехов. Других поставщиков теперь не будет. Им это твёрдо сообщили. Но души извечных славянских родственников беспокоили объёмы, надёжность и безопасность денежных потоков. Это щекотало нервы куда больше.
Наконец, всё было согласовано. И опять, по уже привычному расписанию, на Украину приехали два друга Серёги. Здесь, на земле предков, Васильченко вдруг повёл себя как руководитель предприятия. Уж очень захотелось покрасоваться, показаться хозяином на «исторической родине». Последовал недоуменный звонок московскому главному инженеру. Тот срочно пригласил Леонида и передал информацию. Обсудили, и московский главный инженер чётко предупредил коллег на Украине, что он не отвечает за действия Васильченко, что финансовым распорядителем является только Ильич. А тому добавил с видимым огорчением: - Ты, Ильич, забываешь историю нашей партии. Не будь мягкотелым интеллигентишкой. Жестко приструни! Ты ведь хозяин и тебя никто не опекает. Смотри, в момент скинут с трона.
Это был первый звоночек. Но успехи кружили голову. Не верилось, что эти мальчики, которым протянул руку и вытащил со дна, могут утопить. К тому же и договора и финансы и материалы и головное предприятие – всё в руках Леонида. Так ему казалось... Пусть потешится мальчик и поймёт «who is who», а пока не надо портить отношения – думалось мудрому коммерсанту - уж очень хорошо ведёт дела. Не меняют коней на переправе.
Кооператив меж тем разрастался. Сделали европейский ремонт в офисе, прибавили офисной площади, порадовав наличными управдома. Во дворе оборудовали стоянку под автомашины среди хилых городских берёзок и искрошенных искрометными надписями деревянных лавочек. Леонид был горд и доволен. Проснулся дух внезапно разбогатевшего купчика. В обеденное время важно шел в близлежащий частный ресторанчик, голубые в цветочек стены которого весьма способствовали благостному пищеварению и сиянию духовного мира. Ходил чаще один, гордо восседая за столом и благосклонно принимая уважительность обслуживающего персонала. От той же гордости, но не от желания, принимал на грудь пару рюмочек посольской водки, медленно заедая кусочками жирной сельди с молодой промасленной картошечкой в укропе…
Нередко обедал с супругой. Она к тому времени перестала работать в издательствах и всю себя посвящала детям и мужу. Улыбка не сходила с её лица и это придавало дополнительное очарование изящному облику. Две пары сияющих глаз в почти пустынном ресторанном зальце, днём, в голодные 90-91 годы - это производило со стороны какое-то странное ощущение неполноценности существования страны. Какой-то оторванности от окружающей нищей жизни. Но им не было дела ни до кого. Они любовались собой и свято верили в прекрасное будущее.
Тогда же захотелось торжественно отмечать дату скромной свадьбы, что состоялась 18 сентября 1970 года. И отмечать ежегодно. В этот день 1990 года всю семью встретил богато украшенный стол в ресторане «Прага». Мальчишки мои сильно выросли. Сашка превратился в огромного красивого парня с необыкновенно пышной русой шевелюрой, а большие чёрные глаза-маслины 15-летнего Максима серьёзно и даже с недоумением взирали на красивых женщин и мужчин, расписанные стены ресторана и льстивые угоднические манеры обслуживающих официантов. Но главное было в их взорах – любовь к родителям.
Она читалась недвусмысленно. И в этой любви трёх мужчин купалась, нежилась Люся. Она отдавала нам всю себя. В тот вечер мы долго гуляли по старинному Арбату. И неистовый уличный художник, худой и чёрный, с пронзительными горящими глазами, нарисовал портреты детей. Они до сих пор пылятся на стенах.
Страна рушилась подобно грандиозному тектоническому сдвигу в молодых неустойчивых горах. Свобода и нищета одновременно поразили народы некогда великой Российской империи. Свобода – элите городского населения, то есть возникшим богачам и вскормленных ими немногочисленных деятелей литературной, театрально-киношной и музыкальной интеллигенции. Нищета – остальным гражданам, составляющим примерно 90% населения. Газеты вопили о расцвете демократии. Были заполнены бесшабашной критикой всего и вся и откровенно яростной порнографией. Появились вызывающие удивление и недоумение театры и театрики, десятки музыкальных ансамблей джаза, попсы и народной музыки. Лавина гайдаровского зарубежного достатка и удовольствий обрушилась на 5-10% населения. На остальных взирали роскошные полки магазинов и недоступные цены на рынках. И на всех вместе - слезящиеся, равнодушные, жалостливые или злые от голода и безразличия толпы, глаза сотен тысяч беспризорных детей, ютящихся по подвалам, чердакам и уличным переходам больших городов. Они и толпы взрослых нищих особенно заполонили в ту пору Москву, где ещё можно было как-то пропитаться. В провинции люди пухли от голода. Пышным цветом расцветал откровенный бандитизм на всех уровнях общественной жизни. Всё продавалось!
Всё это Леонид Рохлин прекрасно осознавал, но пока удача витала над головой. А пока она реяла, разве задумываешься о несчастье. Он стал, повторяю, игроком-наркоманом. Всё более и более старался доказать себе и миру свои возможности. Почувствовал обаяние денег и власти… Это подстёгивало энергию.
В начале 1991 года, увидев как наладилось производство и сбыт графитовых изделий, как уверенно чувствуют себя в работе Юрков и Васильченко, начал искать новые направления деятельности. Метался по городу, перебирал в памяти род деятельности знакомых и приятелей, оценивал возможности, перспективы. Считал и пересчитывал варианты приложения сил и средств. А нашел случайно...
Зубы заболели. Они давно были слабым звеном организма. Нашел дантиста! На улице с оригинальным названием “Правда”. Серьёзный, солидный, с приятными манерами, в тщательно отутюженной белой рубашке и сером в полоску костюме Анатолий Александрович Хохлов долго мудрил над зубами солидного клиента. Чувствовался профессионал высшего класса. После приёма он всегда угощал рюмочкой коньяка и непринуждённой беседой о смысле бытия. Любил покрасоваться, полюбоваться собой как бы со стороны. Во время одной из бесед он и рассказал, как организовал всероссийское общество «Стоматолог».
- Представляете, Леонид Израилевич, сколько сил и связей пришлось задействовать, чтобы привлечь и объединить московские и областные частные стоматологические клиники и отдельных частников, получить поддержку даже от самого Лужкова. Как уговаривал советское светило, известного академика, стать во главе общества. Для солидности рекламы. Теперь мы получили большие кредиты, смогли арендовать офис, купить дорогое оборудование для центрального отделения, материалы, да и реклама теперь широко освещает нашу деятельность. Процветаем, батенька. Процветаем.
Потирая холёные сильные руки Анатолий Александрович всё говорил и говорил, жмурясь и улыбаясь, красуясь белоснежными ровными рядами зубов. Леонид аж замер от удовольствия. Загляделся.
- И мне бы этакие ряды, - жалостливо промямлил председатель, – мы за ценой не постоим.
- Уверяю вас, дорогой мой, всё будет, – пел Анатолий Александрович, – и даже лучше. Вам мы сделаем, золото вы моё, твердейший и белейший пластик на основе лучшей английской хромированной стали, и вы будете у нас как тот волк из сказки, – тут раздался неожиданно высокий, тонкий, дребезжащий звук-хохоток. - Козлятушек с костями перемалывать будете. Только потерпите немного.
Леонид удивился.
- На нержавейке, говорите, интересно. Это что, новинка? Дорогая, небось. А ежели просто сверкать нержавейкой.
- Ну что вы, – обиделся дантист, - зачем вам, солидному человеку, стальные зубы или золотые. Стальные носит народ, да и то только российский. Ну ещё в Африке, в Китае и Азии. А золотые для Ближнего Востока, для криминала и российских провинциалов, для выскочек. Вы интеллигентный состоятельный человек. Только белые зубы. Пластик, наплавленный на сталь с внешней стороны. Я сделаю вам такую улыбку. Почище голливудской.
Фраза «стальные зубы для народа» почему-то осела в сознании. Осела, зацепилась, стала раздражать, требуя добавочной информации. Осела, потому что... для всего народа. Его, милого, почти беззубого, почитай 150 миллионов и всем могут понадобиться зубы. Да, объёмы сногсшибательные. И не дорого!
Ринулся в министерство здравоохранения, достал данные об объёмах изготовления стальных зубов по стране, о технологии производства, о необходимой стали и станочном парке. Но главное, о дефиците по регионам страны. Цифры поражали. С Юрковым был продуман и изучен вопрос о технологии штамповки стальных зубов, необходимом штамповочном оборудовании. Оказалось, что оно имеется и простаивает в цехах давно уже арендованного мною завода. Через приятелей стоматологов узнал, что на Западе делают стальные коронки в небольших объёмах, употребляя для этой цели специальные марки стальной нержавеющей ленты. Ринулся в московский институт сплавов и стали. Там познакомили с ведущим специалистом по маркам российской стали. Известным профессором. Последний был не у дел, страдая физически и материально. Пригласил для консультации. Он возмутился. Как, меня, профессора с мировой известностью, в какой-то кооператив? Пришлось составить соответствующий договор, заверить у нотариуса, выдать аванс. Товарищ поверил, пришёл и наговорил с три короба ценнейшей информации. В том числе, о плачевном положении дел на единственном в стране заводе, катающим необходимую марку стали. Для военных целей…
Была студёная зима. Скорый Москва-Челябинск с недоумением остановился на пару минут возле крошечной станции, стонущей в окружении могучих сосен уральской тайги. Негодуя на остановку, мощный тепловоз неожиданно тонко засвистел и, превозмогая сопротивление, тронулся в чёрно-зелёную глубь тайги. На станции остался один гражданин. Ему было очень неуютно. Он поднял бобровый воротник тяжелого зимнего пальто, поправил меховую пилотку и направился в здание станции, помахивая небольшим саквояжем.
И потекли в Москву вагоны со сверхтонкой легированной стальной лентой.
И постепенно перестали кляцать зубами российские пролетарии города и деревни. Лёгкие, как пушинка, и крепкие, как алмаз, стальные мосты резко повысили улыбаемость населения мелких и средних областных городов необъятной России.
Дантисты страны Советов узнали имя героя, подарившего сотни тысяч потенциальных клиентов. Благодарные, они немедленно утвердили Леонида Израилевича вице-президентом общероссийского общества «Стоматолог». Начался опасный звёздный период жизни героя.
Лирическое отступление.
И опять Герман удивлялся, резко на бегу останавливаясь, лёгкости в достижении «всемирной» славы. Ну что здесь особенного, оригинального, гениального, наконец. Ничего! Всё само плывёт в руки, только напрягись и организуй поток и, главное, умей... делится. Не жадничай – наиважнейший лозунг постсоветской коммерциализации.
А поблизости от счастья нет-нет, да и сверкала мыслишка. Ведь всё по синусоиде, как учил мудрый Гумилёв (сын), всё вверх и вниз, вверх и вниз. А падение всегда очень болезненно… Н...да!
Теперь председателя, непременно с женой, приглашали на все съезды общества “Стоматолог”. Старались поближе познакомиться, приблизиться к источнику дешёвого и качественного материала. Но господин Хохлов, тоже будучи вице-президентом, цепко держал его в руках, дабы монополизировать сбыт продукции. Они выезжали на съезды общества. Минск, Кишинёв, Ростов, Ереван, Харьков, Киев радушно встречали обильными столами, возлияниями, поездками по памятным историческим местам, ночёвками в шикарных особняках. Анатолий Александрович был блестящим организатором и тонким дипломатом. В Кишинёве от щедрот своих арендовал для Леонида загородный дом Брежнева.
- Вот туточки, уважаемый, Леонид Ильич и проживали, - прошамкал старый егерь, с трудом открыв ряд замков в особняке под Кишинёвом, - не сумлевайтесь, всё проверено и по воде, и по туалетам, и по посуде.
Перед взором ошеломленного коммерсанта от сохи замелькали украшенные резьбой и золотой лепниной залы. Столовая, длинный стол, высокие стулья с позументами, наверное хранящие тепло от задниц царственных стариков, владельцев полумира.
- Здеся вам подавать, - продолжал егерь, - али в комнатке при спальне? Леонид Ильич со своей зазнобой любили в комнатке перекусывать…
- Ой, господи, бассейн… водичка теплая... А вдруг сейчас откроется дверь и ОН войдёт. Представляешь? - щебетала Люся. - А спать-то как здесь? Мы же к утру не найдём друг друга...
Мелькали города, мелькали впечатления. А Леонид, словно наркоман, не желал останавливаться и продолжал искать новые направления, чтобы уж точно, как ему казалось, стабилизировать финансовое положение кооператива. И своё лично. Так появилось третье направление в деятельности предприятия.
В районе Котельнической набережной, в старых извилистых московских переулках стояла покинутая верующими церковь. Вынужденно покинутая. Она и сейчас, наверное, стоит. Их много таких было в Москве. Забытых, загаженных, заросших, пустыми глазницами проёмов смотрящих на веселье или озабоченность улиц и людей. В той церкви, правда, кипела деятельность... студии документальных и детских фильмов.
Именно там, в большой монастырской пристройке, располагался цех по производству диапозитивных рамок. Командовал настоящий ковбой, прямо с картинки по одежде, неестественно тощий Сергей Ненашев. В его цеху и соседних размножались документальные и учебные диапозитивные фильмы. Они распространялись по магазинам, школам, детским садам, всемерно способствуя просвещению молодого поколения России. Работа шла в соответствии с планами Министерства образования по последней советской пятилетке. Но вот СССР лопнул. Денег на создание фильмов не стало, полистирол для рамок куда-то пропал, Ненашев запил, производство замерло. Уровень морального разложения молодёжи резко повысился. Советские, теперь уже российские дети горько оплакивали судьбу, просматривая старые, пионерские, ужасно добрые диафильмы.
Как уж о горькой судьбе российских детей узнал наш коммерсант? Ума не приложу! Только известно, что весной 1991 года парадная дверь студии вдруг жалобно заскрипела и на беломраморную лестницу впорхнул поток холодного воздуха со слабой примесью городских весенних запахов. В этом потоке незаметно прошел человек в пальто с бобровым воротником и в меховой пилотке. Человек важно поднялся на второй этаж и уверенной походкой направился к кабинету главного инженера студии, миловидной сорокалетней женщине. По информации, заслуживающей доверие, человек столь же уверенно постучался и, не ожидая ответа, приоткрыл дверь. Его встретили большие печальные глаза и… невероятно соблазнительные белые колени заплетённых ног из-под очень короткой юбочки.
Но игроки-наркоманы крайне редко отвлекались на побочные цели, как бы соблазнительно они ни выглядели. Так что, отметив прелесть изящных колен и несомненные таинства надколенного пространства, Леонид решительно отбросил эти мысли. Да и обладательнице прекрасных колен было в ту пору не до секса. Все её помыслы, при наличии трёх малых детей и неработающем муже-иждивенце, были направлены на добычу средств. Секс отступал по всем фронтам, подавляемый голодом и нуждой. Потому - дальше было всё, как обычно в то смутное время. Обещания бобровых воротников и трудно скрываемая за гордым взглядом жалостливая надежда на подаяние… - Не обмани - вопили печальные глаза...
Так открылось новое направление. Изготовление диапозитивных фильмов.
Фантастически прибыльное. До 400% доходила прибыль в иные периоды. Кооператив “Технолог” делал пластиковые рамки, арендовав соответствующее оборудование. Вероника Леопольдовна, обладательница колен, подбирала соответствующие духу времени фильмы. Создавались сериалы диафильмов. Продукция разбиралась нарасхват. И если по школам они распространялись по относительно низкой цене, то в палатках и в магазинах цены росли, как грибы после тёплых дождей. Высококачественный полистирол, шосткинская плёнка, заманчивая тематика фильмов, яркие броские упаковки – всё это, даже при минимальной рекламе, приносило успех. Председатель побывал ещё пару раз на студии, всё наладил, тщательно организовал процесс, подписал договора, облизав вдруг высохшие губы при взгляде на соблазнительные колени, и исчез навсегда. Далее всё закрутилось под бдительным присмотром вошедшего в коммерческий раж Сергея Ненашева.
Ну теперь-то всё, - решил наш коммерсант, - пора наслаждаться жизнью. Коллектив насчитывал уже более трёх десятков официальных сотрудников, помимо сотен рабочих, вкалывающих в арендованных цехах. Появились традиции. Правда, все в духе прежних советских времён. Арендовали небольшой теплоход и три дня бражничали по маршруту Москва – Дубна – Тверь – Ярославль. Обязательно справляли дни рождения, которые превращались в общее гулянье. Пьянки объединяли всех горячо и, казалось, надолго… И настала пора успокоения, ослабла энергия.
Но Леонид Израилевич весьма поверхностно знал законы капитализма. Да и откуда знать-то? В университетах отрицали, в комсомоле и партии проклинали, книжки не переводили... А ведь главный закон гласил - не останавливайся никогда, ставь ежи на пути партнёров, не расслабляйся, догонят друзья-товарищи и сотрут в порошок… Всенепременно-с!
А меж тем слава о процветании кооператива “Технолог” ворвалась и в посёлок «Зелёный». Потянулись обездоленные научные сотрудники, доктора наук и кандидаты в них к тому времени окончательно обнищавшего института. Они приходили, как правило, с деловыми предложениями. Так им казалось. Предлагали технические конструкции или методические пособия. Приходилось вежливо объяснять, что этими вопросами кооператив не занимается. Тогда они краснели и просто просили денег... для внедрения своих достижений, представляли даже расчёты окупаемости. Некоторые просто надеялись на какую-нибудь работу в кооперативе. Они всё ещё жили представлениями об ушедшей советской системе. Многие обижались отказом, искренне не понимая причин.
- Ну что тебе стоит, Изральич! Ты ж потом на этом загребёшь миллионы – горячились бывшие коллеги. Другие опускали глаза, мяли кепки, сигареты, долго молчали и... уходили, не попрощавшись. Они не умели зарабатывать по-иному. Их этому не учили. Им было страшно неудобно просить, особенно тем, кто чувствовал прежнее недружеское отношение к коммерсанту.
Денег взаймы он никогда не давал, зная последствия таких деяний. Зато начал понемногу меценатствовать. Вера Ивановна, главбух, как-то сообщила о детском доме в Балашихе. - Понимаешь, скоро зима, а детей одеть не во что. Вот пишут нам о помощи. - Вера, конечно, дам, но не денег. Официально поезжай и обследуй. Ты ж опытная. Всё знаешь. Сама всё купи. Всё, что нужно из одежды, тёплых одеял и прочего. Проконтролируй и скажи директрисе, что и впредь так будем делать. Только так. Пусть не обижается.
Этот детдом стал постоянным объектом финансовых вливаний. Леонид никогда не приезжал, хотя не раз приглашала директриса. Было почему-то ужасно неловко. Стыдно. Он очень любил детей. Но смотреть на детские страдания не мог. Потом стали посылать деньги на восстановление церкви в Ногинске. Потом какой-то фонд беспризорных детей… Действовал всё по той же схеме. Приезд главбуха, обследование, покупка.
Леонид Израилевич Рохлин, председатель всемирно известного кооператива, теперь уходил домой в 7-8 вечера. Васильченко и Юрков оставались, висели на телефонах, устраивали ежедневно технические совещания. Председатель недоумевал, но терпеливо молчал. Горели парни! Настолько, что нередко звонили жены и слёзно спрашивали, что делают мужья по вечерам. Приходят в 11-12 часов вечера, вроде совершенно трезвые, но вконец уставшие. - И никакого секса, - жаловалась одна из них, большая полнеющая Танечка. Начальник смеялся, шутил, рассказывал анекдоты, успокаивал. Вера, несокрушимая вера в преданность команды, заполняла душу председателя. Кто-то из мудрецов, помнится, хорошо сказал, что несокрушимая вера - более опасный враг истины, нежели ложь. Она - словно пелена в глазах.
Праздник продолжался. Поздней осенью 1993 года появилась новая секретарша Лиза. Молодая поджарая нервная женщина, которую привёл Васильченко. Она смотрела исподлобья, боязливо сторонилась и порой остро и зло огрызалась на шуточки сотрудников. В отличие от привычного вида секретарш, её трудно было заподозрить в привлекательности. Но работала аккуратно и была молчалива. К тому же, по профессии бывший бухгалтер, так что помогала Вере Ивановне. Большего и не требовалось. Утром молча приносила папки, вставала напротив кресла Леонида, никогда рядом, открывала их и отрывисто говорила, глядя поверх головы или по сторонам. Председатель по привычке поначалу шутил, что де мол подойди поближе, не укушу, но встретив каменный взгляд прекращал улыбаться, просил оставить документы, и с некоторых пор вообще не стал её замечать. Только как-то спросил Васильченко: - Ты где откопал эту мегеру? Что поплотнее и поласковее не смог найти? - Это жена моего друга, - твёрдо ответил он, - сейчас они разводятся, и она в трудном положении, но зато молчалива и преданна.
Разговор забылся. Вспомнился позже, когда как-то Вера Ивановна спросила: -Леонид, зачем ты роешься в моих бумагах, в сейфе, что, не мог подождать, когда я появлюсь? - Да нет, я не притрагивался к ним. - Но я же знаю как лежат мои папки, а тут две не на том месте. Кто ж ещё мог брать? Ключи-то от сейфа у тебя, да у меня. - А документы все на месте, ты проверяла? – начальник насторожился. - Да, все... как-будто... -А что в этих папках было? - Генеральные договора с Украиной, банковские документы и проводки. - Чёрт его знает, Верочка, но я не брал их.
Почему-то в процессе разговора промелькнул образ новой секретарши. -Абракадабра какая-то - подумал Леонид, но сомнение тогда впервые запало в душу. Оно утроилось, когда буквально днём позже, проходя через секретарскую, случайно наткнулся на звонок, и знакомый украинский говорок коммерческого директора завода - поставщика из Запорожья, спросил: -…Лиз, ты что ли?.. - и, не ожидая ответа, настоятельно попросил передать, и только Васильченко, что они получили все подтверждающие генеральные документы. Ничего, казалось, особенного, но это «только» опять навело на размышления. Это ещё ни о чём не говорило. Документы в нарастающем объёме постоянно двигались в обоих направлениях. Курировал направление Васильченко. Но чего подтверждающие документы... генеральные... Чего? Они давно подписаны и лежат в сейфах. Нет, наверное, это мнительность…
И всё же!!! Червячок сомнения задвигался, раздражая нервные ткани. Они вытащили из тайников памяти другие факты. Неоднократные предупреждения Новика и другие мелкие события, на которые ранее не обращал внимания. Теперь они, казалось, выстраивались в чёткую линию поведения. Да нет, нет! Не может такого быть! Они же не враги сами себе. Что они могут без меня! Да стоит мне только позвонить и всё. Но ведь предупреждал же меня Новик. Он опытный волк. Спокойствие, благодушие стало рушиться с той поры. - Вот уж не ожидал, – размышлял Леонид, – ждал прихода навозных жуков. Постоянно ждал. Даже составил на случай линию поведения. А тут, на тебе! Свои же! И вилы в бок.
Обилие текущей работы заглушало неприятные мысли, прятало в тайники мозга. Но теперь невольно они всё чаще всплывали и будоражили сознание. Раньше он приветствовал, когда Серёжки оставались в офисе допоздна. Теперь это стало казаться странным. Почему так часто остаются, чуть ли не каждый день. Что они делают? И почему часто оставляют при себе эту неприятную секретаршу. Что ей-то там делать? Да... С кем они общаются и кого принимают в конторе по вечерам. Разрозненные мысли, как запутавшиеся в сетях птицы, бились в сознании всё громче.
И однажды, пересилив страх, да, да, боязнь узнать правду, стараясь улыбаться, обратился к Васильченко: - Послушай! Вчера вечером, мне кажется, здесь была рота офицеров. Так накурили, что и сейчас дышать трудно. Ты же мало куришь, а Юрков вообще не курит. Кто же был? Какие такие мировые проблемы решали? - Стоящий рядом Юрков покраснел и стал быстро собираться, бормоча что ждут на заводе. Бледное лицевое пространство Сергея Васильченко закрыла смущённая ласковая улыбка. - Да вы понимаете, - вдруг перейдя на «вы» и не глядя на председателя, начал Сергей, – мы до поры до времени не хотели вас вмешивать в эти мелкие дела. Не отвлекать от главных проблем. «Вот стелет, подлец», – подумалось председателю. - Что значит мелкие, Сергей? – Ну, технические. По заводу в Бескудниково. Зачем вас вмешивать?..
«И на самом деле, зачем? - подумалось Леониду, - чёртова мнительность. Права Люся. Всю жизнь меня дразнит трус-белорус…» Он заставил себя успокоиться. Да и радость с каждым днём заполняла душу. Ещё неделька, и укачу на месяц от всей этой белиберды. Ура!
Леонид уезжал в Америку. Поглядеть на вожделенную страну, но главное - на житьё-бытьё старшего сына. Там, невдалеке от Чикаго, в музыкальном университете учился его старший мальчишечка уже второй год. Да не один, а с молодой женой, которую буквально подарил ему отец, узнав случайно о любви и судьбе разлучнице. Взял да купил ей билет в один конец, оформил визу и прости-прощай…
«Всё потом, после приезда, - думалось председателю. - Разберусь и наведу порядок. Главное, переоформить кооператив в частную фирму, чтобы стать полноправным хозяином и увольнять революционеров по своему желанию». – Пора, брат, пора. Туда, где от счастья жиреет страна... - пропел Леонид. И укатил.
Господи! Наступал апофеоз счастья! Как же им было хорошо вчетвером. Любящим, сильным, красивым и с толстым кошельком. В Чикаго взял напрокат новенький минивэн и, памятуя о прошлых геологических экспедициях, развернул карту Америки. Словно Лоуренс Аравийский, задумался над маршрутами по наиболее примечательным местам покоренной страны.
Замелькали города и штаты. Иллинойс, Висконсин, Миннесота, Северная и Южная Дакота, Вайоминг, Юта, Айдахо, Орегон, Калифорния… И, наконец, перед ним распростёрся Тихий океан, жмурясь от бликов обильного солнца. Он стоял у воды, скрестив на груди руки. Со стороны можно было подумать, что гражданин дум высоких полн. Да нет! Просто бурная радость обывателя, познавшего счастье осознанной личной свободы, подкрепленное... материальным достатком.
Вдруг вспомнился отец. Папочка мой! Тихий и покорный. Страшная у тебя была судьба. Короткая, полунищая и нескончаемо тяжелая. Вполне себе советская. Грохочущий станок в цеху… кровавая война… тяжелое ранение… лавочка скобяных товаров на рынке... арест за превышение стоимости кастрюль… два года тюрьмы… старьёвщик по тряпкам и бумаге... инфаркт в 60 лет. Изнывающее от тоски сердце не выдержало. Вот она проклятая власть большевиков в действительности.
И нынешняя моя жизнь... Разительно богатая. Мои маленькие истории. Мои маленькие следы... Но в машине ожидали успешного коммерсанта сын и две молодые женщины. Они-то жаждали только веселья и развлечений. Обратная дорога проходила по срединным штатам Америки. И с каждым километром голова наполнялась мыслями о родном кооперативе. Как там ребятушки-козлятушки без царя-батюшки…
Особняк на Обыденском переулке встретил молчанием. Лишь звон колоколов голицынской церкви напомнил председателю прежнюю суету и шум разговоров.
Тишина смутила, и Леонид Израилевич почему-то крадучись дошел до двери главбуха и осторожно открыл дверь. На привычном месте сидела… та самая Лиза, но какая-то другая. В ярком платье, с густо-красными губами и пышной прической.
- А где Вера Ивановна? - негромко спросил Леонид.
Она вскинула голову, пристально посмотрела и сухо произнесла.
- А… это вы. Зайдите к Васильченко, он вам всё объяснит.
Сердце упало и необъяснимо обмякли ноги. Но Леонид по инерции открыл соседнюю дверь. За столом председателя сидел Васильченко. Перед ним стоял с папками Юрков. - Мой стол, я вижу, уже занят, - пошутил председатель.
Наступило гробовое молчание. Прервал Васильченко. Занятый стол председателя, видимо, инициировал процедуру объяснений. Не вставая и не приветствуя, словно только что виделись, он важно вдел друг в друга пальцы рук, положив на стол острием ладоней и, решившись, заговорил, уставившись в стол.
- Леонид Израилевич! Вы должны понимать, что мы уже не мальчики на побегушках. Ну как ещё объяснить? В цехах, на заводах, на совещаниях мы чувствуем себя самостоятельно, принимаем решения, зачастую не согласовывая с вами. Берём на себя ответственность. Тем более, по сырьевым и техническим вопросам. Ну, в общем, чувствуем, что тянем без вас. Особенно электродное направление. Сами, без вашей помощи. Согласитесь, что в этом вы уже не разбираетесь без нас...
- Я слушаю. Продолжай. – Леонид пристально всмотрелся в лицо ближайшего помощника.
- Но мы мало знаем о финансовых операциях, о наловых потоках. И по электродному и по остальным направлениям. Только вы, да Вера Ивановна. Ну, в общем, мы не чувствуем себя равноправными партнёрами. Мы не знаем, что там творится. Нам кажется, мы имеем на это право… сегодня. У нас с Юрковым уже более трёх месяцев идут свои переговоры с новыми фирмами. Я их нашел. Можно быстро и много заработать. Причём наличными. Мы уже договорились с новыми клиентами об условиях сделок. Объёмы значительны. Клиенты из Новосибирска и Красноярска. Через них будем гнать готовую продукцию новым заказчикам. Они будут обналичивать. А средства гнать в офшор. Сейчас согласовываем детали...
И вдруг, отбросив маску, впервые пристально смотря в глаза, спокойно обжег чеканным пламенем слов.
- Да что я всё чепуху молю. Наши пути разошлись. На собрании членов кооператива, значительным большинством голосов, мы решили реорганизовать его в частную фирму “ООО Графи”. Фактически ликвидировать. Вас и Веру Ивановну уволили, как не нужных нам в новой фирме. Все документы по этим вопросам наш юрист оформил вот в эту папку, и вы, конечно, можете ознакомиться с ней.
Он говорил медленно, с удовольствием, негромко, и каждое слово рвало в сознании Леонида паутину счастья, сотканную за последние семь-восемь лет. Вечную паутину, как мечталось уже бывшему председателю. Всё оборвалось внутри. В мгновение пронеслась в сознании гигантская разрушительная волна. И согнула потомка Моисеева. Смыла с поверхности волю. Уничтожила энергию. Он сидел, окаменев, не зная что сказать. Что предпринять! Не ощущал ни злобы, ни ярости. Какие-то глупые жалостливые мысли крутились в голове. Как же так можно! Они съели и выплюнули мои косточки на помойку. Но ведь это же всё моих рук дело. Ведь это я вытащил их из нищеты. Как же так можно!!! Вялость и безволие овладели Леонидом. Словно столбняк напал...
Через несколько дней последовал ещё один удар. Позвонил Новик и срочно попросил приехать.
- Я ведь предупреждал тебя, Изральич. Ведь не раз и не два. Да! Не крутился ты в министерствах, на производстве. Не знаешь наших законов. Тем более, нынешних. Всё тебе как-то легко далось.
Леонид со страхом смотрел на него. Что ещё?
- Что смотришь? Звонил наш дружок из Запорожья. Похвалялся в открытую, что теперь получает пакеты от какого-то ООО ГРАФИ, на которую и переделал все заказы. А старые с твоим предприятием расторгнул... И мне предлагал то же самое, пока не поздно. Вот так, господин Троцкий. Что думаешь делать?
Леонид Израилевич вернулся в офис на Обыденский. Никого не было. Машинально, последним напряжением воли, стал звонить основным заказчикам и поставщикам. Везде была та же картина. Значит, договорились за его спиной. Быстро создали новую фирму, вовремя сменили главбуха и перенаправили все договора на новую фирму ООО Графи. Всё кончено. Теперь он председатель конторы “Рога и копыта”. Что творилось с ним, невозможно описать. Руки и ноги, как плети. В голове пустота. Вот таким трясущимся стариком он и пришел домой в яркий майский день 1994 года. Помнит, как встретили удивлённые глаза Люси. Как обнимала, целовала, отпаивала. Как уложила в постель. Как завыл его Цезарь, верный изящный пёс…
Лишь через пару дней, когда Леонид немного пришел в себя, Люся поначалу мягко, потом всё злее начала тормошить сознание, стараясь разозлить обмякшего мужика, взбудоражить. «Как ты мог такое допустить? Иди в милицию. Подай в суд». Любимая женщина. Она так отчаянно старалась. Ничего не помогало. Муж был, как выпотрошенный мешок. Хорошо понимал, что борьба через милицию, тем более через навозных жуков сегодня бесполезна. В лучшем случае, выпотрошат полностью. И закопают… в худшем. Больше Леонид Израилевич не появлялся на Обыденском. Больше не видел “друзей”. Лишь через много-много лет, приехав из Америки, не мог совладать с любопытством, и они встретились в ресторане на Таганской... Это отдельная история.
А тогда, стараясь как-то выползти из депрессии, успокоившись и проанализировав случившееся, принял решение начать всё сначала. Мы ведь племя Моисеево. Нас не уничтожить. В постоянном движении, в неуспокоенности и жизнелюбии – залог выживания и успеха людей моего племени. И ещё в умении держать удар. Тогда, в 1994 году, получив сильнейший удар, он замкнулся лишь на короткое время. И горечь принёс домой. Где ещё мог найти понимание и сочувствие. Впервые в ту пору увидел в тихой и послушной любимой женщине жесткое требование мщения. Русская женщина - символ русской истории. Борьбы всеми возможными и невозможными методами и средствами. На уничтожение! Это женские законы. Она негодовала, её лицо искажали гримасы злости и непонимания. Как это так! Можно сказать, своими руками вскормила всю эту подлую рать... и на тебе. Такая мерзость. Она требовала решительных действий. Недоумевала, почему он медлит, почему молчит. В порыве ярости даже слышалось... трус. Не уважаю!!! Господи! Как мне было необходимы эта ярость, негодование... защита.
Мой мудрый дед, великий Герш, пришел на помощь, постоянно наблюдая за мной с фотографии на письменном столе. Строго поджав губы, подсказал решение. - Не раскисай! Оставь всё, как есть, и начни новое дело. Ты крепок, семья здорова и любит тебя, деньги кой-какие есть. Начинай с Богом! Он с тобой…
Вечно с тобой...
Леонид И. Рохлин (1937, Москва). Геологический институт, экспедиции, наука, диссертации. 5 лет работы в Монголии. С началом капитализма в России – успешный бизнесмен. С 1996 г. – в Сан-Франциско. Работал педагогом в русскоязычных школах. Автор многих публикаций и нескольких книг.
