Памяти Александра Борисовича Ярославского и Евгении Исааковны Маркон-Ярославской
Посвящается Pauline Lichtscheinhof — талантливой писательнице и прекрасному человеку
А сердцу осталось
Сто двадцать ударов,
Сто двадцать ударов…
(Виктор Серж «Полночь века»)[1]
«Приговариваются к высшей мере социальной защиты!»
Вот и конец. Пистолеты заряжают. А каким было начало? Начало. Россия в начале двадцатого века. Христос и Aнтихрист,[2] символизм и акмеизм, Толстой и Репин. А приглядишься внимательно — дикий царь,[3] произвол, нищета и союзники.[4] В одной Одессе 700 евреев убили. И Лев Толстой не заступился, как его не упрашивали.
А потом война. «Война до победы!», «Вторая Отечественная!», «За веру, царя и отечество!» А приглядишься внимательно — смерть, грязь, тиф и союзники. Казак старого еврея со смехом бил и медную монету ловить заставлял.[5] Навёл на мерзавца трёхлинейку[6] — он и удрал. Удрал, а потом донёс, что я из армии бежать собираюсь. Чуть не расстреляли, но тут революция подошла.
Революция. «Пролетарии России разорвали цепи рабства!» «Правдой против силы, боем против зла!» «За мир народов. На борьбу с буржуазией всех стран!» А приглядишься внимательно — смерть, грязь, тиф и союзники. Погромы хуже чем при царе.
Земле исковерканной больно!
Довольно же крови, довольно![7]
Назад в Петроград!
А в Петрограде ТЕБЯ встретил.
Вся ты в бархат вечности одета, —
За тобой-хаос!
Обвивает голову планеты
Мягкий мрак волос…
Поцелуй медлительный и мудрый
Сладок до конца..
Бледной лунной прелестью запудрен
Весь овал лица…
Через три месяца я узнал, что тебе поезд ступни отрезал. А ты только и сказала: «Что значит потеря нижних конечностей, по сравнению с такою большою любовью как наша, — перед таким всеослепляющим счастьем, как наше?!»[8]
И все же это было славное время… Время любви. Время поэзии, споров, лекций, путешествий.
Я шар земной
Хочу в себя всосать,
И выпить воздух весь,
И влаги океаны!
А ещё время надежды:
Вселенной захватчикам некогда нежиться
На пуховых перинах тоски —
Там, где дряхлое время чуть слышно забрезжится
Там — мы смерть загоняем в тиски!
А приглядишься внимательно — нас самих в тиски загнали. «Бессмертие»[9] закрыли и «Святую Бестиаль»[10] запретили. «Порнографические издания». Чем подлее власть, тем больше она нравственность защищает.
А тут ещё с графоманом из «Безбожника»[11] поссорился. Я его вежливо попросил, себе другой псевдоним подыскать — просто, чтобы нас не путали. А он на меня в ОГПУ донёс. Сразу меня и тебя на Лубянку вызвали. «Валите из России на пароходе, вслед за говном нации».[12] Может и к лучшему. Россия дичает,[13] а художник должен и может быть прежде всего художником, а не покорным слугой режима.[14]
Сначала в Германию. Самая культурная страна в мире. Гёте и Шиллер, Кант и Бетховен.
А приглядишься внимательно — кризис, терроризм, реваншизм и союзники.
В Берлине Deutschnationale[15] еврейский квартал разгромили.[16] Что ещё устроят, если к власти придут? А ты — еврейка. Да, знаю — атеистка, материалистка, индивидуалистка, а все же еврейка. У них ведь по «расе» считается. Да и меня не пощадят. И не станут разбираться, что я вовсе не анархист, а анархиствующий литератор.[17]
Потом во Францию. La belle France, le grande nation.[18] А приглядишься внимательно — нищета, упадок, отчаянье и союзники. Мало им было дела Дрейфуса.
«В закоулках всех коридоров, во всех комиссариатах, за всеми перегородками, между письменными приборами и корзинками для бумаг — истинный король: еврей.»[19]
Да ещё свои, «хорошие русские», из эмигрантов. В Красной Армии воевал? Ленина хвалил? Антирелигиозные лекции читал? Извинись, отрекись, покайся! А советский паспорт перед посольством сожги! Послал эмигрантов к черту, а они меня.
Может и к лучшему. Пусть я “блудный” сын Советской России, но все-таки я сын ее.[20] Да и не может русский литератор всё-таки, очевидно, без русского языка жить.[21] Прости, что тебя не послушал… Прости, если сможешь… Назад в Россию! Расстреливаться?! … А если не расстреляют ?![22]
Сразу не расстреляли. Тебя в ссылку, меня на Соловки.
«Совершается процесс коренного изменения психики людей, анархизированных своим прошлым; социально опасные превращаются в социально полезных, профессиональные «правонарушители» — в квалифицированных рабочих и сознательных революционеров.»[23]
А приглядишься внимательно — голод, холод, пытки и казни.
И ещё союзники. Как же без них? Его благородие бывший ротмистр Курилко старого еврея по лицу ударил.[24] Вылил на мерзавца парашу — он и удрал. Удрал, а потом донёс, что ты из ссылки бежала и мне побег готовишь.
«Приговариваются к высшей мере социальной защиты!»
Вот и конец. Пистолеты зарядили. Будем в земле соловецкой вместе лежать, пока «дружеская рука Анабиоза»[25] не воскресит. Все вспоминаю, как чахоточный интеллигент в пересыльном лагере напевал:
А сердцу осталось
Сто двадцать ударов,
Сто двадцать ударов,
Сто двадцать уда…
Примечания
[1] Опубликованный в 1939 году роман «Полночь века» описывает жизнь ссыльных советских оппозиционеров в начале 1930-х годов.
[2] Название популярной в предреволюционной России исторической трилогии Дмитрия Мережковского.
[3] Дословная цитата Александра Ярославского
[4] В первых десятилетиях прошлого века это слово из-за «Союза русского народа» имело ещё одно значение — юдофоб, черносотенец, погромщик.
[5] Отсылка к сцене из «Доктора Живаго»
[6] То есть трёхлинейную винтовку Мосина
[7] Здесь и далее стихотворные цитаты из произведений Александра Ярославского
[8] Дословная цитата из предсмертной рукописи Евгении Маркон-Ярославской
[9] Литературный журнал, издававшийся Александром Ярославский в 1922 году.
[10] Сборник стихов Александра Ярославского, опубликованный в 1922 году.
[11] Миней Губельман, взявший себе псевдоним «Емельян Ярославский»
[12] Намёк на «философский пароход» осенью 1922 года.
[13] Дословная цитата Александра Ярославского
[14] Дословная цитата Александра Ярославского
[15] Oбщее название нацистов и близких к ним ультраправых организаций.
См. «В полосе ликвидации (Переписка между С.М. Дубновым и М.М. Винавером)»
https://berkovich-zametki.com/2007/Zametki/Nomer7/Dubnov1.htm#note51
[16] Речь идёт о погроме в еврейском квартале Берлина в 1923 году.
См. «Язык на стене»
https://jewish.ru/ru/columnists/articles/196030
[17] В Берлине Александр Ярославский действительно так себя называл.
[18] «Прекрасная Франция, великая нация!» (фрц.)
[19] Альбер Лондр (1884-1932), знаменитый французский журналист.
См. Леон Поляков «История антисемитизма. Эпоха знаний»
[20] Дословная цитата Александра Ярославского
[21] Дословная цитата Александра Ярославского
[22] Слегка измененная цитата Александра Ярославского: “Еду в Россию расстреливаться… А если большевики меня не расстреляют, — тем лучше!”
[23] Дословная цитата из очерка Максима Горького «Соловки»
[24] См. Олег Волков «Погружение во тьму»
[25] Дословная цитата Александра Ярославского
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2023/nomer1/orfis/
