Я искал тот секрет пятьдесят заболоченных лет
на французских бульварах и в школах общественной мысли,
на огромных пространствах, где мощно отсвечивал свет
и в больших лагерях, где концы на началах повисли;
в нишах библиотек, в раздевалках, во всех погребах,
в кукурузных полях, в зоне вечно искомого клада
и в музеях природы, и в бархатных полутонах,
и в раю, по дороге к дверям перегретого ада;
на изгибах лекал всех морских побережий и вне
всех известных границ и на гранях здорового смысла,
в кабинетах старинных во всём исторических лиц
и в шкатулках, хранящихся там со времён Гостомысла;
в двух кремлях и в соборах успешных ганзейских европ,
в зиккуратах синайских и на иорданских высотах,
в рудниках, в водопадах и там, где большой был потоп,
и в пещерах с костями и свитками древних зелотов;
на Чеченской равнине, на тропах высокой горы,
в море Жёлтом, зелёном и синем, и Чёрном, и Белом,
в показательных тюрьмах и в детских садах детворы,
в театральных кругах, обозначенных радужным мелом.
Так ходил-вопрошал и стучал в сотни разных ворот
небольших городов и большого, столичного града.
Утомился мой факел, последний уменьшился грот,
и подумалось: нет, не найти, не дано и не надо.
А потом подсказалось: секрет лучше тот не искать,
а нашедший завидовать будет мороженой смерти.
Я доспехи сорвал, не планируя вдруг умирать,
но пожить ещё в этой забавной земной круговерти.
