«Чужой…». О сколы мысли этой
я изорвал края одежд,
идя по льду полуодетый
и мокрых не смыкая вежд
в саду у статуй бледноликих
и на исхоженной стезе,
в рядах торгующих, безликих,
на свадьбах, кладбищах – везде.
Но редкого в огране счастья
была диковинность дана
и вся возможность соучастья
в те непростые времена,
когда чужой чужого слышал
и был ему исчадный брат.
Там по сегодня в хладной нише
скамьи, как памятник, стоят.
