Война
Смотри
Как обнажился рвано
Её скелет.
Свети.
Зияет гнойной раной
Весь свет.
Учись,
Пока не заметалась
Стежком броня.
Не плачь!
И пусть не будет залит
Оскал Огня.
На сломах,
На полынной снеди,
Объявлен Лов.
Следи.
Тут подрастают дети.
С глазами
Воронов.
Ухмылки, маски, лики — гари.
Уйдут в жнивьё.
Иди.
И будь не благодарен.
Но всё — твоё.
Плач Корделии
Теперь, как к безумному, старому, глупому Лиру,
Когда проклинают тебя твои дети — Ум, Совесть и Дух.
Под небом кровавым моим твоего поминального пира,
Моего поминального,
Слепо, по костям и по крови иду.
Твоя Гонерилья, от гонора раны заштопав,
Свалила навеки в чужую, ну хоть бы какую, страну,
И от умилений потея,
Лениво прозреньям ее рукоплещет Европа,
И быстро штампует медийную и расписную вину.
Регана, с упреком на старшую глядя, в слезах, за подсчетом убытков,
Пока всё идут и идут на позор и стремленье войска,
Прорехи свои зашивает суровой, безжалостной, траурной ниткой,
С расчётом на прибыль от новых безумий,
Отраву для полоумного варит в углу старика.
Он слеп.
Он так страшен.
И рати идут по инерции,
Посланы тем, кто и сам уже ходит под роком.
Как свет от далёкой умершей звезды,
Пепелит по дороге живые миры.
Скупым стариковским потёком
Идут его мёртвые мальчики
Плющить носы неизбежным забором.
Его приговором,
Его, от коры отлетевшие,
Сучья,
Не залатавшие бреши отцовской дыры.
Теперь, когда мёртвого дома легко отрешиться,
Помазаны юной искупленной глиной,
Зовут меня новые стены в дыму.
Забудь, отрекись, отвяжись,
Полюби наконец Украину.
Но как полюбить,
Если ты от рожденья обязан,
И делом, и словом кошмарному, злому — Ему?
Без слов и без жалости,
Под смертоносным огнем твоей пакостной тризны,
Я лишь за себя отвечаю и спорить ни с кем не берусь.
Ну как тут поспоришь,
Когда под ногами уходят в корявые рытвины вера и правда и жизни,
Обняв твоих уже мертворожденных детей,
За стенами двумя,
Бес-прощения, бесславия,
Я и отцовская Русь.
Февраль 2022
Я просто схожу с ума.
Не так уж и важно это.
Жива, посуди сама,
Везучая, повезло.
Я просто схожу с ума.
Сживаю себя со света.
Кладу себя в закрома.
Сушу на ветру весло.
Я просто схожу с ума,
На те этажи, где прежде
Жил дворник,
Он вечно пьян,
В обнимку с ним ем и пью.
Я просто схожу с ума.
Свожу с себя на одежде,
Как бурые пятна ран,
Надежду и спесь мою.
Я просто схожу с ума,
Я просто схожу с орбиты,
Побита моя эмаль,
Что толку, что я жива,
Я просто схожу с ума,
Я тысячу раз убита,
Я тысячу раз февраль,
Две тысячи двадцать два.
Древний плач
Чту я, что дано нам исстари,
Даже если в горле ком.
Будь у Боженьки не писарем —
Будь его учеником.
Если грудь затянешь латником,
И покинешь отчий дом,
Будь у Боженьки не ратником —
Будь его учеником.
Защищай и жизнь, и равенство,
И свободу средь смертей.
Не кляни! Ведь нет украинских,
Русских и других детей.
По любым весям и вывесям,
Сердце есть у матерей,
Нет границ у Бога в высеве,
В жниве жен, детей, людей.
Враг перед тобою, скалится,
Не его далекий сад,
Там в печи похлебка варится,
Дети малые шалят.
Духом Киева свободного,
Вражую потьму снеси,
Только в сече благородного,
Сердца не теряй Руси.
Враг наш алчность, зло извечное,
Подлости и лжи стезя,
Только сердце человечее,
Проклинать никак нельзя.
Как же горько, обезличенно,
Боли змей вползает в дом,
Будь у Бога не опричником,
Будь его учеником.
Будь у Бога полной мерою,
Светел духом, шлемом злат.
Заклинаю святой верою
В мой престольный Киев Град
Сашка-Саша
Ветки снегом в окна машут.
— Здравствуй, Сашка!
— Здравствуй, Саша!
Трепетно, как пальцы в саже,
Может ей писать: «Привет»?
Смайлик-смайлик,
Скобки-скобки,
И слова не в возраст робки.
Глючат сенсорные кнопки
Зацелованно в ответ.
— Как там секция и школа?
— Ты смотрел «Игру Престолов»?
— Из ларьков пропала кола?
— Ой, сирена так орёт!
— Саша, я на фронт поеду!
Папа там, за папой следом,
Мама плачет до обеда,
А война? — да нет ее...
— Ты дурак, не вздумай даже!
Саша! Плачу! Саша! Сашка!
Там убьют тебя, дурашка
И со школы не возьмут!
— Ты не бойся, Саша, Сашка!
Нашим там дана отмашка,
Они только по военным
А по городу не бьют.
Смайлик-смайлик,
Скобки-скобки,
Зацелованные кнопки,
Жутко, страшно,
— Сашка!
— Саша!
Был еще один прилет!
— Одеваю шапку, Саша!
Я иду! И вышел даже…
Только как дойти до ваших
в Киев?
Плачет
Не идет.
Мама Сашке строит взбучку:
— Не пиши фашистской сучке!
Папа Саше крутит ухо,
— Он убийца и урод!
Смайлик-смайлик...
Скобки-скобки...
И заплаканные кнопки.
Пусто в черепной коробке,
А война идет...
Идет…
Прячет телефон из виду,
— Саша, я тебя не выдам!
как спросить, чтоб не в обиду?
В пустоту из пустоты.
— Ты теперь фашист?
Мигает
свет в подвале,
Пишет и стирает.
Батарея умирает.
Но пришло в ответ:
— А ты?
Нет друзей.
На крыльях — сажа.
Сашка-Саша!
Сашка-Саша!
Саша, побеждают наши!
Сашка, побеждают наши!
Смайлик-смайлик…
Скобки-скобки...
Чьи глаза глядят так страшно,
В уголочке буквы Зет?
Чьи глаза закрылись в Буче?
Чьи, с высотки, с самой кручи,
К Саше кинулись вослед?
Саши нет.
И Сашки нет.
Сашка.
Саша.
Одесский дворик
На Молдаванке из погреба банки вытащит древняя мать.
Сядет в припек и поцокает, целы ли?
"Синих" катать — не катать?
На баклажанах клеймо подозрения, может по слухам и зря,
Любят взрываться, а то поколение
К взрывам привыкнет навряд.
В ряд они, вредные в кухне положены, бочки — дороже, но вкус!
Жаркого полудня в стылую ложечку, на зиму на перекус.
Смотрит устало в стекло запыленное,
Телик на кухне орет,
только нужды ради, в пекло каленое,
С дворика в кухню уйдет.
И по нужде, это значит в уборную,
В телике нету нужды.
Там те же банки и те же напорные
хрипы текущей воды.
Но, если речь в этой вещи заложена, пусть она тоже дренчит,
Жизнь теперь слишком уж сложно уложена,
Даже дерьмо не молчит.
Жаркого полудня стылую ложечку,
"Синих" среди декабря, бабка протезом прицокнет немножечко,
Мало скатала, а зря.
Банки катала, боясь — повзрываются, мало, не хватит на год.
Банки, каталы, боясь, повзрываются, тупо рекламят в народ.
Древняя им покивает умеренно, носом в салат поклюет...
Дворик уже занесен снегом, снега намелено много на небе,
Идет
и идет,
и пройдет.
Грязными лужами стает в расщелины,
дворик в конце февраля.
Малой травинкою хлипко и зелено,
К солнцу полезет земля.
Старая выйдет, все за зиму вышкребла,
Ёжится. Банки б помыть...
Тряпкой заткнет, где в обломки стекла
Дует.
Так мыть ли?
И жить ли?
И жить.
Старой все ровно и погарь ракетная,
И кумовство-воровство,
Голос сирены, сирени набухшие ветки так
слушают небо востро.
Мамою, старую, звали великие,
Парусом сотни ветров,
Только оглохла под криками дикими,
Ликом темна от костров.
Моет во дворике банки растерянно,
Лязгают в каждый прилет,
С тонкой улыбкою, в щели потерянной,
Горькой,
Которой стал рот.
***
Зависло время.
У нас зависло время.
Хлестая в темя выменем
По лысым головам
Вернувшихся в маразме Ромула и Рема,
Лакает кровь из луж
Капитолийский храм.
Тома Юрьева родилась в Одессе в 1972 году. Живу и сейчас нахожусь в Одессе. Русскоязычная гражданка Украины. По образованию - педагог. До войны нигде не публиковалась. Сейчас пишу каждый день потому, что появилась потребность высказаться. В мае мое стихотворение "Сашка-Саша" было опубликовано в интернет-проекте "NO WAR POETRY". Стихотворения публикую на странице facebook https://www.facebook.com/timtalibris
