Когда бы не иллич или иной родимыч,
о чём бы было всем два века вспоминать,
писать, читать, играть?! А так – взлетел Горыныч
и обеспечил всем, что можно и жевать,
и пить, и распивать, и разливать повзводно
и в бочки, и туда, куда и не нальёшь
и выглядеть при том, как будто соприродно, –
при этом ни комар не засечёт, ни ёж.
И преуспел Второй, за Первым вслед прошедший,
да так кисель взбурлил, что песни до сих пор
слышны в краях озёр и копей бесконечных,
и снова всякий день на сцене новый хор.
Десятки оперетт, тома воспоминаний
и публицистик рой! Писатель и хронист
при помощи пера взрывают порох ранний
и поздний, и любой – и прямиком в шорт-лист!
Бросать две сотни лет все могут в накопитель
всё тех же книг и фиг вязанки вещих дров, –
и снова будет жив прекрасный удлинитель
всех былей и побед, и небылей, и снов.
Симфоний больше нет. Их некому писати.
И глав нет тех восьми, и незнакомок нет.
И не приедет панк на сходку на осляти.
Но есть бронежилет и праведный кастет.
И новые ряды внушительно не рады
всему и всем опять, и их не сосчитать
ни в очень жаркий день ни в день большой прохлады,
и снова пятью пять выходит двадцать пять.
То – кладезь! То – накат всех океанских рябей
и вечный водопад, и вечное всё, что
ни пожелаешь сам себе в потоке хлябей.
Большое, как всегда, взаправду шапито.
Засим – да здрав-виват! Превечное начало
и новый, мощный старт, и скорость хоть куда,
и новый общий сбор у прежнего причала,
и вечная при нём железная вода.
