Св. Антоний Падуанский
...сотвори молитву ему, а то не
не найдешь ничего, бормоча и падая, –
и тебе споспешествует Антоний
из венетийской Падуи.
Каковой ни была бы мелочь –
ищешь ключ от каморки или монету –
но покуда вздор или жалобы мелешь,
провалились – нигде их нету.
И таких происшествий на дню – без счёта!
Не об этом чуде душа молила.
Но Антоний думает и о том, что
для одних – пустяк, для других – мерило.
Великое в малом, великий с малым,
попечитель и чудотворец,
он с язычеством, даже с Исламом,
говорит, как апостол, ни с кем не ссорясь.
И в Сицилии, после крушения, не без риска,
еретико́в среди,
он проносит цветочки святого Франциска –
и преображаются еретики,
что запомнили слово святителя,
когда тот и рыб, и птиц нарекал,
и видели:
Младенец-Иисус на его руках.
Флавий Аэций°
памяти Ива Лёсюёра де Живри
Я живал в том краю, где в старинном имении
мы спасались с тобой от жары:
замок предков твоих, уцелевший от времени, древний хутор Живри...
За высокой оградою замка – дубравы и
дороги, виясь и пыля,
убегают на юг, золотистые, ржавые,
а за ними – поля и поля...
То – земля, где и галлы, и римляне славили
и Христа, и святого Луку,
и Аэция воина, светлого Флавия,
на Каталаунских лугу.
победителя гуннов и честь латинянина,
что от варваров нас уберег,
хоть и новые полчища вскоре нагрянули,
покидая угрюмый восток.
Окружили пространство воители хвойные
на три века почти.
Но куда эти галлы и римляне вольные
отошли, опочив?
Где он, этот храбрец, что Европу от гибели
в пятом веке отвел,
чьи войска победили, но выбыли
средь аттиловских волн?
Где гробница? Без вечного римского пламени,
где ты, слава солдат?
Лишь поляна – прижизненный памятник,
и поля, что не лгут и не льстят.
...Даже бронза – и та стала ивернем
средь забвения и травы.
Я сказал без улыбки: «Последний римлянин –
это вы».
°Флавий Аэций (Flavuis Aetius, приблизительно 395-454), полководец Западной Римской империи, известный как «последний из римлян». Родился в небольшом городе на нижнем Дунае. Уже молодым, прославился победами в Галлии и получил высшее воинское звание: magister militum (главнокомандующий войсками). Пользовался большой популярностью среди римских легионеров и оставил о себе память как отважный и скромный. воин. Вождь римлян против гуннов во время знаменитой Каталаунской битвы (451), точное место сражения неизвестно, вероятно, возле Шалон-сюр-Марн, или около Труа (или Живри?). Современные историки считают Флавия Аэция, победителя Аттилы, спасителем христианской Европы. Был убит Валентинианом в 454, посредственным и подозрительным императором (через год Валентиниан стал жертвой заговора Петрония Максима). Вместе с Флавием Аэцием исчезла Западная Римская империя (см. Michel Rouche, « Attila en Gaule : la bataille des champs Catalauniques »).
°° Givry, lieu-dit, хутор Живри, департамент Эн (L'Aisne)
2003 Givry
Письмо из...
Пишу тебе, мой друг, из деревеньки, полу-
разрушенной вчера. Кругом – огонь и гарь.
Не знаю: то ли сон, что тяжко клонит долу,
тоска? гриппозный жар?
Убитые бойцы недвижны, словно горы,
в той позе, где их взял противник на прицел.
Куда не оглянись – повсюду тел когорты,
когорты юных тел.
Сейчас почти что ночь. Весь день прошел в буране
деревни на краю. Полотнищем увит
наш старый капитан. Я думал, что он ранен.
Узнал, что он убит.
Мы погребли его и залпами почтили,
на холмик водрузив лишь белый известняк.
Нехолодно у нас, да и зима почти что
прошла. Близка весна.
О чём еще сказать? Весь день как будто в дрёме,
скучаю по тебе, скучаю по дому,
и вспоминаю, как на аэродроме
шепнула мне: «...лишь Богу одному...»
Жалею, что с тобой мы не родили сына:
тогда б я принял смерть и проще, и ясней.
Да и тебе она понятна и всесильна
была бы до скончанья дней.
А, впрочем, может быть, и к лучшему: сиротской
судьбы ему не знать и не искать отца.
...Смотрю: встают над черною берёзкой
лучи с оттенком багреца.
Спиралевидный свет по горизонту бродит.
Нет воздуха. Огонь сжигает мне нутро.
Я слышу: страшный вой!
хрипит и колобродит!
то исчезает, то восходит!
на деревеньку луч наводит!
...письма не дописать и не услышать: про –
прости или прощай!..
Христова сила с нами!
Соратников кляня, вражи́ны не виня,
я вижу, как вблизи желтоволосый снайпер –
калашников в руке, в другой державний прапор –
с усмешкою глядит на мертвого меня.
2014
° вражи́на, уст. враг
Паломник
Он приближался к местному кладбищу,
словно друид к древнейшему капищу.
Дождь. Дрозды в распашонках ветхих
скрылись с опаской в еловых ветках.
Прячется сторож в зеленую будку,
что похожа на русскую букву
Г (как гробница), вокруг лещиною
окружённая. И личиною
лица сменились у колумбария
на фотографиях. Пахнет гарью и
прелью (повсюду листья опавшие
что сгорят, словно души падшие).
Дождь, тишина.
Всё, что было горечью,
болью, терзаньем, слезами, горестью,
позой, притворством или томлением,
телефонным звонком, объявлением
траурным – стало просто случайною
встречей на улице с несчастною
некрасивой дамой-вдовицею,
или вдовцом (ловцом за девицею,
что автомобиль по соседству паркует),
или с соседом, что кузов пакует:
«Мы с женою – в Бретань... и даже...
Как поживает красавица ваша?»...
«Неужели? Когда?»
И молчанье ровное
безнадежней, чем слово надгробное,
словно не знает, принять на веру ли,
или весть улетит по ветру и
не вернётся. Он знает – у мертвого тела
(и горчайшего нет удела)
нет ни пристанища, ни опоры,
разве что облик – чужой и полый.
Словно птица, что вод по лону
проскользнула, пройдет паломник
незаметный, быстрый, как тот, кто знает,
что пробудившись утром, со сна – и
от горя – огромней, яснее, резче
прояснится мысль: ни речей, ни встречи
не ожидать. Не здесь и не там, где
нет воздыханий. Ни мысль об аде.
У серафима крылья отбиты,
он хранит и лють, и обиды,
терзая в руках пресловутый лучик
с надписью: «среди нас был лучшим...
не найти прекраснее семьянина...
мужа... друга... и для помина
близких, почивших во время оно...»
Даты исчезли, как и корона,
как и ушедший.
Но знает паломник,
что покойник, словно Полоний,
притаился за занавесью. И, по сути,
жизнь или смерть – неразрывны судьбы
тех, кого мы любили, и тех, кто
возненавидел нас. И, как тексту
безразличен смысл, так и нас, не знающих
разницу между садом и кладбищем,
этот разрыв не терзает, не трогает:
шествует мертвый своей дорогою,
а живущий – тропою розною,
и надеясь встречею перекрестною
не пережить, но достигнуть прошлое,
что умирало и ныне ожило,
приоткрыв у вертепа и вход, и лазы,
чтобы не ошибся воскресший Лазарь.
...Бог ему скажет с усмешкой: чадо!
Вера – бессмертье, но смерть – начало.
Верь и дерзай, ты отыщешь клад еще!..
И паломник покинет кладбище.
Евгений Терновский – поэт, прозаик, литературовед. Учился в Московском ИнЯз’e (1960-61), работал грузчиком, санитаром, библиотекарем, переводчиком с романских языков. Эмигрировал в 1974, работал в ж-ле «Континент», газете «Русская Мысль». Преподавал в Кёльнском ун-те, в Лилльском ун-те, в 1985 получил степень доктора философии. Автор нескольких романов, в том числе на французском языке, а также исследования “Pouchkine et la tribu Gontcharoff”.
