Говорящая всё тишина
правомочнее всяких речей
и воздушным посылом полна,
как и суммой настоянных дней,
и её нелегко рифмовать –
посложнее чем пруд напрудить
или прут раскалённый принять
в орган, коим привык говорить.
Гимны сыграны чьей-то рукой
в подземелье и в личном дворце,
и холодный усилен покой
на далёком портретном лице.
Ель минуют и пальма, и куст,
и какое-то в сущих словцо,
и конверт полуполн, полупуст,
и наборы забот налицо
за границей известных границ
и невидимых всем рубежей
с отражением редкостных лиц
в каплях нерукотворных дождей.
А повсюду всё тот же разбой
и веселий больших океан,
и большой разбивает прибой
о скалу многогранный стакан.
