Михаил Кузин. Сложная пьеса в четыре руки: Стихотворения. — Омск: “Вариант-Омск”, 2011.
Любое лирическое стихотворение по сути исповедально. Вопрос в другом — насколько честен автор — перед собой и читателем, исповедуясь таким образом. Насколько хватает у него смелости обнажить свою душу? Нет ли в этих стихах рисовки — посмотрите, мол, насколько я плохой; или, наоборот — полюбуйтесь, каков герой? И “лирический герой”, и я сам…
Стихотворения книги Михаила Кузина “Сложная пьеса в четыре руки” оставляют ощущение не просто исповедальности, но предельной искренности, глубины переживаний и поразительного чувства времени. Немалая душевная смелость требуется для того, чтобы сравнить свою умирающую любовь с безумной, “иссохшей до костей” старухой… Или рассказать в стихотворении житейскую историю о том, как подвыпившие мужики на даче пристрелили из ружья бродячую собаку, и автор (то бишь лирический герой) был среди них. Или о том, как тот же лирический герой не помог инвалиду в троллейбусе. Надо иметь мужество написать: “я отвернулся”, “мой позор…”
Автор предисловия к сборнику Александр Дегтярёв проводит параллели между творчеством омского поэта и Александра Блока. Это справедливо по отношению к замечательной поэме М. Кузина “Пластилиновое лицо” — этой кардиограмме ушедшего века, но можно назвать и другие имена великой русской поэзии, которые приходят на память при чтении стихов М. Кузина, и эта перекличка радует, значит, продолжаются традиции, и сюжеты классиков продолжаются в новом веке, на новом витке. Пожалуй, больше других стихотворений Михаила запало мне в душу вот это, без названия, с первых строк которого вспоминается Мандельштам и его шедевр — стихотворение “Ленинград”. По аналогии кузинское я бы тоже назвала коротко — “Омск”. И ритм, и настроение, и смысловые реминисценции отсылают к Мандельштаму: “Я вернулся в мой город, знакомый до слёз, / До прожилок, до детских припухлых желёз…” У Кузина: “Я вернулся в декабрь, в гололёдицы воск, / Как младенец, во чрево по имени Омск…” Правда, заканчивается стихотворение омича более оптимистично: “…И всё то, что я должен другим городам, / Я твоим площадям и проспектам раздам!”
Но в целом поэзию Михаила Кузина оптимистичной, безоблачной и радостной не назовёшь. Какое время — такие песни… Конец двадцатого столетия не располагал к оптимизму, да и, по словам другого поэта: “Тот, кто постоянно ясен, тот, по-моему, просто глуп…” В стихах Кузина — мучительные поиски смысла жизни и поиски веры, переживания за судьбы близких и судьбу страны. Глядя на погрязших в мещанстве современников, обращаясь к Господу, поэт восклицает: “Если ты зрение дать им сегодня не в силах, / Дай мне язык — / Я ведь, в сущности, мало прошу…” Вера истинная или показная, неистребимая тяга души или привычка? Эти вопросы тоже волнуют лирического героя. “На шее мальчишки — серебряный крест — / Но разве крестом привлекают невест?” Тема веры ненавязчива в сборнике Кузина, но она присутствует постоянно, появляется в стихах вновь и вновь, поиски смысла жизни приводят к ней: “…А вдруг Он услышал прозвучавший негаданно / Мой тихий голос в общей мольбе?”
“Праведником не был…” — признаётся поэт в другом стихотворении. Но главное в жизни совершил:
Работал. Пел. Не стал иудой.
Любил людей и облака.
Всё ждал обещанного чуда
И видел свет — издалека…
Похоже, и в жизни, и в творчестве Михаил следует словам мудрого Марка Аврелия: “Задача жизни не в том, чтобы быть на стороне большинства, а в том, чтобы жить согласно с внутренним сознаваемым тобою законом”.
Один из таких законов — незыблемость любви, семьи. Названием сборника стала строчка из стихотворения “Мы, к досаде соседей…”, что говорит о значимости этого стихотворения, этой темы для автора. С близким человеком “в четыре руки” стирается бельё в ванне, и эта бытовая деталь становится обобщением и призывом подниматься над бытовыми трудностями семейной жизни ради высокого и вечного чувства: “Целый день, целый век / Мы над ванной играем / Очень сложную пьесу / В четыре руки…” Умение прощать — залог такой незыблемости, потому в другом стихотворении рефреном, уговором, заговором повторяются такие слова: “Вспомни, пожалуйста, вспомни хорошее…”
Одна из постоянных тем в поэзии М. Кузина — тема творчества, поэзии. Нельзя не сказать здесь о стихотворении, посвящённом А. Кутилову. Автор называет его “протрезвевшим пророком с гениальной ухмылкой сатира”. Немало стихотворений омичи уже посвятили опальному в своё время поэту, но каждый автор пытается выразить своё ощущение этого поэтического явления под названием “Кутилов”, каждый видит его уход по-своему. И хотя был Кутилов далеко не ангелом, пишет Кузин, но — “земные изведав муки / Воспарил, продевая руки / В переплёты неизданных книг…”
Часто кажется автору, что его “лучшие стихи / Умирают, не родившись, / Вместе с ними умирает / Что-то лучшее во мне…” Сомнения эти знакомы любому пишущему человеку. Но будем надеяться, что творческие кризисы всегда будут сменяться творческими подъёмами, и Михаил Кузин порадует любителей поэзии новыми стихами. Ведь, как с улыбкой написал он в стихотворении “Вдохновение”, когда слышится “призывная песнь небес”, поэт говорит жене: “Я улетаю. К обеду не жди…”
