КРУТОЯР
***
Да не надо мне ваших ухватистых благ,
И прикормленных кущ, и прирученных вод!
Мне милей это небо, что смотрит, как враг,
И крупой ледяной воду серую рвёт.
Мне нужна эта хмурая, мятая рань,
Что снежком ледяным дух болот перебьёт,
И накинет на плечи куговую рвань,
И пустой камышинкой в груди запоёт!
И обмёрзший челнок, что от ветра зверел,
И весло, что металось, как будто в бреду,
Вдруг замрут, чтоб не сбить золотую свирель,
Что звучала допрежь лишь в Господнем саду!
И покажется вдруг: не избыть, не иссечь,
Камышинкой к остылой воде не пригнуть
Этот русский простор, эту странную речь –
Бессловесную, стужей схватившую грудь…
РОДИНА
Здесь щемяще, высóко, обрывно;
Здесь легко, заступив за черту,
С тополями лететь неотрывно
На ту сторону грусти, на ту!
И узнать, что там воздуха нету,
И отдать всё, до вздоха, тоске,
И поплыть через бездну на эту
На сухом тополином листке…
***
Свет судьбы остывающей болен и хмур.
И летящей листвой отрезает пути.
Но за этой рекою лежит Чевенгур –
Сколько ветер ни вой, сколько снег ни мети.
Ну а ты, сколько пламя щекою ни грей,
Ты отыщешь ли берег смеркающий тот?
…Окликает, очнувшись, эпоха: «Андрей!» –
И сутулится сумрак, и листья метёт…
***
Мужики увозят лодку,
Грузят на прицеп.
Тянут выстывшую водку
И ломают хлеб.
И опять стеклом гранёным
Руки холодят.
И туда, где жарко клёнам,
За реку глядят.
Медлят. «Приму» разминают.
– Осень…
– Да, дела…
Вспоминают, поминают
Жизнь, что утекла,
Никого впотяг не кроя,
Сглатывая грусть.
И опять садятся трое
В трактор «Беларусь».
***
Апрель… Сошлись, дрожа, где ивы –
Серёжки, взятые взаймы,
Чужой басок… И – чувств наплывы,
И, желторотенькие, – мы!
Я умный: «Вон Кассиопея…» –
И от тебя восторгов жду.
Ты ждёшь, когда я поглупею
И тёмной стёжкой поведу…
***
Моя подруга – тень лесная,
Мы с ней из этих дней ушли.
Но оглянулся: мать честная! –
Весь, подчистую, свет свели.
Да, весь: полянный и приречный,
Полынный свет седых былин…
И только русский свет сердечный
Покуда держится один.
Один он бьётся с чуждой темью,
Один зовёт былого дым.
И нужно расставаться с тенью
И становиться рядом с ним.
***
Быть простором – нет, не получилось,
Быть дыханьем – может, научусь.
Вон река морщинками лучилась –
Я теперь такими же лучусь.
Я на ветер точно так же щурюсь,
К устью так же путано спешу.
Стойте, годы, стойте! – я прощу вас
И прощенья тихо попрошу.
И скажу вам что-то торопливо –
Без надрыва, будто так, шутя, –
И пойду, как донник, вдоль обрыва,
Белыми губами шелестя…
СТЕПЬ
В снах калмыцких она родилась –
И рванулась, не ведая края!
И летит, по-монгольски стелясь,
Но по-русски простор забирая,
Разметав по ветрам племена,
Что пытались хвататься за гриву…
И летит сквозь столетья она
К моему заревому обрыву!
И храпит, и не знает судьбы:
Здесь, сейчас, у Стерляжьего мыса
Я её подниму на дыбы
Пред слепящим клинком Танаиса…
***
Ты снилась мне, Река,
А я не знал, что снилась:
В груди, как у мыска,
Течение теснилось.
И всё, как наяву,
Как наяву, бывало:
К тому мыску листву
И лỳны прибивало…
Восторг… И боль. И злость.
Заката угасанье.
И незнакомых лоз
Знобящие касанья.
Смыкала льды тоска.
Даль полыньёй дымилась…
Ты снилась мне, Река,
А я не знал, что снилась!
Смеялся. И тужил.
Шептал теченью: «Вытай!»
И тем теченьем жил,
Как крутояр подмытый…
***
Стынут строки и дружества,
И в крови – ледостав…
Жить усталое мужество,
Как суров твой устав!
Всё с подъёмами ранними,
С лампой – строчки не вдеть.
И – с пустыми стараньями
В темноту не глядеть.
Но держу его бережно –
Не в руках, а в груди…
С ним к дозорному берегу
Краем света идти.
Чтоб с ветвями и травами
Слить в извечном строю
И осанку упрямую,
И невечность свою…
