1.
Казалось, вечность — а всего два года
прошло! И без журнала моего
я помню всё про день двадцать шестого
(по-старому, четырнадцатого);
уже в Европе было Рождество,
и Константин всё слал свои депеши,
но в стенах Зимнего уже открылись бреши
от наших залпов с площади, пока
сквозь вскрытый лёд не хлынула река.
Мы взяли власть тогда не без утрат:
пал Трубецкой, на штурм ведя солдат,
но кровь отмстилась новому царю.
(Да, я об этом прямо говорю,
хотя у нас в свободной Боспориде
и во дворце Совета Девяти
не принято жалеть о регициде
и за него ответственность нести.)
Мы в памяти храним грехи свои;
ведь многие виновны в том расстреле
и Николя, и всей его семьи
на столбовой дороге, что вела
в Санкт-Петербург из Царского Села.
И что честней: публично или тайно?
У всех нас были нервы на пределе,
Не знаю, чья команда то была,
но многие отдать ее хотели.
(Там и Жуковский был убит случайно.)
2.
Ах, бунт российский! Что бы написал
наш гений, Пушкин, если б не удрал
он в Альбион туманный среди свары?
Какие бы представил он кошмары?
(Oн Годунова описал как раз.)
Возможно бы, он стал одним из нас;
теперь он пешка в аглицких мирах,
где, говорят, и проигрался в прах.
И Польша отложилась в две недели,
и Гетманство, не враг, но и не друг,
взирающее сумрачно на юг:
его не взяли мы, хотя имели
давнишние на Меотиду виды—
но мы уже смотрели из Тавриды,
и дух свободы в нас тогда пылал,
пока Китай стремился за Урал.
Мы все горели древнею мечтою:
нам Байрон был звездою путевою,
угасшей в Миссолонги в тридцать шесть.
Поэт ушёл в горячечном бреду,
но он зажёг для нас свободы весть,
светя, как Вифлеемская звезда,
взрывая княжества и города,
освобождая греков и славян.
Так гибли и мои друзья от ран
в Саксонии в тринадцатом году—
пятнадцати ведь лет и не прошло;
история убыстрилась стократ,
картечью в нас события летят,
и дни гудят и бьются о стекло,
как бражники, летящие на свет,
и кажется, что времени и нет.
3.
Уже в апреле, времени не тратя,
отмстить за дочь убитую и зятя
пошёл на нас Фриц-Вилли из Берлина
всей мощью прусскою. За ним была
вся свято-европейская махина;
Романовых бездарная корона
досталась Константину, но она
за смертию его упразднена;
поляки взяли сторону Бурбона,
Москва была при этом сожжена.
И начался раздор в имперском стане,
и хлынула гражданская война—
и новой пугачёвщины волна
разлита от Казани и до Пскова.
Дон сообщил, что не поддержит нас.
А шах, конечно, взял себе Кавказ.
Но мы, Соединённые Славяне,
с душою, что давно на бой готова,
от петербургской битвы далеки,
сумели сохранить свои полки,
все части, что тогда пошли за нами,
и двинулись на юг, на Крым, с боями,
соединясь с Черниговским полком
Матвея и Сергея Муравьёвых.
Здесь наступает год событий новых,
и чудом стали силы прирастать:
тогда уже нас было тысяч пять.
К нам присоединялись племена,
бродившие от Волги до Дуная,
что жили, рабской участи не зная;
открыв дорогу новым племенам,
мы шли на Крым, и Крым достался нам:
то был бросок немыслимый и дерзкий.
4.
И —чудо! Уцелевший флот имперский,
из Балтики тогда уйдя, вокруг
Европы с битвами прошел на юг—
и Наварин для нас настал тогда:
турецкий флот был нашему неравен,
и с нами были Гейден и Сенявин,
и Порту разгромили навсегда.
История неслась на вираже—
так мы, восставшие на власть, зажгли
во тьме веков, в извечной мгле, в тумане
огонь освобождения земли.
Он сжёг немало сёл и нив. Могли
ли мы терпеть, когда селяне
отказывали в хлебе, фураже?
Да, мы зачинщиков в иных местах
конечно, вешали на воротах.
Сам древний Александр не мог иначе:
кто старостою, тот и виноват;
как ты удержишь страждущих солдат,
дай им разграбить лавку да корчму;
здесь страсть не покоряется уму,
и разум уступает бой удаче.
Но войска дух был новый, молодой;
мы не были монгольскою ордой;
наш вихрь пылал по диким рукавам
Дуная, по эгейским островам,
и турку не давали мы пощады,
неся освобождение Эллады,
и все ветра сопутствовали нам:
как Святослав в языческие годы,
мы плыли в Понт в преддверии свободы.
5.
Смотри, мой сын: за эту пару лет
мы разожгли огонь и дали свет;
грядущее на нас глядит из тьмы,
пытая, вопрошая торопливо:
что там у вас? Что умерло? Что живо?
Что сделано? Что выполнили мы
за полтора доставшихся нам года?
Где пресеклась, где выжила свобода?
Где счастие взросло, где правит горе?
Я признаю, что ныне мы в раздоре:
вчерашние соратники-друзья
теперь — феодосийские князья,
владыки отделившейся Тавриды.
Но мы не копим новые обиды,
Республика Босфорская крепка:
ей грек дает весь опыт моряка,
и славянин дунайский хлеб растит.
Пусть мы недавно уступили Крит
пиратам бeрбeрийским; пусть теснит
с востока нас безумный калифат;
пусть император строит вдоль Дуная
преграду наподобье пирамид,
(ты говорил – уже стена сплошная,
подобно как на севере Китая?..) —
но нам уже нельзя остановиться,
и наш не прекращается поход!
Теперь Боспóрополь — моя столица,
мной переименованный Царьград.
И год кончается двадцать седьмой,
Оставшийся в истории, как мой.
Твоим же будет следующий год.
6.
Сейчас декабрь —но следующим летом
труба взовёт! Теперь узнай об этом:
ты поведёшь на юг мои войска,
как Тит повёл войска Веспасиана,
и это будет подвиг великана,
и твой успех запомнят на века
все вновь образовавшиеся страны,
где наша власть останется крепка
и перекинется за океаны.
Тогда падут оставшиеся стены,
ты вырвешь начисто османский кнут;
к нам все освободители примкнут,
и бонапартовы воспрянут ветераны;
со всей Европы двинут филэллены,
поэты, воины и мудрецы,
как Байрон, пылкие, в одном порыве слиты;
рекруты Сербии, болгарские бойцы,
катафрактарии и новые гоплиты
Свободной Греции пойдут за нами
под православным знаменем твоим—
и мы республиканскими штыками
в двадцать восьмом возьмём Иерусалим!
14-16 декабря 2022
Виктор Фет (1955) — зоолог, специалист по скорпионам. Преподаёт в Университете Маршалла (Зап. Виргиния). Составитель сборников «День русской зарубежной поэзии» (Франкфурт, 2019-2022). Автор многих книг стихов. Из-во «Evertype» выпустило его перевод «Охоты на Снарка» Л. Кэрролла, a также фантазию «Aлиса и машина времени» (2016, по-английски и по-русски).
