Смерть воробья
Это белое небо Афгана
Над степною дорогой летит.
Вертолёт, как подсохшая рана,
Сильно чешется, слабо гноит.
Здесь не слышно журчанья кяриза,
Лишь мелькает себе лазурит.
— Ну признайся, ты просто мазила! —
Бортстрелку командир говорит.
Но молчит бортстрелок, разобижен,
Лишь качает слюну на губе.
Только — что же такое ты видишь? —
Показался вдали воробей.
Тут явились и ярость, и смелость,
Бортстрелок провернул ход конём
И, как будто бы даже не целясь,
Хохотнул пулемётным огнём.
Птичья жизнь в этом бешеном танце
Полетела в чужие края.
Бог простит за убитых афганцев.
Но зачем ты убил воробья?
Рождество
Декабрьской ночью, разгоняя мрак,
Зажглась звезда, разжался вдруг кулак,
И губы сами расплылись в улыбке.
И в этом не было ни боли, ни ошибки,
А только жизнь, что снова началась.
Трещал огонь, неспешно речь велась,
Мотал петух кривою головою,
Дремали овцы, гордые собою,
Во сне ногами дёргал чуткий мул,
Он так устал, едва-едва заснул.
В углу вздыхала тяжкая корова,
И жизнь, запнувшись, начиналась снова.
Во всей семье один лишь только взгляд
Был обращён ни влево, ни назад,
А в точку ту, где птицей из гнезда
Сияла в небе яркая звезда.
И Он был прав, поскольку до конца
Мы понимаем в жизни лишь Отца.
* * *
Туманный день бесцветен, как с похмелья,
Лежит зима подушкой пуховóй,
И лёгкий снег, как сладостное зелье,
Дорогою проходит верховой.
Тут как подумаешь, что мы с тобой могли бы
Найти в лесу каких-нибудь опят...
Деревья, как обглоданные рыбы,
Глазами в небо сонными глядят.
Всё чисто-чисто, даже как-то больно
Смотреть за реку, лес и перевал,
Где, ошалев от бесконечной воли,
Лежит себе заснеженный Урал.
И лишь дымами как-то обозначен
Приют, что отыскался для души,
Где, отдыхая от трудов вчерашних,
Уснули люди, звери, мураши...
Как будто сбросив тягостную ношу,
С разглаженными лицами святых,
Уснули все, и даже запорошен
Весь двор большой... Пожалуй, золотых
Здесь не сыскать огней ли, или денег,
Как тех опят в заснеженном лесу.
Но словно пред началом песнопенья,
Вдруг что-то сдвинулось подобно колесу.
И тут младенец, спавший в колыбели
В свой первый день на сладостной земле,
Открыл глаза. Невиданный доселе
Он видит мир, он чувствует в тепле,
Надышанном уснувшими родными,
Животными, что тоже рядом спят,
Такой уют, что даже холод зимний,
Которым мир, как мороком, объят,
Вдруг затрещал, как лёд речной, могучий,
И в полынье забрезжила вода,
И, освещая ярким блеском кручи,
На небе сонном вспыхнула звезда.
И мы с тобой, потерянные дети,
Не зажигая света в темноте,
Вдруг обнялись — одни на белом свете —
И не одни — в великой пустоте.
Из Эдгара По
Когда этот мир до конца не просох
И юные годы цвели,
В далёкую землю привёл меня Бог,
Там встретил я Эннебел Ли.
Событий великих промчался поток,
И я оказался вдали,
Но в годы, в которые был одинок,
Я помнил об Эннебел Ли.
Но страшный в груди зародился вопрос:
«Ни счастья, ни крепкой семьи,
Ни мыслимых денег ты ей не принёс,
Возлюбленной Эннебел Ли!»
Ведь жизнь пролетела не в ярких огнях,
Что сбыться в мечтаньях могли...
И долго я плакал о горестных днях,
Что выпали Эннебел Ли.
Но, заново вечную душу собрав,
Я понял (и вы бы смогли):
Любовь — то не платья просторный рукав,
Любовь — это Эннебел Ли.
Пусть время проходит — и месяц, и год,
Пусть даже столетья прошли.
Любовь, словно солнце, по небу плывёт.
Любовь — это Эннебел Ли.
И пусть ей бывает порой нелегко,
Пусть день этот выдался плох.
Пускай она так от меня далеко,
Но я с нею рядом. Как Бог.
* * *
Я спросил Василия Петрова,
Что врагов имеет до фига:
«Ты скажи мне дорогое слово,
Что из друга делает врага.
Ведь для друга — и серьгу из уха,
А врагу — на что ему серьга?
Для него не то что, скажем, муха,
А душа твоя не дорога».
И сказал Петров велеречиво,
Как черту ведя под «итого»:
«Есть на свете только кофе «Чибо»,
Больше нет на свете ничего».
Что же ты в ответ на это скажешь?
Из пакета вытащишь коньяк?
В городском холодном экипаже
Навсегда уедешь в Туганьяк?
Иль, восточной хитрости образчик
Взяв за утешительный пример,
Для себя отыскивая хавчик,
Будешь ты достойный кавалер?
Мы живём смешно и бестолково,
Но ведь жизнь — не скользкие бега.
Всё равно на свете нету слова,
Что из друга делает врага.
Ну и что нам вечные укоры?
Ведь из нас любой не одинок.
Я иду на бельские просторы,
Как Есенин, Пушкин или Блок.
