Квартиранты в Завершье
Метельным февральским вечером 1892 года небольшой обоз с лубяным возком во главе и с кузовком с домашним скарбом следом остановился у северной городской заставы. В возке окоченелыми куклами теснились люди. В Калугу прибыл назначенный учителем геометрии и арифметики в уездное училище Константин Эдуардович Циолковский с беременной женой Варварой Евграфовной и детьми младшего гимназического возраста. В домике рядом с Георгиевским, что за верхом, храмом встретила новых жильцов сама приветливая домовладелица госпожа Тимошина, которая проводила в квартиру и напоила горячим чаем. Так начался для будущего корабельщика космоплавания самый плодотворный в творческом отношении, полный жизненных перипетий и сложностей калужский период.
Исполнительный и добросовестный Константин Эдуардович каждый день ходил на службу в Калужское уездное училище, расположенное в старом двухэтажном здании на улице Воскресенской. Рослый и основательный горожанин из дворян, в вицмундире и в очках, из-под которых строго смотрели вдумчивые серые, под широкими надкрылиями век выразительные глаза, он преподавал ученикам третьего класса основы геометрии, а во втором — начала теории чисел, то есть арифметику.
Маршрут пешеходства на службу с первых дней сложился непоколебимо.
Вначале, помахивая тростью, бывший боровский учитель в крылатке с застёжками в виде львиных профилей шагал по Георгиевской улице в Завершье, оставляя за спиной величественную, рдяного покраса архитектуру пятиглавого храма с возвышенной шатровой колокольней.
Далее через Чёртов мостик над истоком Березуйки, затем приовражными переулками он выходил на утопавшую в садах Воскресенскую улицу.
Обратно же Циолковский удлинял свой пеший путь: заходил в магазины, расположенные в Гостиных рядах, особенно на толкучку, где нередко разыскивал нужные для опытов материалы. Потом через Каменный мост над пропастью Березуйского оврага неторопливо возвращался в Завершье, к многодетному семейству в собственном домике мещанки Тимошиной на Георгиевской улице.
Семья стала обживаться на новой квартире. Правда, хозяйка не пускала детей в сад, и они вместе с соседскими детьми вынуждены были играть в ограде Георгиевской церкви. Но это не очень огорчало гимназистов Любашу и Игнатия, младших Сашу и Ванечку, а грудничку Леонтию всё равно было, где его пеленали: на берегах синезеркальной Протвы либо Оки синеокой.
Иногда Циолковских навещали старые друзья-боровчане, прежде них перебравшиеся в губернский центр: учитель Еремеев с супругой Варварой Алексеевной, холостяк доктор Ергольский, педагог Казанский с женой Леонилой Ивановной.
Калужские храмы
Возникнув как пограничная крепость, Калуга росла и развивалась вокруг своих церквей, которые с древности занимали господствующие высоты в городе. Церкви скрепляли город, с их помощью приезжий легко находил дорогу, ими замыкались многие улицы. Весьма живописными в губернском центре были некоторые древние улицы, достигавшие оврагов и продолжавшиеся по другую сторону, поднимаясь в гору. Особенность старинного склада калужской архитектуры в том и состояла, что, находясь в срединных улицах города, можно было с перекрёстков видеть по три храма.
Большая часть и ныне существующих калужских церквей была построена в конце XVII — первой половине XVIII веков. По описи тех времён, в Калуге было около трёх десятков храмов, из которых Троицкий собор, храмы Алексия Митрополита и Николая Чудотворца находились в крепости, а остальные на посаде.
Храмы «на песку» — Георгиевский и Одигитриевский — встали навеки в Завершьи и дали названия слободским улицам Георгиевской и Одигитриевской. Циолковские, поселившись в домике напротив Георгиевской церкви, из-за гражданского кодекса для квартирантского статуса стали прихожанами храма на Одигитриевской, снижавшейся от «верха» к Оке параллельно с Коровинским спуском.
Накануне Октябрьской революции 1917 года в Калуге действовало 47 храмов: 29 приходских, 12 домовых, 2 военного ведомства и 4 монастырских.
Домовые храмы прекратили своё существование в 1918 году согласно принятому в октябре того переворотного года постановлению Калужского губисполкома. С 20-х годов XX века постепенно стали закрываться приходские храмы. Много церквей было закрыто к началу 30-х годов, в том числе и величественный храм Иоанна Предтечи, в котором в 1929 году отпели Героя труда РККА генерала артиллерии Леонида Васильевича Чижевского. К началу Великой Отечественной войны в городе осталось всего 2 действующих храма: Георгиевский за верхом собор и храм в честь святителя Николая на улице Козинке.
На сегодняшний день из 29 приходских храмов, действовавших в Калуге, сохранилось 20, из них 12 храмов восстановлены для совершения служб и ритуальных действований.
Вопросы Ассонова
Мысли о полётах в космических пространствах были заветным ориентиром скромного учителя Калужского уездного училища.
Первый его калужский товарищ и коллега по литературному направлению В. И. Ассонов был председателем учёной архивной комиссии. Автор нескольких книг о великих политиках и учёных, он часто спрашивал у Циолковского, что именно побудило в нём желание побывать на Луне.
— Мне кажется, первые семена мысли и стремление к космическим путешествиям заронены были и заложены во мне известным фантазёром Жюль Верном, — признавался Константин Эдуардович. — Это он пробудил работу моего мозга в направлении ближнего космоса. Явились желания, за желаниями возникла деятельность ума. Конечно, такая активность моего разума ни к чему бы не повела, если бы не помощь со стороны науки.
Кроме того, мне представлялось, вероятно, ложно, что основные идеи и любовь к вечному стремлению туда — к Солнцу, к освобождению от цепей тяготения в пространстве Вселенной, во мне заложены чуть ли не с рождения. По крайней мере, я отлично помню, что моей любимой мечтой в самом раннем детстве, ещё до книг, было смутное сознание о среде без тяжести. Мне представлялось, что движение там во все стороны совершенно свободно и безгранично. Проникшему туда счастливцу благодатнее, нежели ангелам в духовном небе или птицам в атмосфере воздуха. Откуда явились такие желания — я до сих пор не могу понять. И сказок таких нет, а я смутно верил, и чувствовал, и желал именно такой среды без пут тяготения.
Может быть, — с гадательной медлительностью говорил Циолковский своему глубокоуважаемому другу Ассонову, — это были рудиментные отколы атрофированного механизма животного состояния, так сказать, остатки выдохшихся стремлений, когда наши предки жили ещё в воде и тяжесть ею была уравновешена. В такой генетической глуби, может быть, причина моих сокровенных снов и желаний.
Московский автор
В опубликованной весной 1893 года в журнале «Наука и жизнь» статье «Возможен ли металлический аэростат?» геометр из уездного училища приглашал всех желающих приехать к нему в Калугу на улицу Георгиевскую, 16 и посмотреть его модели уменьшенного масштаба. На таких игрушках, утверждал в московском журнале калужанин, вполне можно убедиться, что сооружение металлического аэростата реальных размеров вполне возможно.
Первыми приехали на извозчике прямо из ресторана «Кукушка» в городском саду пьяноватый журналист из «Калужского курьера» с приятной дамой из «заведения» в Старичковом переулке. Литератор размахивал бутылкой шампанского, называл учителя геометрии коллегой и желал чокнуться с ним, непременно сидя верхом на металлическом аэростате. Гламурная брюнетка с «мушкой» под правым глазом вулканически хохотала во все горло, тощий ликом публицист с долгим носом и бровями «домиком» произносил хрипло-занудные монологи о праве нации на науку, святости Москвы и чужеродстве северной столицы. Насилу Циолковский вытолкал из дома шумливого визитёра и доступную во всех отношениях даму.
Летом 1893 года в Париже, Лондоне и Берлине появились напечатанные в Калуге листовки с эскизами и чертежами цельнометаллического аэростата. «Железный управляемый аэростат на 200 человек, длиной с большой морской пароход, К. Циолковского» — такой был заголовок. Под чертежами помещались кратчайшие объяснения на французском и немецком языках.
Невысокого роста, чрезвычайно изящный брюнет и ещё очень молодой аптекарь Павел Петрович Каннинг отправил эти рекламки за свой счёт в различные заграничные научные учреждения, в редакции газет и журналов.
Отклики ждали упорно, однако, напрасно. Правда, было одно письмо из Парижа, в котором какой-то парижский бизнесмен на фирменном бланке спрашивал: может ли аэростат плыть по воде, а если может, то нельзя ли использовать его в качестве подводной лодки?
Каннинг летом того года увлёк Циолковского бизнес-планом акционерного предприятия по сооружению речных прогулочных катамаранов. Калужанам было что ответить парижанину по интересующему его вопросу. Однако компаньонов с берегов Оки интересовал совсем другой вопрос.
Осенью 1893-го года в Москве в виде приложения к журналу «Вокруг света» была напечатана фантастическая повесть Циолковского «На Луне». В Калугу этот издательский «продукт» попал в начале 1894-го.
Первыми на необычно названную книжку, прибывшую в местные библиотеки, «запали» старшие мальчики из мужской Николаевской гимназии, где учился сын Циолковского Игнатий. Там читали брошюрку на уроках, передавали друг другу под партами; мальчики выделывали в классе козлиные «подпрыги», будто находятся в мире без тяжести и воображают подскочить выше парты.
В этой чрезвычайной популярности вполне научной фантастики среди калужских «гимнастов-гимназистов» было уже что-то подозрительное и несолидное. А когда взрослые прочитали книгу с иллюстрациями московского художника по фамилии Гофман, то нашлись среди родителей такие граждане высокого уважения, что схватились за голову, вопия: « И куда это высочайшая цензура смотрела?»
Фламмарион и Жюль Верн
Рецензенту столичной газеты «Неделя» показались забавными мысли самого Константина Эдуардовича о космических полётах, которыми пронизана повесть «На Луне»
Этот москвич с «широким» кругозором разразился ироничными шуточками в адрес безвестного калужанина: «Лавры Фламмариона не дают спать г. Циолковскому. В подражание французскому учёному г. Циолковский также пишет фантазии на научные темы... Но брошюра г. Циолковского написана туманно и сбивчиво, лишена всякой поэзии; что касается научных данных, крайне не точна».
Придерживаясь скептической точки зрения, рецензент не понял ни задачи калужского геометра, ни его творческого метода популяризации — через описательную форму фантастических явлений доказать реальность мыслей о возможности освоения космического пространства при помощи особых космических снарядов.
Свою материалистическую точку зрения Циолковский противопоставил мистической и мизантропической точке зрения Фламмариона как магистра-астролога и мага, хотя и тот был просвещённым астрономом.
Фламмарион, замечательный французский естествоиспытатель и астроном-публицист, родился на 15 лет раньше Циолковского во Франции, в городе Монтиньи-ле-Руа, в небогатой семье. В год рождения Циолковского юный самоучка-астроном закончил работу над рукописью научного сочинения «Всемирная космогония», которая так и не была опубликована, но дала проростки позднейшим всемирно известным сочинениям увлечённого юноши. А через год шестнадцатилетний Камиль был избран президентом созданной по его инициативе «Академии юных» и прочитал на первом заседании таких же, как он, страстных самоучек астрономии научный доклад на тему «Чудеса природы».
В 1872 году, когда пятнадцатилетний Костя Циолковский приехал незваным гостем с берегов Камы учиться в Москву, тридцатилетний Фламмарион издал труд «История неба».
В год написания Циолковским в Боровске фантастической повести «На Луне» Фламмарион был избран президентом Астрономического общества Франции. В 1889 году французский популяризатор науки опубликовал фантастический роман «Урания», а в год переезда Циолковских в Калугу в Париже вышел из печати научный трактат Фламмариона «Планета Марс и условия обитания». В 1893 году было опубликовано получившее широчайшую известность мистическое сочинение французского астронома-любителя «Гибель миров».
…Московский профессор Н. И. Моисеев посмотрел на фантастическую повесть «На Луне» калужского учителя геометрии одобрительным взглядом. В своём предисловии к его научно-популярным очеркам Моисеев советовал читателям быть осторожным и не всё принимать за истину в описании ряда фантастических явлений, хотя «рассказ автора прост и читается не без интереса», и считал, что в отдельных случаях читатель «не найдёт ничего, не соответствующего действительности».
Педоколлеги
Однажды зашли к Циолковскому два учителя — словесник А. А-в и преподаватель Закона Божьего Б. Б-ф, коллеги по начальному училищу на Воскресенской улице. Зашли посмотреть на рекламируемые в московской прессе модели аэростатов и поговорить о научной фантастике. Оба оказались изощрёнными в иронии литературными критиками.
Учитель А-в:
— Что же это вы, батенька, лететь на Луну собрались?.. Вослед за Жюлем, понимаете, по фамилии Верным? Однако даже в переводе на русскую речь француз излагает гораздо затейливее…
Преподаватель Б-ф:
— Вот дьякону из Георгиевского храма Семивёрстову и товарищ сыскался! Да ведь дьякон-то, можно сказать, духоплаватель, прости Господи, духовные крылья ладит. А ваши-то безбожные физик с геометром каким, извините, макароном-с до Луны добрались?..
…Стоит ли осуждать славный и тихий город Калугу, и его вице-губернатора, и директора Реального училища, и попечителя учебного округа, и педоколлег г.г. А. А-ва и Б. Б-фа, открыто смеявшихся над «московским» автором! Разве могли в те времена эти почтенные россияне представить себе, что через шесть с небольшим десятилетий именно в России запустят автоматическую станцию к Луне, которая пришлёт на Землю снимки поверхности таинственной обратной стороны Луны? Причём «фотки» будут сделаны с помощью созданной в Калуге фототелеграфной аппаратуры. А в дальнейшем самый красивый на обратной стороне Луны, в Привольве, кратер с горкой, похожий на человеческое око, назовут именем Константина Эдуардовича Циолковского.
Духовные крылья
Летом 1893 года умер младший сын Циолковского Леонтий Константинович, задушенный новомодной болезнью детей — коклюшем. Причина же болезни была старорусская: антисанитарная затхлость тёмной тесноты жилища. Осенью того же года родилась после четверых подряд мальчиков вторая дочь — Мария Константиновна.
Переехали в другой дом почти по соседству на той же Георгиевской улице. Домовладелицей была супруга священника Одигитриевской церкви Сперанского. В новом доме, расположенном впритык к Георгиевскому храму, съёмная жилплощадь была чуть просторнее, а хозяйка более набожной и менее сквалыжной в сравнении с прежней домовладелицей Тимошиной.
В маленьком трёхоконном домике напротив Георгиевской церкви одна комната была разделена не доходившей до потолка тонкой перегородкой, оклеенной светлыми обоями. Константин Эдуардович занимал эту — большую — часть съёмного жилища. Там около окна стояли стол, два стула, у стены — кровать; во второй половине жила семья.
Зимой учитель Циолковский выходил из дому в тёплой шапке, в стареньком зимнем пальто с потёртым барашковым воротником, с палкой в руках.
На улице сверкал снег. За оградой Георгиевской церкви, напротив его дома, на голых чёрных деревьях кричали галки. Окрестные мальчишки играли возле церкви в снежки. Любочка и Игнатий катались с горки на санках. Возле ветхого сарайчика рылись в снегу шумливые куры. Их квохтанье доносилось даже до глуховатого учителя геометрии. Циолковский улыбался, вспоминая пословицу: «Не слушай, где куры кудахчут, а слушай, где Богу молятся!»
К церковным воротам подходил по Георгиевской некрупный, полувекового вида человечек в длиннополой рясе и больших валенках — дьякон Семивёрстов. Мальчишки бежали за ним по следу, дразнили, надрывно смеялись.
— Когда полетишь? Куда полетишь?
— А рясой за кедры не зацепишься?
— А Бог тебя не накажет?
Семивёрстов озирался, будто впервые приехавший в город, спешил к церковным воротам, чтобы поскорее укрыться за ними, грозил мещанским детям кулаком:
— Отстаньте, дьяволята!
Так вот он какой, этот дьякон Семивёрстов. О нём услышал Циолковский, как только приехал в Калугу. Со времени бурсацкой своей юности в Одессе церковнослужитель интересовался воздухоплаванием, а, поселившись в Калуге, уже много лет строил птицеподобную систему. Весь город знал этого разночинного чудака и потешался над ним.
— Постойте, — кричал ему вслед Циолковский, — постойте, пожалуйста! Это правда, что вы интересуетесь воздухоплаванием?
Дьякон полуобернулся, как бы приготовившись к защите, шмыгнул за ворота, ответил с достоинством:
— Духоплаванием я увлечён… А вам-то, господин учитель, что за дело?..
Улепётывая от Циолковского, дьякон бормотал:
— И кому она мешает, моя птица?.. Что я им такого сделал?
— Нет, нет, вы не поняли, — догнал его Циолковский, — я уже давно хотел познакомиться с вами. Я тоже воздухоплаванием интересуюсь. Есть моя книжка — проект аэростата.
Но Семивёрстов не интересовался аэростатами и ничего не читал, кроме богословских книг.
Он повёл Циолковского в сараюшку позади колокольни, скинул замочек с покосившейся некрашеной дверки. У изножья кровати была железная с трубой через всю комнатку печура, а вблизи изголовья монументальный верстак, на котором высилась птицеподобная система из кедровых реек на винтах и заклёпках и с воздетыми подвысь крылами из маховых куриных перьев.
Циолковский, волнуясь, ходил вокруг сооружения.
— Ну, и как оно поднимется в воздух?
— Божьей силой и подымется, — отвечал серьёзно Семивёрстов,— как ангел.
Гость опять обкружил систему из реек и перьев. Сокрушённо помотал крупной, кудлатой и бородатой головой, объяснил, что куриным крыльям не хватает аэродинамики. А потому полететь на них невозможно.
Дьякон смотрел с выстраданной терпеливой уверенностью.
— А это видно будет, можно или нельзя, — бормотал он, — все твердят, что нельзя, — а ангелы летают…
Циолковский расхохотался. Семивёрстов защитно вобрал длиннопрядую голову в плечи.
— Летают ангелы или нет, это ещё бабушка надвое гадала, — говорил Циолковский, — а вот живые птицы действительно летают, и только наука может объяснить секрет их подъёмной силы. Хотите, я вам книжки по аэродинамике дам почитать?
— На кой ляд мне физика? Ангелы не по науке летают! Они в духовном пространстве парят. А ты зачем ко мне пришёл? Смеяться надо мной? Учить меня? Я сам духовным наукам обучен. С Божьей помощью в Ришельевском училище в Одессе. Вот, например, что есть храм Божий в духовном пространстве? Я могу повествовать.
Циолковскому вспомнились боровские храмы. Калужские против боровских были богаче, но моложе.
Условились с Семивёрстовым как-нибудь поговорить неспешно о храмах как духовных кораблях.
Циолковский уходил в тяжёлой задумчивости. На улице он обернулся, не бегут ли за ним мальчишки, не дразнят ли его, как и дьякона? «Так вот они, эти крылья! — думалось Циолковскому. — А может быть, вера Семивёрстова в исступление из материальности в духовность — это как одно крыло? Например, гусиное, как у философа Эмпедокла, героя кинической сатиры Лукиана. А будь у него два крыла: гусиное и орлиное, так он и до Луны долетел бы. Как духовный субъект из описаний древнего грека Плутарха или лукиановский Менипп. Вера и знания — два могучих крыла для человеческого разума.
Вспоминались тоскливые глаза Семивёрстова и его жалкая безбытность в холостяцкой каморке-мастерской.
«Тяготение Земли ослепляет разум, — думал Циолковский. — А слепота озлобляет. Может, и моя вера в аэростат так же слепа, как его вера в ангелов?»
Архитектурные корабли
Дьякон Семивёрстов рассказывал в беседах с Циолковским об архитектурности храмов Божьих.
С точки зрения предназначенности храм в православном значении является поистине ковчегом спасения для верующих людей. Подобно тому, как Ной спасал себя и свой род в бурных волнах потопа, находясь в ковчеге, так Церковь, словно корабль, спасает верующих от греховного потопа среди бурных волн житейского моря... Поэтому с древнейших времён православный храм имеет вид корабля, продолговато устроенного и на восток обращённого, от обеих сторон к востоку притворы имеющего. Форма храмов Божьих в виде корабля получила в России наибольшее распространение.
Самая древняя форма христианских храмов — продолговатый четырёхугольник с выпуклой передней частью, наподобие корабля. С IV века от Рождества Христова стали строить восьмиугольные, крестообразные и даже круглые в основании храмы. Каждая из этих форм имеет своё символическое значение: так, храм наподобие корабля напоминает верующим, что через житейское море только Церковь может привести рабов Божьих в Небесное пристанище.
Здания храмов завершаются куполом, который символизирует небо, куда должны обращаться все мысли и чаяния верующих.
Форма креста особенно наглядно просматривается в таких храмах, как Успенский собор в Кремле. Это пятикупольный храм, как и Георгиевский в Завершье храм в Калуге. Пять куполов символизируют Главу Церкви — Христа и четырёх апостолов-евангелистов. Бывают храмы и двенадцатикупольные — в честь 12 апостолов.
Купол православного храма заканчивается главою, на которую ставится восьмиконечный православный крест. Нередко внизу креста можно видеть полумесяц. Святоотеческая мудрость поясняет: это луна знаменует купель, в которой Церковь, крестившаяся во Христе, облекается в Него, в Солнце правды. Полумесяц — это ещё и люлька Вифлеемская, принявшая Бога-младенца Христа.
Православная Луна
О Луне Семивёрстов рассказывал в тёплую звёздную ночь полнолуния в 1894 году, когда уже распространилась по Калуге весть о том, что в библиотеках Калуги появилась напечатанная в Москве книжка геометра Калужского уездного училища Циолковского про путешествие по Луне.
Луну, спутник Земли, Церковь именует меньшим светилом и пишет название с малой буквы, как и «месяц». Признаются телескопические открытия Галилея, что поверхность луны покрыта горами, долинами, пропастями в разнообразных формах и положениях. К земле постоянно обращена одна и та же сторона меньшего светила, так как, обращаясь вокруг земли, луна за то же самое время обращается вокруг своей оси.
В Священном Писании Церковь Божия на земле величественно сравнивается с луной, поскольку заимствует свой блеск и сияние от Христа, Солнца правды.
Язычники боготворили Луну под разными именованиями, Её величали царицей небес, Уранией, Астартой, Дианой.
Некоторые народы верили в опасность влияния ночной луны. Считалось, что лунный свет вредно сказывается на зрении. Ложась спать на открытом воздухе во время полнолуний, туземцы всегда закрывали глаза платком или покрывалом. И действительно, лунный свет в южных странах поражает зрение даже сильнее, чем само солнце, и влечёт за собой различные глазные болезни, если не накрывать лицо чем-либо во время ночного сна.
Прежде думали, что фазы луны влияют на известные болезни мозга, и потому людей, одержимых такими болезнями, именовали лунатиками.
В сирийском переводе Библии под словом «лунатик» разумеются душевнобольные, ходящие в сонном состоянии по плоским кровлям домов.
Физиологи ещё часто описывают печальные последствия сомнамбулизма. Впрочем, и эпилептические припадки, как известно из Ветхого Завета, случаются гораздо чаще во время новолуний и полнолуний, чем в другое время.
Птицеподобный самолёт
В 1894 году в домике на Георгиевской улице, с тремя окнами по фасаду, впритык к храму с ракетоподобной колокольней, Константин Эдуардович написал пророческое политехническое сочинение «Аэроплан, или птицеподобная (авиационная) летательная машина».
В этом научно-техническом очерке Циолковский впервые в мире, задолго до всех других, набросал тот облик аэроплана, который увидели последующие поколения. Он наметил общий рисунок самолёта, соотношение размеров машины и крыльев, расположение мотора в голове самолёта, конструкцию крыла, утолщённого у основания и утончённого к краю, устройство горизонтального и вертикального рулей, выдвижных колёс, автопилота.
Это произведение Циолковского явилось первым в мировой литературе, где концепция и конструкция аэроплана выстраивались на аэродинамических принципах и закономерностях. Интуиция и вдохновенные вычисления вознесли калужского математика на высоту пророческих концепций. Он предложил практикам воздухоплавания свободнонесущее крыло толстого профиля и конструкцию несущего крыла из стальных труб цельной вытяжки, пропеллеры тяги с соосным вращением и закрытый фюзеляж обтекаемой, как у птиц, формы.
В середине ХХ века высказанные Циолковским предложения стали основой при проектировании самолётов-монопланов с безрасчалочным крылом обтекаемой формы, колёсным шасси и соосным вращением винтов.
В «Аэроплане…» впервые в мире был предложен и описан гироскопический автопилот с электрическим приводом для руля высоты. Лишь через десятилетия самолёты стали снабжать автопилотами и придавать им очертания, предложенные Циолковским в сочинении, написанном в домике впритык к ограде Георгиевского храма, за которой был курятник дьякона Семивёрстова.
