ОСЕНЬ В ЛЮДИНОВЕ
Туман кочует вдоль озёр
над листопадными ночами,
и облетает клён-шатёр
над леденящими ключами.
А дождь уймётся затяжной —
и лист последний затрепещет,
над магистралью окружной
электролиния заблещет.
Тут — в красных яблоках сады,
а листья — в золотых накрапах,
тут — запах вялой лебеды
и полевой полыни запах.
Идут из леса грибники,
дивя старух боровиками,
а те глядят из-под руки,
словно изваяны веками.
Картофель в сетках провезли
с полей, размеченных кострами.
И кучевые корабли
плывут над скошенными льнами.
И в каждом дереве — покой,
и увяданье — в каждом цвете,
и колокольчик за рекой
звенит об уходящем лете...
* * *
Ветерану войны, егерю
Александру Яковлевичу Чуйкину
Я вспомню это через годы:
Костёр и плоский котелок,
Озёр серебряные воды
И в тонких камышах песок.
И сине-белые просветы
Родного неба над селом,
И тёмных лодок силуэты
С волной, бегущей под углом,
И перекличку диких уток
Перед отлётною порой,
И ливень на исходе суток,
И липок хороводный строй.
Когда-нибудь я вспомню это
С неизъяснимой немотой,
Когда глазам не хватит света
Перед последнею чертой.
ПРИЗНАНИЕ
Свидетельствую сам и признаюсь: виновен
В том, что был искренен и, значит, одинок.
Но я любил в отпущенный мне срок
По большей части тех, кто был немногословен.
ИГРАЛИ РАПСОДИЮ
Юрию Мельникову, поэту,
участнику Парада Победы
Играли Шестую рапсодию Листа.
Шёл дождь моросящий в конце сентября.
И бронзовый глянец осиновых листьев
Подсвечивала молодая заря.
И падали звуки в туманную пойму,
Где смутно виднелись большие стога.
И воспоминания, душу наполнив,
Меня на иные вели берега.
Я шёл по тропе мимо длинной деревни.
Резное крыльцо...
Облетающий сад...
И тихая нежность к земле этой древней
Меня наполняла, как дождь —
листопад.
И был я признателен каждой дороге
За то, что меня провела по Руси,
Любимой — за веру,
друзьям — за тревоги,
И краю родному —
за шелест осин.
Играли Шестую рапсодию Листа...
ЯСНЫМ ДНЁМ
Огуречным рассолом пропахли дворы.
Ладят рамы мужчины, готовят дрова.
Так спокойна деревня октябрьской поры,
И такая над миром царит синева!
Возле кадок с водой — молодая жена,
Туго стянуты волосы русым узлом,
И осанка её благородства полна!
И призывен бровей непокорный излом!
У калитки старуха капусту сечёт.
Дед сгребает листву обнажённых рябин.
И мелодия жизни неслышно течёт
Через деда ко внуку из древних глубин.
* * *
Черёмухи не вечен цвет.
Не вечна песня соловья.
И вечной молодости нет.
И, как они, — не вечен я.
Затягивает ряской пруд.
Тускнеют краски октября.
Но вечны письмена и труд —
Живу, их смысл боготворя.
ПЕПЕЛ ЛИСТВЫ
Анатолию Жигулину
Неспешно листва отмела
Последней октябрьской зарёй.
Остались от листьев зола
Да тонкий дымок над золой.
И то ощущенье тепла,
Что женщиной было дано.
Сгорело былое дотла
И пеплом покрылось давно.
Дождём отшумел листопад.
Зазимок упал на стерню.
Познав неизбежность утрат,
Я верю грядущему дню.
Я знаю — под этой золой
Пробьётся весенний росток.
Но грустно октябрьской порой
Приметить последний листок
И думать, покой обретя,
Что нам не хватает тепла,
И видеть, как после дождя
Дымится и тлеет зола.
* * *
Уже синеет звонкий лёд
На мелких луговых озёрах,
И птичий кончился отлёт,
Лишь воробьишки ищут зёрна.
Прощай, стремительный сезон
Дождей, багрянца, урожая.
Уже зимы холодный зов
Я слышу, полдень провожая.
Сорока, залетя во двор,
Сидит на радиоантенне.
Затянут изморосью бор,
И ледяны косые тени.
Домой с прогулки возвратясь,
Шопена слушаю весь вечер,
Со спешкой суетной простясь,
Приемля звуков мир, что вечен.
Звезда
над отчими полями
Памяти Николая Рубцова
Моя звезда горит в ночи
Над отчими полями.
Её спокойные лучи
Ведут беседу с вами.
Среди забот, среди тревог,
У века на исходе
Пусть освещает ваш порог
Звезда на небосводе.
И пусть её нетленный свет
Влюблённых счастьем полнит,
И пусть она тому, кто сед,
О днях былых напомнит.
Есть в прошлом женщина одна
С лицом неповторимым,
Пусть будет та звезда видна
Ей в городе старинном.
Звезда моя, всегда свети
Над отчими полями,
Воспоминания буди
О том, что было с нами.
НЕЗНАКОМКЕ
Простите мне застенчивость мою,
Невольное смущение простите:
Я женщину другую узнаю,
Когда ко мне вы взгляд свой обратите.
Улыбкой вашей, локоном витым
Минувшее опять меня тревожит.
К чему вам знать — как жил я молодым?
Ведь повториться прошлое не может.
Смятения от вас не утаю,
Когда ловлю ваш взгляд непроизвольно:
Я женщину другую узнаю
И сравниваю с нею вас невольно.
К чему вам знать об осени утрат?
Пускай вас тень разлуки не коснётся.
К чему вам знать — как грустен листопад?
В душе у вас любовь ещё проснётся.
Ваш выбор будет строг наверняка.
И вы меня забудете беспечно.
И ваша — с тёмной родинкой — рука
Другому будет отдана навечно.
ДВА ВРЕМЕНИ
Пляшут дождинки по лужам.
Солнце встаёт над гречихой.
Мальчик становится мужем.
Память становится книгой.
Листья плывут по каналам —
Вновь облетает лещина.
Бегал мальчишка с пеналом.
Смотрит на сцену мужчина.
Время, куда ты умчалось?
Дни пролетели за днями,
Зрелость в окно постучалась,
Клин журавлей — над полями.
Бродит военное детство
В рваных солдатских обмотках.
Негде ему отсидеться —
Вести тревожные в сводках.
Юность приходит на сейнер,
Палуба пахнет навагой.
В этом штормящем бассейне
Вахта граничит с отвагой.
Зноем калёный и стужей,
Жизни не ведал он тихой —
Мальчик, бегущий по лужам,
Муж над раскрытою книгой.
День золотой догорает.
Радуга в небе омытом.
Скрипка в оркестре играет
Вальс о сезоне забытом.
КУБИНСКАЯ НОЧЬ
Над горизонтом гаснут облака.
Последний луч позолотил листву.
Плеснёт в песке коричневом река.
Кокосы с пальмы прошуршат в траву.
Уходит день, соткав цветной мираж,
Раздумьем приходящим будоража.
Я в дом вхожу, где книги — мой багаж
И мыслей неразмотанная пряжа.
Сажусь к огню. И рыцарская тень
Встаёт, как суд, с зачитанной страницы,
И вновь со мной беседует Монтень,
И разум вновь сметает все границы.
Часов старинных деликатный звон
Напоминает: сновидений время.
Но чувствую, читая мудрый сон,
Упор ноги в стремительное стремя.
С душой живою стонущий тростник,
Которого все ветры книзу гнули,
Он — выстоял, он — Человек — не сник,
А ветры — лишь на краткий миг уснули.
Был слеп огонь, и день — как темнота,
За право «быть» на эшафот всходили.
Трагедией обугленного рта
Покорность бессловесную судили...
Бьёт полночь. Я встаю, закрывши том,
Запить озноб вином «гуардиенте»
И выпить за друзей. Им — со щитом
Желаю быть на этом континенте.
Распахиваю ставни в звёздный рой.
Зелёный свет на листья пальм струится,
Ноябрьский воздух, плотный и сырой,
Окутал Кубу. Духота. Не спится.
ТРИНИДАД,
3000 дней тому...
Я чувствовал, руки раскинув,
Горячий кубинский песок.
Лицо к небесам запрокинув,
Пила ты кокосовый сок.
Каштановый вьющийся локон
Касался спины золотой.
Остался тот берег далёко,
И я уже не молодой.
Но нету виденья дороже,
Чем давнего кадра наплыв:
Сверкая оранжевой кожей,
Ты входишь в Карибский пролив.
А в небе высоком-высоком
Шар солнца висит золотой.
Остался тот берег далёко,
И я уже не молодой.
За эти прошедшие восемь
Не очень устроенных лет
Куда меня век не забросил,
Кому не глядел я вослед!..
Тебя потерявший до срока,
Я помню твой локон витой.
Остался тот берег далёко,
И я уже не молодой.
* * *
Я бросил волне на прощанье
Пяток золотистых монет.
Прощай, голубое молчанье,
Вернусь я к тебе или нет?
На белом плавучем причале
Я песне о Кубе был рад.
Здесь тосты и танцы звучали
И пел о берёзе мулат.
Качались на волнах кокосы,
И гладил креол молодой
Жены смолянистые косы,
Омытые тёплой водой.
Прощай, быстроногая румба,
И радостный визг негритят.
За мною по курсу Колумба
Мои паруса летят.
ПУШКИН
Сказали: «Бог простит».
И погубили,
Не зная, что уже — бессмертен он.
Колокола со звонницы не били.
Был русский гений тайно погребён.
Талант и славу
Зависть не прощает.
О, сколько их
Падёт от пуль в пути —
Поэтов, чьё рожденье обещает
Известность
И убийцам обрести.
* * *
Казался я бездумным и беспечным,
Хоть был томим раздумьями о вечном.
И приняли Вы облик внешний мой
За суть мою, в союз войдя с молвой…
Ведь Вы умны. Зачем по скорлупе
Вы судите о качестве ореха?
И, лёгкость приписав моей судьбе,
Уверены, что жизнь моя — потеха?
Уверенности Вашей не нарушу,
Я каждому не открываю душу.
Но, если Вам не ясен облик мой,
Зачем неясность восполнять молвой?
* * *
Да здравствует робость влюблённых,
Их вера в гармонию душ!
Пускай же побегов зелёных
Не тронет неверье кликуш.
Я славлю наивность невесты
И совестливость жениха.
Пусть их не коснутся наветы,
Да будет их ноша легка!
Любите не только друг друга —
Любите детей и страну,
Где в каждой ромашинке луга
Природа являет весну,
И как бы судьба ни крутила —
Не верьте, что принципов нет.
Любовь нашим дедам светила,
Отцов охраняла от бед.
Копите друзей —
не монету,
Гоните расчётливость дней.
Любовь безоглядна, и это —
Пожалуй, главнейшее в ней.
НОЧНОЕ
Душа моя раскаянья полна:
Кого любил я и кого обидел,
Чьё горе в спешке вечной не увидел, —
Все высказаться мне хотят сполна.
Простите, что не мог я уделить
Ни радости, ни доброты разумной
Вам, кто желал разлуку отдалить,
Кто жаждал счастья в тесноте подлунной.
Быть может, и ко мне был обращён
И чей-то взгляд, обманутый участьем,
И чей-то вскрик, исторгнутый несчастьем,
В которое я не был посвящён.
Вернее, посвящаться не хотел,
Довольствуясь бездумным созерцаньем,
И обходился праздным восклицаньем
Там, где вершился горестный удел.
Мы старимся, раскаяньем казнясь,
Своей вины сполна не искупая.
Покинутых любимых избегая,
Привязанностей прежних сторонясь.
Но по ночам, в обманчивой тиши,
Друзей припомня в дыме папиросном,
Мы предстаём перед судьёю грозным —
Перед настигшей совестью души.
* * *
Золотолиственная грусть
Пришла в дубовую дубраву.
И тянет к югу дикий гусь.
И росы холодят отаву.
И всё — спокойствия полно:
Поля и небо над полями.
А по утрам речное дно
Чуть серебрится голавлями.
И одиночество ко мне
Приходит, словно избавленье
От звуков, чуждых тишине,
От праздного столпотворенья.
Я рву рябиновую гроздь
И в волны ягоды роняю.
Золотолиственную грусть
С природой нынче разделяю.
* * *
Морским простором зачарованный,
Провёл я молодость в скитаниях,
А край осин, судьбой дарованный,
Мне снился в мартовских проталинах,
Шумит подлесок, в рост поднявшийся,
Увенчанный пустыми гнёздами,
А я, по свету намотавшийся,
Два имени шепчу под звёздами.
* * *
Даруй отраду, свет небесный,
И жажду счастья утоли,
Чтоб раб смиренный и безвестный
Познал всю красоту Земли.
Я преклонял пред ней колени,
И мне являлся Божий лик,
И забывал я об измене
Того, с кем жизнь делить привык.
Утешь мою печаль, Всевышний,
И свиток дней моих прочти,
Ведь у Тебя и я — не лишний
На жертвенном твоём пути.
* * *
Сербской переводчице
Весне Вуйчич
А я зависим от всего:
От времени и от народа,
От ветерана одного,
Вернувшегося из похода,
Зависим от старух седых,
Что тратят пенсию с оглядкой,
И от «афганцев» молодых,
Что плачут от обид украдкой,
И от гагаринской звезды,
От наводнения в Приморье,
Зависим от чужой беды,
От хода сева в Холмогорье,
Зависим от родных берёз
В Космачеве — моём селеньи,
Зависим от ракетных гроз,
От физиков, терявших зренье.
Зависим от сердечных строк
Поэтов, до меня творивших,
От педагогов, в ранний срок
Меня на жизнь благословивших.
Да, независимость моя
Лишь в том, что я от всех завишу,
И в этом — мудрость Бытия,
И в этом — высший смысл я вижу.
ОНА ХОТЕЛА ПРОСТОТЫ...
Он очень сложный человек...
(Из разговора современниц).
Она хотела простоты,
А у него характер сложный,
Доставшийся от жизни прошлой,
Где было много черноты!
Она хотела простоты.
А он был непонятным, разным,
То разговорчивым и страстным,
То — манекеном немоты.
Она хотела простоты,
А он во всём искал причину
И различать умел личину
Вражды под маской доброты.
Она хотела простоты,
Ей мир казался чёрно-белым.
А он и в юности, и зрелым
Искал любви и теплоты.
Она хотела простоты,
А он знал сложность отношений,
Ошибочность простых решений
На грани будущей беды.
Она хотела простоты,
Творца испытывая бытом,
...Теперь живёт в быту разбитом
Без голубой над ним звезды,
Без тайны, что связует их —
Мужчину с женщиной желанной,
Без сокровенности двоих,
Улыбкой счастья осиянной.
Она хотела простоты...
* * *
Остаться поэтом негромким —
Не в этом ли высшая честь?
Но выйти строкою к потомкам,
Какую хотят перечесть.
Какую прошепчут любимым,
Счастливой склонясь головой,
В какой горьковатость рябины
И запах травы луговой.
Ах, если меня не обманет
Земная моя маета —
Потомок однажды достанет
Мой труд — в два печатных листа…
* * *
Если в крупных ромашках на майском рассвете
Ты под пенье синиц про иные края
Ощутишь, как ласкает лицо твоё ветер, —
Это я приходил. Это я…
Если в душную ночь с трудом засыпая,
Нежный шёпот услышишь ты, вздох затая,
И в душе твоей вспыхнет надежда былая, —
Это я приходил. Это я…
Если в грустном саду под капель листопада,
Где сирень позабыла концерт соловья,
Ты почувствуешь взгляд —
удивляться не надо, —
Это я приходил. Это я…
Если чьи-то шаги ты услышишь однажды
За метельным окном посреди февраля
И взволнованно жест мой
припомнишь ты каждый, —
Это я приходил. Это я!
ЯБЛОЧНЫЙ СПАС
Над озером — туман, и тишина,
И свод небесный без конца и края.
И этим всем душа моя полна.
Она живёт, весь мир в себя вбирая.
А плеск волны нашёптывает мне
Былины и преданья вековые.
И сосны золотые в тишине
Стоят, как стражи — чуткие, живые.
* * *
Молодость пройдёт и красота,
Чувств и восприятий острота,
Жизнь так коротка и быстротечна,
Но стихи — останутся навечно.
Всё пройдёт: успех и пораженье,
Боль разрывов и карьер крушенье,
Память коротка и так беспечна,
Но стихи — останутся навечно.
Женщины привязанность и ласка,
Жар любовный и ночная сказка, —
Всё, как сновиденье, скоротечно,
Но стихи — останутся навечно.
ЗОЛОТО ЛИСТВЫ
И СИНЕВА
Какая осень золотая!
Какие солнечные дни!
Природа, щедро увядая,
Багрянцем осыпает пни.
И в небе синева сквозная,
И редок ранних птиц пролёт
В края, где ждёт судьба иная,
Куда вожак их поведёт.
И ощущение покоя
Разлито на сто вёрст вокруг,
И дальний планер за рекою
Описывает ровный круг.
