Мышиный рай
– А теперь выпускай их обоих!
Обе мышки, самец и самка, выпрыгнули из открытой клетки в приготовленный для них вольер. Вольер показался им огромным. Весело журчали маленькие фонтанчики, в блюдечках-поилках плескалась чистая вода, висели мешочки с самым разнообразным кормом. Тут были и семена, и корешки, и гранулы комбикорма, и даже маленькие кубики жёлтого сыра, и всё прочее, чего только душа может пожелать. Наверху, под потолком, светило искусственное солнце, специальные кондиционеры постоянно поддерживали оптимальную для мышей температуру: плюс двадцать три и две десятых градуса. Свежая зелень повсюду радовала глаз. В центре же вольера стояло одинокое деревце с аппетитными плодами.
– Скажи им, что плоды с этого дерева им есть нельзя! Иначе они станут такими же, как мы. Как одни из нас.
– И ты думаешь, что они удержатся от соблазна?
– Конечно же, нет! Они их обязательно попробуют! Ведь мыши – те же люди, только маленькие.
– И что же тогда с ними будет?
– А мы их выпустим на волю, в обычное поле.
– Но здесь же им лучше?
– Вовсе нет! В раю нельзя жить слишком долго. Иначе их ждёт вырождение и вымирание. Поэтому я и поставил им это запретное дерево, в нём – их единственная надежда на спасение.
Дерево
Мальчик посадил дерево. Оно было таким же маленьким, как он сам. Но случилось так, что потом он очень долго там не был. Навалились разные дела, и всё некогда было съездить и посмотреть, принялось дерево или нет. Когда его везли в больницу, карета скорой помощи проезжала как раз в том самом месте. Погоди! – попросил он внука, – пусть они остановят здесь на минуту, дай поглядеть!
Вокруг огромного пня рядом с дорогой лежали совсем свежие опилки.
Подарок
Из второго подъезда уже все съехали, а здесь Вы один последний остались! Давайте быстрее, завтра кран уже пригоним! Чиновник из управы с бумагами в руках нетерпеливо топчется на месте. Пустые проёмы окон смотрят во двор, по холодным комнатам гуляет ветер, водитель грузовика спешит. Всё, все вещи собраны. Что ещё выносить? А вон тот старый шкаф слева от печки – оставить? Шкаф стоит там, сколько он себя помнит – кажется, его никогда даже не сдвигали с места. Ну-ка, взяли вместе! И – раз! И – два! Дубовые ножки тяжело заскрипели по вздутым половицам. А что там за свёрток упал – это Ваш? Какая-то пыльная коробка. Сейчас, сейчас! На отсыревшей открытке – улыбающийся медвежонок и выцветшие чернильные буквы с потёками. Что ещё за письмо? Где очки? Ах да, в кармане. «Моему милому маленькому птенчику в день рождения! Мама».
Да кому же это? Когда? В коробке под клочьями пыли – что-то посеревшее, изъеденное молью. Крошечные детские рукавички и шапочка. Теперь уже не скажешь, какого они были цвета. Память закружилась и понеслась назад – всё дальше и дальше, к началу. Да сейчас я, сейчас! Уже иду! Там, на самом дне прошлого – полузабытое лицо молодой улыбающейся женщины. Жаль, не осталось ни одной фотографии. С годами далёкий образ перестал быть чётким, потускнел и расплылся. Когда случился тот страшный день, ему было только пять лет. Даже меньше, почти пять. Значит, мама тогда успела приготовить ему подарок. Несостоявшийся сюрприз. Хотя нет, состоявшийся.
– Эй, отец! Долго тебя ещё ждать?
– Да иду я, иду!
– Что там за рухлядь нашёл? Бросай всё в угол!
– Нет, это я возьму с собой.
– Ну, как знаешь. Давай скорее, отъезжаем!
Друг детства
В этот район ходил только один автобус, но ходил редко – раз в час. Однако ждать в этот раз пришлось недолго – повезло. Он вошёл в салон и сразу увидел в проходе Валерика – друга детства. С Валериком они когда-то все десять школьных лет просидели за одной партой. После уроков всегда вместе ехали домой, а потом ещё долго стояли на остановке – никак не могли наговориться. Они тогда знали друг про друга всё и с течением лет научились понимать каждый другого с полуслова и даже безо всяких слов. Бывало, посмотрят друг на друга, улыбнутся и сразу поймут – кто о чём подумал. Впрочем, и мысли у обоих часто были одни и те же. И никогда за все годы они ни разу не поссорились.
– Валерик! – окликнул он друга.
Автобус уже подъехал к следующей остановке и открыл двери. Валерик обернулся, посмотрел – кто зовёт, и быстро вышел. Это была та самая остановка, на которой они по дороге из школы домой покупали и ели мороженое. Он вдруг вспомнил, что в последний раз был в гостях у Валерика целых двадцать лет тому назад – на тридцатилетии друга, а год спустя Валерик в последний раз позвонил ему по телефону: у него был какой-то вопрос. А после никогда уже не звонил. Позвонить же самому Валерику стало невозможно, потому что Валерик переехал в другой район, но ни своего адреса, ни нового номера телефона другу не сообщил.
Автобус тронулся с места и поехал. Он посмотрел в заднее окно. Валерик никуда не пошёл, а остался стоять на остановке и смотрел на дорогу назад. Шёл дождь, вдалеке раскинулась радуга, и в ней, в преломлении разноцветных лучей, будто шли из школы с мороженым и весело смеялись два мальчика – самые лучшие и верные друзья. На всю большую и долгую жизнь.
Последнее дело
Всё, все дела сделаны. Теперь надо принять капли. Снова поднимается кашель – надрывный, долгий, выворачивающий наизнанку остатки лёгких. Нехороший кашель, как прошептала тогда Маша за его спиной. Но он услышал.
Сегодня приводили нотариуса. Надо было подписать все бумаги, вопрос давно решён. Бумаг много, и водить ручкой было тяжело. Но вот – он сделал и это, последнее своё дело. Огонёк затаённого беспокойства в глазах домашних успокоился и погас – успели. По утрам после укола боль отступает. Если закрыть в это время глаза, кажется, что всё ещё по-прежнему, всё хорошо.
Павлик вернулся из школы – весёлый и счастливый. Он ещё не знает, ему не говорят. Павлик принёс пятёрку за контрольную.
– Дедушка! А где же шоколадка? Ты обещал премию!
Да, он обещал и забыл. Павлик молча смотрит на деда. Ждёт. Надо встать и дойти до кухни. Где же трость? Её давно убрали. Ноги не слушаются. Он тяжело опускает их вниз. Теперь надо опереться рукой. Ещё усилие – и он валится на пол рядом с кроватью. Вбегает испуганная невестка:
– Папа! Что Вы делаете?! Вам же нельзя вставать!
– Надо дать шоколадку Павлику.
Родительский день
Сегодня обязательно приедут мама с папой. Машенька уже с утра приготовилась к их приезду – причесалась и надела красное платьице. Самое красивое. Она его надевает, только когда мама с папой приезжают. Они выйдут из поезда и сразу побегут прямо к ней – соскучились. Здравствуй, скажут, наша доченька! Привезут подарки, всякие там конфеты и пирожные, а потом мы будем вместе гулять. И Машенька расскажет им, как хорошо себя ведёт. И как воспитательницы её хвалят. И что учительница рисования поставила вчера ей пятёрку. А по домоводству учительница нехорошая, Машеньку не любит. А ещё она покажет родителям, как научилась завязывать бантики на ботинках. Это очень просто – надо взять конец шнурочка и сделать петельку. И другой взять, и тоже сделать. А потом просто перекинуть петельки одну под другую и потянуть – и бантик готов! А мама с папой скажут – до чего же молодец наша дочка! И расцелуют Машеньку, а папа поднимет её на руки и посадит к себе на плечи. А потом они возьмут Машеньку и увезут с собой. И будем жить теперь все вместе – за синими морями, за высокими горами. Далеко.
Вышла нянечка Евдокия Петровна с большим тазом в руках.
– Ты куда это собралась, Машенька? Что ты всё одно платье носишь, уже вторую неделю? Снимай, постираю!
– Я на станцию пойду встречать, мама с папой сегодня приедут.
– Да ты же вчера только ходила!
Машенька насупилась и поджала губы.
– Вчера поезд не пришёл. А сегодня придёт.
– Ах ты, горюшко моё! Ну, пошли ко мне наверх – я тебе пряник дам. Эх, люди… Ну, хоть бы раз за пятнадцать-то лет…
Пассажир в трамвае
Они сели с мамой в трамвай и поехали домой. Вошёл пассажир в синем пиджаке, кепке и с усами – вошёл и сел впереди, прямо напротив них. Сперва он развернул было газету, но вдруг посмотрел на маму и застыл с газетой в руках. Маленький Саша глядел на красивые чёрные усы пассажира, а пассажир во все глаза глядел на маму. Саша удивлённо повернул голову вбок и увидел, что мама тоже, не отрываясь, смотрит на мужчину с усами, и жилка на её шее подрагивает. Ей, наверное, тоже понравились его усы. Пассажир перевёл взгляд на Сашу и стал внимательно смотреть уже на него. Потом он открыл рот и хотел что-то сказать, но не решился и закрыл его снова. Мамина рука, державшая руку Саши, сильно сжалась. Вдруг она резко поднялась с места и потянула Сашу за собой:
– Пошли, нам пора!
– Но ведь это ещё не наша остановка?
Мама не послушала и потащила Сашу к выходу.
По дороге домой они молчали. А дома Саша услышал, как мама говорит кому-то в телефонную трубку: даже не поздоровался, представляешь! Ни одного слова не сказал! А ведь он не видел Сашку целых четыре года! А потом мама курила на кухне, и слышались всхлипы.
Дедушка
В эту ночь ему приснился дедушка. Дедушка ласково улыбался своей беззубой улыбкой, укоризненно качая белой, как снег, головой и показывая сморщенным пальцем на часы. Вокруг старых глаз лучились знакомые морщинки. Он сразу вспомнил, когда это было – в далёком раннем детстве. Дедушка собирался повести его в зоопарк смотреть на зверей, но он тогда почему-то задержался и опаздывал. Утром позвонил сестре:
– Привет! Давай съездим к деду, давно у него не были.
– Как, прямо сейчас? Может быть, до весны подождём?
– Нет, не надо ждать! Давай в это воскресенье.
Конечная остановка трамвая на далёкой окраине. А где же ворота и ограда? Всё разворочено, и экскаваторы роют огромный котлован. На фанерном щите вежливая надпись: «Извините за неудобство! Строительство ведёт такое-то СУ». Прораб в ватнике прокричал им в ответ:
–Да где же вы были раньше! Ещё на той неделе перезахоронения закончились! И то, сколько раз сроки переносили. Газеты надо читать!
Спасите мир!
Что-то тревожное творилось вокруг. Мир, такой привычный и казавшийся вечным, вдруг обветшал и начал рассыпаться на глазах. Жить в нём становилось уже опасно – об этом писали все, во всех газетах. И надо было срочно его спасать – спасать всем миром, всем вместе! В газете был напечатан счёт, на который надо послать деньги – кто сколько может. И она аккуратно вырезала это место ножницами и спрятала бумажный прямоугольник в кармане пальто. Конечно, жить теперь трудно, но надо же что-то делать! Каждый должен в меру своих сил – иначе мир безвозвратно пропадёт и рухнет в бездну. С тяжёлым чувством по утрам она слушала на кухне новости, звучавшие из старой чёрной тарелки над буфетом. Мир держался из последних сил, а помощь всё не шла. Надо отложить хоть что-то. Я отложу, другой отложит – так, глядишь, и наберём все вместе, поможем делу. Через день – уже пенсия, а осталось ещё целых сто рублей. За свет и газ уплачено, а в магазин можно не ходить – холодильник полный.
– А Вы зачем сегодня пришли? – строго спросили её в окошке сбербанка – вам послезавтра!
– Да нет, я хочу спасти мир – вот деньги!
Она протянула сложенную вдвое сотенную бумажку и вырезанный счёт из газеты.
– Да ты что, тётка! С ума, что ли, сошла? Вот же люди, прямо с ума все посходили! Да не чуди ты, ради Бога, забирай свои деньги обратно! Лучше поди конфет себе купи!
Пухлая рука высунулась из окошка и бросила её бумажку обратно на тарелочку.
В эту ночь в далёком чёрном космосе нарастал тревожный гул. Огромная старая станция, не дождавшись обещанной помощи, сходила с орбиты. Вперёд – и вниз, и – всё ниже, ниже, сквозь плотные слои, нагреваясь и падая, всё дальше и дальше, разлетаясь на тысячи светящихся осколков и сгорая, вперёд и вниз – в бездонную глубину Великого Тихого океана.
Злых людей много
– Мама! А это правда, что я у вас с папой неродной?
– Да что ты, сыночек! С чего ты это взял?!
– Тётя Маша с третьего этажа сказала.
Коленька смотрит своими голубыми глазками и ждёт – что ответит мать.
– Что ты, что ты, мой милый! Родной ты мой! Да ты только в зеркало на себя погляди – глазки у тебя синие, мои, а нос – папин! А рот – бабушкин! А лоб – тоже папин! Что ты, мой мальчик! Не верь никому, что там злая тётка болтает!
Она прижала его к себе, к своей груди и начала гладить сморщенными пальцами редкие седые волосы на полысевшем черепе сына. Так же, как и тогда – раньше, когда Коленька был ещё маленьким. Эта Машка – стерва, дрянь баба. Самой Бог детей не дал, вот она и лопнуть от злобы готова. Потолок нам ещё осенью залила, а платить за ремонт всё не хочет. Из ЖЭКа уже и прораб приходил с бригадиром, и акт составили, а Машка эта – ни в какую! За копейку удавится. Упёрлась – и не хочет платить. А теперь ещё вон чего наговорила. Совести совсем нет – больного человека тревожить. Ишь, придумала – будто Коленька не наш! А то чей же ещё?!
Сынок успокоился, затих, заулыбался. Слава Богу, забыл. Так всегда бывает – прижмёшь его к себе крепко-крепко, к материнской груди – он и позабудет всё нехорошее.
Ей припомнился тот далёкий день, когда они впервые с Васей принесли домой спелёнутый свёрток с маленьким Коленькой. Тогда, полвека назад, дом их был совсем новым, а в палисаднике у подъезда стояли скамейки. Все соседи поздравляли их с новорождённым, а покойный Иван Кузьмич тогда ещё прошептал – мол, лучше бы вы, ребята, переехали отсюда куда подальше, в другой какой район. А то мало ли что – злых людей на свете много!
Ведьма
Вот ведь противная старуха – заняла с самого утра переход и не уходит! «Подайте, Христа ради!» Сидит и ноет со своей консервной банкой. И все подают ей, а не мне, хотя я маленький. А ей не надо – она старая и всё равно умрёт. Седые клочья у неё из-под платка висят, и бородавка на носу, и зуб торчит такой страшный. Прямо как ведьма на картинке из той книжки в интернате. А мелкий колючий снег всё сыплет и сыплет. Надо подойти незаметно с той стороны. Тихо-тихо, медленно-медленно, а потом сразу рвануться и побежать вон туда – в сквер. Она всё равно не догонит. Потихонечку, гляжу как будто на остановку – шаг, ещё шаг. Ах, чёрт! Ведьма снова переставила банку на другую сторону, теперь надо всё сначала начинать. «Помогите, люди добрые! Сыночек у меня помер, внуки малые остались!» Врёт она всё, нет у неё никаких внуков. А потом вечером придёт за ней мужик в пушистой шапке и банку заберёт. И она уйдёт вместе с ним – опять как вчера. Теперь – вон по тем ступенькам надо сзади подойти, подобраться. Старуха всё равно не увидит, глаз на спине у неё нет. Ведьма чёртова! Злая, подлая бабка! Если бы не она, сейчас уже пятьдесят рублей было бы! А может быть, и все семьдесят. Сердце сильно стучит и колотится, старухина спина в чёрном залатанном пальто – совсем рядом. Теперь только руку протянуть. Нет, ведьма вдруг резко поворачивается и привстаёт на месте. Звенящая мелочью банка снова перемещается влево. Чёрт, как же холодно – изо рта пар идёт. Живот сводит, и ноги совсем закоченели. Да когда же, наконец, весна начнётся? Сколько ещё ждать? Старуха снова ноет и торопливо крестится, а монеты всё звякают и падают в её банку. Сколько их там уже? Да зачем ей так много?
– Эй, малой!
Он поднимает глаза: это сама ведьма его зовёт. Глядит на него в упор, и ощерилась своим беззубым ввалившимся ртом. Смеётся, что ли?
– Слышь, милок! Ну-ка, давай сюда ко мне! Чего дам-то – хлебца дам! Оголодал, поди, касатик? На вот, поешь!
Страшная старуха зовёт и улыбается. Тянет к нему трясущуюся руку, а в руке – серая краюшка.
В горле закололи иголочки, и щёки обожгло странное незнакомое чувство. Он повернулся и стремглав бросился бежать. Прочь, скорее прочь с этого места!
Длинный фильм
Он всегда носил с собою видеокамеру и всё снимал на ходу. Видеокамера крепилась тонким ремешком к запястью его правой руки и казалась её естественным продолжением. Она всегда была включена. Он снимал длинный фильм о своей жизни, и этим фильмом была вся его жизнь. Он работал и режиссёром и оператором одновременно, а автором сценария был сам Господь Бог. Выключал он камеру только на ночь, когда ложился спать, потому что сны всё равно не снимешь и не запишешь, а включал её вновь каждое утро, вставая с постели. Камера работала, когда он шёл умываться, потом завтракал, потом ехал на работу, работал, шёл на доклад к начальнику, общался с сослуживцами, обедал там в столовой, потом ехал домой, и так по кругу. Дни мало отличались один от другого, но каждый был по-своему интересен. Он никогда не просматривал этот свой фильм в записи, потому что помнил его весь наизусть. Он думал, что посмотрит всё когда-нибудь потом, когда у него появится много свободного времени, и что это будет очень интересно. Но посмотреть свой фильм он так и не успел. Камера работала, когда у него вдруг сильно заболело сердце, застучало в висках, и он, идя с работы, упал спиною прямо на асфальт. Падая, он раскинул руки, и прикреплённая к руке камера встала на торец, объективом вверх, и впервые начала снимать небо и проплывавшее по нему одинокое белое облачко. И снимала ещё долго, пока не села батарейка.
Ты не забудешь?
– Ты точно всё сделаешь? Не забудешь?
– Точно, дорогая, не волнуйся!
– Бутылочка с соской стоит слева в шкафу. А слюнявчики лежат справа. Когда пойдёшь с ней гулять, не забудь накрывать её в коляске одеяльцем, а то уже холодает. И ещё подгузники надо купить, их мало осталось.
– Хорошо, я всё куплю!
– На обед ей нужно варить цветную капусту и перепелиное яичко. И ещё дать баночку мясного пюре.
– Да, дорогая, я знаю! Да ведь это ненадолго, ты же скоро к нам вернёшься.
– Подожди. Вот ещё что я забыла сказать. Тебе нужно будет научиться плести ей косички.
– Обязательно научусь.
– А когда ей исполнится двенадцать, ты предупреди её заранее, чтобы. Чтобы она не испугалась в первый раз, когда это у неё начнётся.
– Конечно, дорогая! Тебе вредно много говорить, лучше отдохни.
– И вот ещё что. Потом, когда она вырастет, ты ей обязательно скажи, чтобы она. Чтобы она. Ну, когда у неё появится парень.
– Обязательно скажу, дорогая! Вот уже хирурги идут. Не волнуйся, всё будет хорошо!
Зеркало
В это зеркало она гляделась, сколько себя помнила – с раннего детства. Совсем ещё маленькой девочкой она прижималась к нему вплотную, расплющивая нос и губы о холодную гладь. Тогда всё было хорошо, и видно отлично. Но годы шли, и зеркало начало сдавать. Линии со временем утратили чёткость и расплылись – как будто смотришь сквозь воду. Появились тени под глазами – амальгама, наверное. Надо почистить – подумала она, но забыла. Потом в контуре лица возникла мелкая сеточка трещин – зеркало потрескалось. Стали неверными цвета – волосы как будто побелели, хотя она отлично знала, что они у неё тёмные. Наконец, зеркало перестало быть плоским – вспучилось, и подбородок в нём как будто раздвоился, повинуясь законам оптики. Да, время никого не щадит – сокрушённо подумала она. Даже зеркала и те портятся с годами! Надо будет купить новое.
Грязная история
Что ты хотел тогда сказать? Теперь уже не вспомнить точно. Теплоход с долгим гудком медленно отходил от причала. Убрали трап. Она стояла у перил и улыбалась. Алый её платочек развевался, словно маленький флажок. Ты весело махал ей рукой и вдруг подумал, что этого уже не будет никогда. Такого ясного утра и залитой солнцем пристани. Надо было срочно что-то сделать. Рвануться в кассу и купить ещё один билет, чтобы поплыть вместе. Или просто без билета вскочить на палубу. Или хотя бы крикнуть что-то важное вдогонку, но в горле тогда застрял шарик. Теплоход отплыл и растворился в тумане последующих лет и всяких событий. И алый флажок, как маячок вдалеке, навсегда погас и почти забылся.
Полжизни. Полжизни прошло без неё – доброго ангела твоей юности. Все мы делаем ошибки, успокойся. Найдёшь кого-нибудь ещё. Вот он – общий знакомый из прошлого. Встретился, наконец, спустя столько лет. Они, кажется, были с ней соседями.
– А где сейчас она? Ну, ты помнишь – та, которую мы провожали тогда на пристани?
– Ах, эта? Сидит ещё, должно быть. Или вышла уже по амнистии. Сам знаешь – женщин там долго не держат.
– Как сидит? За что?
– Ребята что-то говорили. Убила она кого-то, или заказала – точно не помню. Мужа своего, кажется. Восемь лет ей дали. Грязная какая-то была история!
Письмо в прошлое
– Что это за пожелтевшее письмо столько лет пылится на почте?
– А его нельзя никуда доставить – оно отправлено по несуществующему адресу. Уже полвека как нет ни дома, ни даже улицы, написанной на конверте.
– Тогда зачем его хранить?
– Подожди – возможно, за ним придут из прошлого. Пускай ещё полежит.
Автор – Михаил Александрович Локощенко. Ведущий научный сотрудник МГУ имени М.В. Ломоносова, доцент, член Союза писателей России и Российского союза писателей. Публиковался в ряде литературных изданий, лауреат литературной премии «Наследие». Иногда использует литературный псевдоним Феофан Прадедов.
