ИРИНА ДОБРУШИНА
КОРОТКИЕ РАССКАЗЫ
Новый год
Это – мой первый Новый год на мехмате. Тридцатого декабря в нашей группе – военный совет. Нет только тех, у кого хвосты, и они их будут ликвидировать завтра. Переломный 46/47 год. Только что прошла первая демобилизация и из армии пришло много ребят. Они рвутся к знаниям, но им очень трудно: некоторые были в армии с 40-го года и прошли всю войну (и с Финляндией, и с Германией), некоторым повезло больше, много таких, которые воевали только с 43 года. Но группа у нас дружная. Складываем карточки (их отменят только в будущем году) и понимаем, что хлеба, который можно получить по ним, не хватит. Решаем покупать (возможные деньги предъявлены) и менять хлеб на продукты. Выясняем, что мы можем сделать только винегрет как единственное новогоднее блюдо.
Но сначала вопрос: где будет встреча? Почти все иногородние. Становится ясно, что у меня наиболее приемлемая территория. Я живу в коридорной системе, у меня своя комната, 16 м, у родителей 22 и общая прихожая 4,5 м. Родители на Новый год уходят и могут нам предложить обе комнаты. Сдвинутые столы можно накрыть в большой комнате, а родители, когда часа в 3–4 вернутся, лягут в моей. Большая – нам на весь праздник. Этот вопрос улажен.
Выделены деньги на выпивку, и отобраны те, кто эту выпивку будет доставать, исходя из наличных денег и части карточек. Условлено, что винегрет будут делать у меня, завтра к двенадцати я жду свободных от хвостов студентов и необходимую провизию. Делаем винегрет: получилось два очень больших хозяйственных таза. Часа в три все расходятся. Я остаюсь одна и с еще одной проблемой: на чем сидеть? В квартире 4 стула (столько жильцов здесь было в войну), все остальные порублены для буржуйки. Я уповаю на какие-нибудь доски, так как меньше двадцати человек не будет. Но пока досок нет. Очень тщательно мою полы: может быть, мы будем на них сидеть. Ума не приложу, как мы вышли из положения, – не помню. Стульев у соседей нельзя было просить – у всех Новый год. Столы сдвинули – оказалось их достаточно. Сидели не на полу, а за столом – длинным, в родительской комнате. На чем сидели, кто, что придумал – не помню. Скорее всего нашли доски.
К восьми потянулся народ. Родители смылись утром, так что в моей комнате не замолкает патефон – пластинок нанесли много, все танцуют, веселятся, а команды с выпивкой все нет. Она появилась в полдвенадцатого, с добычей.
Встретили Новый год: пение, шутки, собралась вся группа. И так до утра. В четыре появились родители и залегли спать в моей комнатке. Мы поутихли, устали, ждали транспорта, метро. Под метро и ушли, большинство
ДОБРУШИНА Ирина Семеновна – прозаик, поэт. Автор книги «Колючий куст: Стихи, рассказы», публиковалась в журналах «Арион», «Крещатик», «Дети Ра» и других изданиях. Живет в Москве.
© Добрушина И. С., 2012
на Стромынку, где было общежитие. Я вынесла всю посуду в кухню, сложила аккуратно и, когда все разошлись, легла спать. Выползла на кухню в три часа дня 1 января. И вижу: соседи перемыли всю грязную посуду и сложили на моем месте на столе в кухне. И никто не признаётся, что он что-то мыл. Так я и не узнала никогда, кто это сделал. Спасибо даже сказать было некому.
Лицо, облеченное полномочиями
Эдгар По – один из моих любимых писателей. Он многому меня научил. Упомяну лишь в связи с тем, о чем собираюсь писать дальше, его рассказ «Украденное письмо». В нем Эдгар По демонстрирует, как надо на самом деле прятать. Чтобы никто не нашел, надо не запрятывать предмет в немыслимые места, а наоборот, оставлять его на виду, и никто не обратит на него внимания.
Этот принцип помог мне в 1956 году, когда по организациям зачитывали доклад Хрущева на ХХ съезде КПСС. В руках его никто не держал, он нигде не был напечатан, считался секретным и не подлежащим распространению.
А мне очень хотелось донести цифры и факты – а их было много, всего не упомнишь – до моей мамы, которой было негде это послушать.
И вот нас собрали на заседание общетехнических кафедр (я тогда работала в МАИ) для ознакомления с докладом Хрущева о культе личности Сталина.
Вошла в большую лекционную аудиторию и вижу: первые ряды пустые, а с середины зала все плотно заполнены.
И я сажусь одна на первый ряд, открыто достаю пустую тетрадь и готовлюсь к конспектированию. Идея такая: если кто подойдет и спросит, что я делаю, честно ответить. Если скажут «нельзя» – уберу тетрадь, если подойдут в конце и отберут – отдам. Словом – всё по ситуации. И представьте себе, никто не подошел, никто не спросил (всё по Эдгару По), я убрала открыто тетрадь в портфель и вышла на улицу. Видимо, меня приняли за «лицо, облеченное полномочиями».
Дома всё прочитала маме. Ей было очень интересно, но вдруг ее обуял страх и она стала меня умолять уничтожить тетрадь. А я не хотела. Дело дошло до слез с ее стороны; пришлось порвать всё на кусочки и спустить в унитаз. Но я запомнила на всю жизнь, как мне помог Эдгар По.
Каникулы
Памяти Миши Бессмертного
Это мои первые студенческие каникулы. Мой отец, как обычно, делает всё не вовремя и второпях. В результате я опаздываю к официальному заезду в дом отдыха.
В Заборье меня везет мясной фургон. Я страшно мерзну в нем и мечтаю погреться по прибытии.
Моим мечтам не суждено сбыться. В доме отдыха – одноэтажном здании – лопнули от мороза трубы, и там стоит жуткий холод.
В доме четыре помещения: две больших спальни – мужская и женская – человек на двадцать каждая, соответствующая по величине столовая и кухня.
Весь персонал живет в деревне, и после ужина столовую закрывают изнутри и через заднюю дверь в кухне уходят, оставляя нас запертых и одних.
Мы часа два сидим тихо, а затем ножичком вскрываем столовую, сдвигаем столы и стулья и включаем радиолу.
Холодно так, что все в валенках и шубах. Когда хочется потанцевать, скидываем их и надеваем туфли. После танца снова прячемся в теплую одежду.
Мы почти все – первокурсники. Я под впечатлением мехмата, целый новый и совершенно неизведанный мир обрушился на меня и покорил. Я уже понимаю почти точно, что брошу астрономию и перейду на чистую математику.
А пока – разрисованные жутким морозом окна, танцы до утра и веселые, слегка пьяные иногда студенты. Солидных людей двое-трое, и погоды они не делают.
Мне очень нравится один мальчик. Невысокого роста, темноволосый и с такими глубокими синими глазами, что они кажутся черными.
Я последний раз была влюблена в шестом-седьмом классе и настолько сильно, что в старших классах мне никто не нравился, а я увлеченно переписывалась с Борькой Черноловским, которого потом потеряла в суматохе старших курсов университета, о чем очень жалею до сих пор.
Но пока, пока – Андрей – тот, который впервые за столько лет мне понравился, и меня к нему влечет.
Он понимает это и очень тактично отводит мою влюбленность, говорит, что у него есть девочка, у них серьезные отношения и далеко идущие планы.
Андрей говорит об этом так мягко и бережно по отношению ко мне, что все переходит в нежную дружбу, продолжившуюся долгие годы.
А пока мы с ним гуляем, а природа здесь чудесная, танцуем по ночам и полны планов и видов на будущее.
Две недели проходят незаметно. И никакие лопнувшие трубы не нарушили этот дивный праздник – первые студенческие каникулы, когда, казалось, все открыто перед нами и сбудутся самые невероятные мечты.
Бойцы невидимого фронта
В нашей семье госбезопасность вербовала всех. Об отце я мало знаю. Ему отказ в сотрудничестве припоминали всю жизнь: формальную карьеру сильно урезали. (Хотя, когда мы с ним говорили о его службе и снятии с некоторых должностей в 50 году, я сказала, что ему сильно повезло – жизнь он сохранил.) Эпизод с моей несостоявшейся вербовкой – отдельный рассказ. Я о нем обязательно напишу.
Сейчас я расскажу о маме. С чего к ней привязались, я не пойму. Возможны разные причины. Когда-то наш дом был ведомственным. Потом люди переженились, обменялись и он стал обычным. Я всех знала с раннего детства, была вхожа в любую квартиру, и мама, естественно, тоже. Может быть, «их» интересовал «дом». А может быть, мой отец. Но, кроме того, мама на отцовской работе еще с войны преподавала женщинам кройку и шитье, а следовательно, многое знала об отцовском учреждении, может быть, в нем было дело. Так что мы гадали.
Но как отвязаться от вербовки? Просто их «послать» мама не смогла – боялась. И вот они появлялись со своими предложениями то дома, то на улице, а один раз даже отвезли на Лубянку.
Откуда такой неотвязный интерес? Были разные провокационные разговоры. Например:
– Чем вы докажете свою лояльность к советской власти?
– Участием в выборах и подпиской на заем.
Злобная реакция:
– Вы просто актриса! – и тому подобное.
У меня в студенческое время на втором-четвертом курсах был серьезный роман. Мой «предмет» (как теперь говорят – бой-френд) был старше меня, прошел всю войну, и финскую и отечественную, и мама, зная о наших планах пожениться после окончания мехмата, рвалась посоветоваться с ним. Я твердо сказала нет: «Я сейчас не замужем, и неизвестно, что будет через несколько лет, пока он не член нашей семьи, и знать такие вещи ему ни к чему». (Впоследствии моя предосторожность оказалась оправданной.) Мама моим доводам вняла. Но как отбиться, не знала.
Решение оказалось спонтанным. Однажды раздался стук в дверь. Она открыла и увидела знакомые лица. С диким криком вылетела она в коридор, помчалась по нему в далековатую кухню (за ней бежали визитеры), плюхнулась на табурет, с воплем разорвала на груди халат и рубашку и заголосила на весь дом:
– Когда же кончится весь этот кошмар?
– Успокойтесь, Ольга Георгиевна, успокойтесь… – ужаснулись визитеры и, страшась публичного скандала и гнева начальства, ретировались. На этот раз навсегда.
Случай в коммунальной квартире
У нас в квартире живет математик. Он еще молодой, но уже очень ученый. Мы все это очень хорошо знаем, так как он никогда не гасит свет и оставляет все двери открытыми.
Недавно он мылся в ванне, закрыл воду, но не выключил газ. Газ горел всю ночь, а когда мы утром вошли в ванную, колонка была ярко-красной, из нее капал металл и падали какие-то куски.
А в соседних квартирах утром из всех кранов шла горячая вода и никто не мог ничего понять. Все в квартире ужасно волновались, поставят ли новую колонку и когда, и целую неделю никто не купался и не стирал, а он был очень спокоен и сказал, что волноваться нечего, что рано или поздно нам всё исправят, и он оказался прав.
А теперь все ходят всюду за ним: и в ванную, и в кухню, и в уборную, и очень боятся, что он еще чего-нибудь сделает. И мы все очень устали, так как все время беспокоимся.
А в квартире у нас повесили номер телефона, по которому надо звонить в случае взрыва или пожара.
