Ночью мне опять снилась Антарктида.
Земля Разумной Королевы Мод.
Создатели кристалла были по старомодному обстоятельны - на мне были утепленные штаны, аляска с меховым воротником, теплая шапка и рукавицы.
Следы на снегу были необычайно отчетливы.
Впереди меня шла женщина.
Ее следы были маленькими и неглубокими.
Сегодня я нашел третий оброненный (?) ею предмет.
До этого я нашел изящный черепаховый гребень и заколку для волос из солнечного лазурита. Эти предметы выглядели совершенно новыми и ничем не пахли.
Сегодня я нашел шахматную королеву из теплой и тонкой кости.
Королева была - черной.
Я засунул ее во внутренний карман куртки и двинулся дальше.
Стояло полное безветрие и из-за этого было не так холодно.
Я взошел на небольшой холм, дальше тянулась бесконечная равнина, чей девственный наст был разрушен идеально точной прямой линией следов, словно они были оставлены андроидом, а не человеком.
Я спустился с холма и пошел параллельно цепочке следов, чувствуя непонятную тоску в сердце.
Два месяца назад умер мой дед - последний из всех моих родственников - к сожалению он не был богат и мне досталась в наследство только небольшая коробка.
Там было несколько черно-белых инсталляций, желто-зеленый крест какой-то богом забытой страны (надпись на кресте я так и не смог разобрать) и этот кристалл, завернутый в белую материю.
Наклейка с кристалла была отклеена и больше всего он напоминал стеклянную бусину неправильной формы туземных бус.
Таких кристаллов наверное не выпускали лет сто.
Когда я вставил его в разъем, я почувствовал необычайный холод, потом сильную волну тепла и я испугался, что сейчас мой мозг расплавится, но наконец кристалл плотно вошел в разъем и я увидел южную оконечность Земли Отвратительной Королевы Мод.
Передо мной была - цепочка следов.
Зачем дед хранил этот кристалл, я так и не понял.
Вообще-то даже сто лет назад, вряд ли кто-то выпустил бы настолько скучный кристалл.
В нем не было ни крови, ни эротики, ни адреналина.
Кому могло прийти в голову просто-напросто идти по чьим-то следам в снегу?
Я попытался сдать его в антикварный магазин, но без маркировки его отказались взять.
Оценщик - грустный мужик лет пятидесяти - сказал, что кристалл был сделан примерно лет сто двадцать назад.
Работал он - как и все древние кристаллы - на энергии лунного света.
Поэтому их раньше и называли кристаллами Луны или лунными кристаллами.
Кристалл деда был абсолютно тусклым из-за долгого нахождения в коробке.
Я положил его за штору на подоконник и на какое-то время забыл о нем, пока как-то ночью, ложась спать, не увидел холодное синее свечение за шторой.
Я слез с кровати, отдернул штору - кристалл сиял каким-то мрачным и торжественным светом.
Я долго смотрел на него, охваченный каким-то странным сомнением, но потом решив, что это просто какая-нибудь древняя стрелялка, вставил его в разъем и мое сердце сковал ужасный холод.
Я шел и шел по равнине вслед за следами, оставленными словно бы ногой маленькой невесомой японской балерины.
Наконец кристалл отключился и я открыл глаза.
Кристалл часов показывал половину шестого.
Я почистил зубы, отчаянно зевая, кое-как оделся.
Я накинул куртку-дождевик (всю эту неделю прогнозировали дожди) и вышел на улицу.
Шексна была необычайно черной, словно бы этот тусклый рассвет был рассветом сто тысяч лет назад.
Я пошел вдоль реки, на набережной никого не было.
Повсюду валялись пустые водочные бутылки и обрывки бумажных цветов.
В ресторан "Танцующий эльф" я вошел через восточную служебную дверь, прижав кристалл служебной карточки к разъему двери.
В помещении для приема товара никого не было, из десяти холодильников был заполнен только один.
На улице, у входа уже виднелось несколько женских силуэтов, но до половины седьмого было еще десять минут и я закурил первую утреннюю сигариллу, заклеив ее двумя гранулами Луны, чтобы наконец проснуться.
Докурив сигариллу, я открыл дверь для приема товара.
Первой сегодня оказалась совсем молоденькая девушка лет семнадцати, на руках она держала ребенка, которому еще не было и года.
Она положила его на электронные весы - вес был 5670 грамм, возраст 281 день, пол - женский.
Ребенок был совершенно здоров и я заплатил ей сколько следовало по тарифу.
Ребенка я положил в холодильник, он был совершенно спокоен, даже не делая попытки заплакать.
Всего в этот день принесли девятнадцать детей, из которых мальчиков было двенадцать, что не очень хорошо, так как женское мясо ценится выше.
Я отправил мэйл на детскую ферму, чтобы они привезли больше девочек, чем мальчиков.
Грузовик должен был прийти около десяти утра.
Итак, утренний прием был закончен.
Я проверил температуру в холодильниках, все дети были еще живы.
Я сделал температуру чуть повыше, чтобы дети дожили до вечера, когда их начнут готовить.
Я выбрал латте в кофейном автомате и взялся за книгу, которую я читал уже месяц.
Это была "Божественная комедия" Данте, в оригинале.
Чтение давалось мне с трудом, даже с помощью кристалла итальянского языка.
Вечерний сменщик должен был прийти в шесть вечера и в принципе до шести мне делать было нечего, только иногда проверять температуру в холодильниках, да ждать грузовик с детской фермы.
Когда я читал про ледяной круг ада, раздался гудок грузовика, и я пошел открывать ворота.
У ворот меня уже ждал водитель, держа в каждой руке по младенцу.
Все они были завернуты в черную материю.
Наконец все дети были погружены в холодильники и грузовик уехал.
Я курил сигариллы, читал Данте и ждал сменщика.
День тянулся медленно как ожерелье из самоцветных камней.
Гранулы Луны наконец-то подействовали и я впервые за долгое время почувствовал себя хорошо.
Я сидел у открытого окна, чтобы дым выходил наружу и не портил своим запахом младенцев.
Дым Луны был отчетливо желтым.
Наконец пришел сменщик, мы проверили все холодильники, двое детей были уже мертвы и мы достали их, чтобы отправить в разделочный цех.
У них были спящие умиротворенные лица.
Смерть стерла с них все детское и заполнила все покоем.
Интересно, какие у них были имена, подумал я.
Моя смена закончилась, я попрощался со сменщиком и вышел на улицу.
На улице шел тихий дождь, словно в медленном наркотическом сне.
Шексна была напоена сном.
Я пошел вдоль реки, потом спустился вниз и под небольшим мостом, закурил очередную сигариллу.
Гулять особенно мне не хотелось и я пошел домой, еда вроде еще оставалась и я решил не заходить в магазин.
Дома все было также - признаки запустения и призраки неудачной жизни.
В холодильнике были яйца, венгерская салями и засохший французский батон.
Я сделал кофе и пожарил яичницу.
Еду я отнес в гостиную и стал смотреть свой любимый канал "Investigation".
Я вообще люблю смотреть про всяких серийных убийц, сам не знаю отчего.
Просто нравится и все.
В этот раз показывали передачу про Эстебана де Ла Розу, шахматного убийцу из Толедо, который оставлял на местах убийств шахматные фигурки.
Когда его поймали, у него оставалось всего лишь две белых пешки и белый слон.
Такие дела.
Еще у Эстебана была привычка целовать свои жертвы в лоб, оставляя коричневый отпечаток губ (Эстебан пользовался коричневой помадой).
По-испански этот отпечаток назывался так красиво, что даже казалось, что эта фраза имеет смысл.
Когда ведущий рассказывал о грустном детстве Эстебана, которое было точно таким же, как и у всех других серийных убийц, фоном шли улицы Толедо, снятые при хорошем дневном свете.
Все жители города были нехорошо, бедно и как-то неладно одеты.
На всех лицах была печать неудовлетворенности и какого-то явственного несчастья.
Все женщины были сутулы и отчетливо некрасивы.
В общем Эстебана можно было понять.
Завтра мне было опять в утреннюю смену и я решил лечь спать пораньше.
Кристалл лежал на подоконнике, залитый тихим обесцвеченным светом Луны.
Я долго смотрел на него, испытывая странное нежелание вставлять его в разъем, но наконец я совладал с собой и почувствовал холодный ветер, я открыл глаза - передо мной лежала бесконечная земля Прекрасноликой Королевы Мод.
Казалось, в пейзаже что-то неуловимо изменилось, но что, я не мог понять.
Я надвинул поглубже шапку, поневоле искривив губы от холода, и отправился в путь.
Ветер потихоньку заметал следы (интересно это входило в планы создателей кристалла?).
Я пошарил в бесчисленных карманах куртки и нашел большие черные очки, чтобы защитить глаза от снега.
В окровавленной дыбе - летучие рыбы.
Внезапно цепочка следов прервалась и я застыл на месте как ребенок, потерявшийся в ночном лесу.
Я прошел чуть дальше, потом вернулся назад, описал небольшой круг - не улетела же она отсюда на воздушном шаре?
Я сделал несколько глубоких вдохов чтобы успокоить прану, вглядываясь в даль и наконец увидел вдалеке небольшое черное пятно.
Подойдя поближе, я снова увидел следы, черное пятно вблизи оказалось - кровью.
В нескольких метрах от пятна, лежала толстая короткая стрела, какие используют синоби.
Конец стрелы почернел от крови.
Я пошел дальше, женщина прошла еще немножко, следы ее были путаны, и вскоре упала, на этом месте снова было кровавое пятно, на этот раз побольше первого, видимо она лежала здесь долго.
На этом месте, я нашел два шприца и обрывок крепкой материи, которую она, видимо, использовала как бинт.
Следы стали чуть четче и кровь стала капать гораздо реже.
Еще дважды она падала, но каждый раз довольно быстро поднималась.
У меня появилось странное чувство, что еще недолго и я ее увижу.
Я поднялся еще на один холм, но внизу никого не было.
Ветер стих и стало удивительно тихо.
Уже не в первый раз я пытался понять создателей кристалла, зачем все это они придумали, но я никак не мог понять смысл всего этого.
Обо мне создатели кристалла заботились вполне хорошо, каждые пять километров, я находил склад с едой, это были просто несколько коробок, выкрашенные в ярко-оранжевый цвет и поставленные друг на друга, там были армейские пайки и вода.
Следы у складов никогда не останавливались и шли отчетливо дальше, вперед.
По состоянию крови, будь я каким-нибудь следопытом, я вероятно смог бы определить время, когда эта кровь пролилась.
Мне почему-то казалось, что девушка становится все ближе и ближе.
И в этот момент зазвенел кристалл часов.
Место разъема горело огнем, кристалл был горячим, я кое-как его вынул, он обжигал пальцы и я снова испугался, как бы это не подействовало на мозг.
Я положил его на подоконник и стал одеваться.
Аргояз этого года назывался солнечным бормотанием и все вокруг называли друг друга "брат" и "сестра".
Меня он ужасно раздражал.
В прошлом году был лунный шепот и лунные шептания девушек.
Я сам никогда не ел детей, хотя мудрые доктора утверждают, что блюда из детей чрезвычайно полезны и питательны.
Очень может быть, но я как-то не испытываю особого желания, несмотря на то, что у нас на работе можно забирать еду домой, то что не доели клиенты ресторана.
Многие так и делают.
На работе все было как всегда.
Трое детей были больными, а одного вообще принесли мертвым.
Естественно, я отказался брать этого ребенка, хотя девушка меня долго умоляла взять его.
Видимо ей очень нужны были деньги, но правила есть правила.
Слезы девушек давно на меня не действуют, а всяких грустных историй, я наслушался здесь столько, что будь я писателем, их хватило бы на целый роман.
Что поделать, на такой работе, приходится быть равнодушным.
Читать Данте мне не хотелось, мой ум сейчас был не в силах разбираться в хитросплетениях итальянского языка.
Я все время думал о девушке и о стреле, окрашенной кровью.
Кристалл видимо все же был неисправен, что-то в нем сломалось за эти сто двадцать лет, он слишком нагревался и я подумал, что рано или поздно, это может закончиться для меня плохо.
Мой мозг сгорит и я навсегда останусь заключен в гранях кристалла, я вечно буду идти по следам девушки.
В принципе не такая уж плохая смерть.
Моя смена закончилась и я пошел домой, на улице шел тихий и тусклый дождь, как сны старика, оставляя невидимые следы на поверхности Шексны.
Хмурые прохожие под зонтами шли домой и эти улицы ничем не отличались от улиц Толедо.
Дома все было также - добрый волшебник не выстирал белье, не вымыл посуду, не стер пыль со стола.
Я включил телевизор и стал есть вегетарианские чипсы, запивая их колой.
Сегодня показывали старую загадку, так и не разгаданную за три прошедших века - убийство ДжонБенет Рамси.
21 век напоминал по древности мезозойскую эру, довольно странно было смотреть про время, в котором не было кристаллов.
Сама малышка ДжонБенет уже никого не интересовала, всем было интересно только, кто ее убил.
Кристалл медленно светился за шторой, я очень не хотел его включать, но я должен был узнать, что случилось с девушкой.
Почему-то вдруг мне это показалось самым важным в моей жизни.
Над бесконечной поверхностью земли Равнодушной Королевы Мод дул слабый ветер.
В самом начале пути этого довольно прохладного вечера, я нашел еще один шприц и кусок материи, который она использовала вместо бинта, сплошь пропитанный кровью.
Я ускорил шаг.
Белое солнце в лазури прекрасно отражалось от высветленной белизны белого снега.
Я поднялся на еще один холм и мое сердце дрогнуло еще до того как я успел понять, что внизу находятся коробки с армейским рационом и водой и что с ними что-то не так.
Они были поставлены так, что они образовывали небольшой навес.
Когда я подошел поближе я увидел, что под навесом лежала она.
Она была в теплой куртке с воротником, лицо ее было до ресниц замотано шарфом.
Грудь ее вздымалась медленно и равномерно.
Она спала.
Ее руки в рукавицах были засунуты в карманы куртки.
Она просто спала.
Я сел на снег подле нее и стал ждать ее пробуждения.
Кристалл будильника все еще не звенел, но я знал, что даже если зазвенят все кристаллы всех будильников в мире, то я все равно ничего не смогу услышать.
2-6.08.11
Отель одиноких сердец
Знаешь, Тоня, - сказал мне Эндрю, когда я вошла через парадную дверь отеля одиноких сердец, - а мне ведь сегодня не дали ужин.
Да да, - добавил он еще более скорбным голосом, - я сегодня без ужина и это очень-очень печально.
Ты уверен в этом? – спросила я его, - уверен, что тебе не дали ужин?
Я уверен, - сказал он срывающимся голосом, он уже начал заводиться, - уверен, уверен, уверен.
Ну ладно, Эндрю, - я примиряюще погладила его по плечу, - сейчас я все выясню.
Я пошла искать Рона (это наш менеджер), а Эндрю все повторял как заведенный слово «уверен».
У Эндрю синдром Клейна-Левина, очень редкое заболевание, которым болеют, в основном, мужчины.
Он может спать по 20 часов в день, он очень капризен, плохо ориентируется в пространстве, склонен к депрессии.
Он очень раздражителен, не любит, когда трогают его вещи или просто даже входят в его комнату.
При этом он очень экономен, просит, чтобы ему подстригали волосы, в парикмахерской, говорит, слишком дорого.
Иногда он бывает очень утомителен.
Эффективного лечения для него не существует, успокаивающие средства помогают с годами снизить частоту приступов и только.
У него много фобий – не любит круглые предметы, ненавидит пауков и садовые шланги.
При этом он очень любит свою мать и с видимым удовольствием работает в нашем саду.
Рона я нашла в кухне, он сидел на стуле и читал какой-то детектив.
На плите варились макароны.
Что Эндрю уже наябедничал? – сказал он мне вместо приветствия, - опять про ужин?
Ну да, - сказала я и убавила газ на плите, было такое впечатление, что кипящая кастрюля сейчас взорвется.
Он уже задолбал нас с этим ужином, - сказал Рон, - просто, видимо, настроение у него сегодня плохое.
Я вернулась в гостиную, Эндрю все еще стоял там – немым укором нашей бесчеловечности.
Не хочешь прилечь, Эндрю, - сказала я, - тебе нужно отдохнуть.
Окей, Тоня, - сказал он, и я повела его в его спальню.
Он кое-как разделся, все еще что-то бормоча про себя.
Спокойной ночи, Эндрю, - сказала я ему и выключила свет.
Потом я вернулась в гостиную, там на диване сидел Джон и смотрел какой-то военный фильм, он их обожает.
Особенно когда Британия кого-то побеждает, он жуткий патриот, у него даже нижнее белье и постельное белье украшены английским флагом.
В руках у него – как всегда – были конфеты.
Он всегда засовывает обертки от конфет под плед на диване, сколько раз я их там находила, даже кожуру от бананов.
У него даун синдром, проблемы с кожей и целлюлит.
Ко мне относится очень хорошо, правда слушается с трудом.
Я села рядом с ним на диван, он как зачарованный смотрел в экран, он может так сидеть и смотреть очень долго.
Когда часовая стрелка достигла десяти часов, я сказала – Джон, пора спать.
Он с трудом оторвался от экрана и покорно сказал – хорошо.
Одет он был как всегда – в костюм с жилетом и неизменным галстуком, словно бы он собирался на королевский прием.
Наверное, он копирует своего отца.
Его мать сейчас в больнице и может умереть, и он плачет каждый день.
Матери уже за восемьдесят, а Джону шестьдесят три года.
Я оставила его одного в его спальне, так как он умеет раздеваться сам.
Потом я положила грязное белье из большой корзины в ванной в стиральную машину и включила ее.
В этот момент зашел Рон с книгой в руке, - будешь макароны? - спросил он меня.
С сыром?
А то, - ответил он.
Мы пошли на кухню.
После ужина, я пошла в гостиную мыть полы и вдруг услышала, как кто-то плачет.
Я прислушалась, это плакал Джон.
Я открыла его дверь, он сидел на кровати, полностью одетый и плакал в темной спальне.
Я села рядом с ним и стала гладить его по голове, он уткнулся в мое плечо и заплакал еще сильнее.
Так мы сидели долго.
Наконец все слезы кончились, я раздела его и уложила в постель.
Он не сопротивлялся и ничего не говорил, только лицо блестело от слез.
Потом я вернулась в гостиную, вымыла полы и стала смотреть телевизор.
Моя смена кончалась в семь утра.
Очень хотелось спать, я пошла на кухню, чтобы сварить кофе, чтобы хоть как-то заглушить желание спать.
Если менеджер поймает тебя спящей, то сразу уволят.
Такие дела.
В нашем отеле одиноких сердец всего четыре постояльца, об Эндрю и Джоне я уже рассказала.
Еще у нас есть Дэвид, пятидесяти лет, тоже с даун синдромом, он слепой и глухой.
В детстве у него очень сильно болели уши, но никто не обращал на это внимания, тогда он проткнул уши вязальной спицей.
Потом у него начали болеть глаза, и он выколол глаза.
Такой вот ужас.
Вообще он очень добрый и ласковый, разговаривать не любит, в основном, молчит.
Одно ухо у него все-таки немного слышит, и когда по выходным приезжает его отец, то он на полную громкость включает музыку, и Дэвид прижимает ухо к колонкам и слушает музыку.
Никаких проблем у меня с ним нет.
И последний наш постоялец, это 31-летний Том, у него церебральный паралич, он не разговаривает.
Мы общаемся с ним посредством глаз.
Если он закрывает глаза – это означает «нет».
Ест очень много сладкого, и его многочисленные родственники часто присылают ему шоколад.
Иногда у него случаются припадки, особенно когда уходит его мать, приходившая его навестить, тогда он кричит и бьется всем телом, мы, как можем, стараемся его успокоить.
Собирает игрушечных коров, и у него их великое множество.
Да, я забыла, Джон тоже собирает игрушки, только у него медведи.
Когда у него вся комната оказалась забита медведями, я как цельный и волевой человек, собрала их всех и отнесла в чарити.
Он долго дулся на меня, а потом снова стал собирать медведей, благо он из богатой семьи и денег у него много.
После уборки помещений я вышла покурить в сад, уже созрели, даже перезрели сливы, и их великое множество лежало на земле.
Позавчера я сделала из них сливовый джем, но никому он почему-то не понравился.
Позавчера была суббота, день, когда наших постояльцев навещают родственники.
Часто они забирают на выходные их к себе домой.
Еще по выходным они могут съездить в так называемый Дом.
Там собираются пациенты со всей округи.
Там они знакомятся, играют, еще там проводятся дискотеки – и это презабавное зрелище.
Пару раз я там была, вместе с Джоном, и каждый раз это было очень смешно.
У всех наших постояльцев есть подружки из других домов, даже у Дэвида и Эндрю.
У нас вовсе не тюрьма, даже не больница или дом призрения.
Мы ходим вместе с ними по магазинам, где они покупают себе вещи, они ходят в бассейн или спортивный зал, они знакомятся, заводят себе друзей и возлюбленных.
В общем, они живут полной жизнью.
Был забавный случай, как-то Джон захотел в паб, а я не хотела туда идти вместе с Джоном, и привезла его к себе домой и сказала своему мужу, что он должен изображать из себя официанта.
Я его еле уговорила, он не то чтобы не любит моих пациентов, по-моему, он немножко их боится.
Мы уселись с Джоном за столом в саду и стали ждать официанта.
Наконец он появился, с явным неудовольствием и в то же время с покорностью на лице.
Принял наш заказ, Джон все оглядывался вокруг, но, похоже, ничего не заподозрил.
Если б об этом узнали, то меня бы, вероятно, уволили, у нас строго запрещено привозить их к себе домой, потому что неизвестно, чем я там его накормлю и что с ним там буду делать.
Также нам запрещено принимать подарки от пациентов стоимостью выше пяти фунтов.
Это сделано, чтобы какой-нибудь нечестный человек не воспользовался их наивностью.
Они очень наивные и доверчивые, скажешь им – отдай мне все свои деньги - и они отдадут.
Я могла бы пойти на курсы повышения квалификации и стать менеджером, заниматься всякой бессмысленной работой, но у меня нет никакого желания это делать, мне нравится моя работа.
Ночь выдалась спокойной, никому не снились кошмары и никто больше не плакал.
Иногда мне их становится очень жалко, и я жалею, что я не всесильна, чтобы им помочь.
Впрочем, иногда им хватает и моего утешения.
Я сидела у телевизора и вдруг услышала голос Эндрю, я тихонько заглянула в его спальню, он разговаривал во сне, он звал маму, которая никогда к нему не придет.
Я потрогала его лоб – он был горячим и мокрым.
Надо не забыть утром дать ему таблетки, подумала я.
Потом я вымыла все на кухне после кулинарных экзерсисов Рона.
Ночь двигалась медленно.
В пять утра начался утренний канал, бодрые ведущие звали людей проснуться и пойти на работу, а я, наоборот, засыпала.
В семь утра первым проснулся Эндрю, он всегда встает очень рано.
Я как раз закончила варить им кашу на завтрак и вышла в последний раз покурить в саду.
Ты опять куришь, Тоня, - сказал он мне, зевая, - это ведь очень плохо, очень плохо.
Ладно, отстань, Эндрю, - сказала я ему.
Курить это плохо, - повторил он, - это очень, очень, очень, очень, очень плохо.
11.10.2011
