1.
В пределах дня – невидимый предел
неведомого и тройного смысла,
который до сих пор не поредел
и где все убеждения зависли,
найдя, быть может, искренний задел
той самой настоящей благодати,
которую с огнём не отыскать
в отдельной позолоченной палате,
где есть что, не раздумывая, взять, –
но брать не надо даже при доплате,
чтобы потом никак не горевать
ни до, ни после золотой потери
на самом сущем из возможных деле.
Как говорил Люберий, – «Вот тетрадь,
а вот перо. Запишешь – сразу спать».
2.
Кто знает, где созвучий всех объём
оценок добивается снаружи
и снова пробивает стены лбом,
пока широкое не сделается уже?
Часть мыслей иногда на голубом,
на красном или жёлтом ненароком,
потом на добром, часто на знакомом,
скорее узком, нежели широком,
в конце концов скрывается за домом
или в овраге некогда глубоком
и оттого предметном и бедовом.
Вы можете сказать здесь просто «да»
иль просто «нет» – вас всё равно не слышат.
Вот так и образуется гряда,
пока перо-стило о чём-то пишет.
3.
Каким бы ни был месяц, год и век,
идёт по той же улице начальной
всё тот же предпоследний человек,
весёлый и по праздникам печальный,
обосновавший как-то свой побег
туда, куда никак не убежать,
хотя то и предписано с вершины
когда-то было. Истину понять
не довелось на пажитях чужбины,
где некого и нечем удивлять,
считая год за два и oба за год,
и снова что-то как-то узнавать.
Уходят в воздух ароматы вод,
и невозможно даже осознать,
кто и за кем, куда, когда уйдёт.
4.
Ушло – и нет, и круг квадратом стал,
потом каким-то жёлтым резонансом,
и кто-то где-то что-то оборвал,
воспользовавшись игровым нюансом.
Зачем и кто, и для какой игры?
(Возможно даже, что и для «серьёза»).
И до какой неведомой поры?
И в силу чьей невидимой печали?
И до какой жары или мороза?
И почему мы этого не ждали?
Откуда эта вся метаморфоза
в просторном некогда и светлом зале?
И для чего вообще такие вбросы?
Возможно, мы давно в полуфинале?
Или в финале? – Вот и все вопросы.
5.
Звучит салют и множится молва
о том, что было, не было и есть
в историях простого меньшинства,
за что молве по разуму и честь.
А выскочек размелят жернова,
которые у нас в достатке есть
везде, где появлялся наш Макар,
телят гонявший так, что не присесть, –
иначе и не разогнать весь пар,
рассказывая то, что не сказать.
Затем внезапный пронесётся шквал
и станет так, что и ни дать, ни взять,
и волны вдруг ударят о причал, –
им тоже очень хочется узнать
о том, кто, где, кого и как достал.
6.
«Что связывает с прошлым», кроме строк
примерного в недавнем прошлом брата?
Там были и разливы, и поток
от наших кухонь до шатров Сократа,
где позолоты больше не блестят.
Там было всё отзывчиво и свято,
и был прелестный, настоящий дым,
в котором остросложности коптят,
чтоб было неповадно остальным
судачить о подвохах в подоплёках
и презирать того, кто нелюдим
во всех подземных и наземных сроках.
7.
Ответа нет ни у зеркал, ни у
одной струны из многих в фортепьяно,
чернеющее в угловом плену,
подобно многим из того же клана,
встречающего лето и весну,
и осень – клавиш чистым перебором
и чистой волей музыкальных тем
с неизмеримым внутренним простором.
В них раствориться хочется совсем –
хоть во дворце, а хоть и под забором,
без теорем и памятных дилемм,
вне всех морей, озёр и океанов,
без шума, – даже пусть и от земли, –
без труб, литавр и прочих барабанов
вблизи, у центра или же вдали.
8.
«Запавшее молчанье среди клавиш»
подобно всем молчаниям другим.
Его и не убьёшь, и не исправишь.
Где был огонь, наличествует дым
прекрасного из близкого далёка,
которое красивая юла
в своих коловращениях цветных
фельдъегерю неспешно отдала
в своих же закоулках вихревых.
Ей помогали в этом зеркала
и знания движений ведовских, –
и отразили общие дела
внутри большой, невидимой свободы
единственные нужные слова, –
и тихие в ночи сомкнулись воды.
9.
Предугадать подобное молчанье
сложнее, чем молчание ягнят
или в лесу внезапный камнепад,
которого неведомо звучанье
там, где не наблюдаем перепад
высот и всё просчитано дозором
и волей запечатанных в нём тем
с неизмеримым внутренним простором,
в котором нет того, что насовсем,
но лишь на время, да и то с укором
от дольников, катренов и морфем
и под ключом без всех замочных скважин,
поскольку нет и не было замков
на выставке с таким же вернисажем,
как этот, что внутри вот этих слов.
10.
Совсем светло, совсем темно, и снова
совсем светло – иль это снится мне.
Пусть так. Пусть хоть совсем не так, – подкова
и над дверьми прибита, и в окне
висит другая на верёвке прочной,
и есть зола в чулке, а он в саду
закопан ночью под луной огромной,
и яблочные косточки в меду
припрятаны в бутылке экономной,
чтоб не обидеть внешнюю среду.
Значение должно быть преогромно
рассказанного, но к тому веду,
что оберегов правильный расчёт
внезапно оказался вероломным –
и вышло всё совсем наоборот.
