...в будущем — опять одиночество, опять эта затхлая, ненужная жизнь; и о чем мечтать будет мне, когда я наяву подле вас был так счастлив! ...уже я могу сказать, что я жил хоть два вечера в моей жизни!
Федор Достоевский «Белые ночи»
1.
У Эдика сегодня день рождения. Ему исполнилось пять лет.
Вчера – ещё малыш, сегодня он проснулся «большим»! И кроватку он перерос, и штанишки стали коротки, и рубашка настолько узка, что готова разойтись по швам. А ведь когда он ложился спать, всё было впору. Вот как он изменился за несколько часов! И гномы в волшебную ночь могут стать великанами, а коротыши – богатырями...
Воскресное утро было радостно-солнечным. Золотистые лучи, пробежав теплыми «зайчиками» по лицу Эдика, первые поздравили его с днем рождения. Синица, севшая на форточку, прочирикала поздравительную песню. Серая туча, проплывая пиратским кораблем по вспененным волнам неба, хотела прикрыть собой маячок–солнце, но отважный ветер прогнал её за горизонт, где и потопил в небесной глубине. Этот воздушный герой был невидим, но и он поздравил мальчугана, осыпав его через слегка приоткрытую форточку букетом весенних благоуханий. Новый день начался! Новый день «взрослой» жизни Эдика.
В комнату вошел Папа и разогнал остатки дремы поцелуем в курносый носик. Эдик всплеснул руками, отбросив одеяло в сторону, и крепко сжал папину шею.
– С днем рождения, сынок! – поздравил Папа и поднял сына высоко–высоко, под потолок. И мальчик почувствовал себя самым счастливым космонавтом, пролетая в папиных руках между голубыми звездами, наклеенными на стенах детской комнаты.
Незабываемой радостью наполнялось утро. Несколько минут они резвились, а потом Папа сказал:
– Подожди, сынок, у меня что-то для тебя есть, – вышел из комнаты, но тут же вернулся, неся в руках прямоугольную коробку. – С днем рожденья! – повторил отец и вручил сыну подарок.
Обертка от коробки полетела клочками во все стороны, а внутри неё лежал чёрный игрушечный автомат с лазерным прицелом. Вот это да!
«Трах–тах–тах–тах–тах!» – загремел автомат в руках Эдика, когда тот с восторгом нажал курок. «Трах–тах–тах–тах!»
Лицо «большого» малыша засияло восхищением, но потом паутина печали легла на него: он вспомнил о чем–то важном, но в этой воздушной суете веселья случайно забыл. Эдик замер, наморщил лоб и с надеждой спросил Папу:
- А где Мама?..
2
В четверг утром Эдуард вернулся с ночного дежурства и хотел уже лечь спать, если бы не телефонный звонок. Он не сомневался, что звонили именно ему, но брать трубку не собирался. Беспроводной аппарат продолжал заунывную трель и мог с минуты на минуту раз-будить приболевшего отца. Выхода не было, пришлось ответить на докучавший звонок.
– С днем рожденья, Эдди! – Это мог быть только Евгений, с бод-рым настроением, будь то хоть три часа ночи, хоть восемь часов утра. И как всегда на американский лад. – Давно с работы вернулся?
– Только что, – ответил Эдуард.
– Ты как, гостей сегодня во сколько собираешь? Когда мне приезжать?
«Никогда и ни во сколько!» – хотелось ответить Эдуарду, но, по-размыслив секунду, сказал: – Приезжай хоть сейчас.
– Здорово! Часа через полтора буду. Жди!
– Непременно, – сказал, а может подумал Эдуард и повесил трубку.
Да, сегодня у него очередной день рождения. Двадцать пятый. Почти юбилей. Четверть века! Но произошло ли что-то новое, когда часы пробили полночь? Как когда-то в детстве за одну ночь, накануне дня рожденья, он вырастал из младенца во взрослого. Так же и сейчас. Отрочество и юность за мгновение канули в Лету, освободив дорогу зрелости, ведущую прямо в старость. И все же печально в двадцать пять лет думать о старости. Но молодость в самом расцвете – и увядания её не минуешь.
– Сынок, ты уже вернулся? – прозвучал голос отца из спальни.
– Да, папа!
Дверь комнаты отворилась, и послышались шаги мужчины. Отец вошел в зал с книгой в руке, обнял сына и легким прикосновением губ чмокнул в щеку.
– С днем рождения, сынок! – произнес отец. Голосом из прошло-го, из безоблачного детства. Потом он протянул Эдуарду подарок. – Я долго простоял в книжном магазине: не знал какую книгу тебе вы-брать, но все же остановился на этой. Думаю, она тебе понравится... – и вручил подарок. Роман «Танцы с волками» с Кевином Костнером на обложке.
Эдуард взглянул на неё и, обняв, поцеловал отца.
– Замечательный подарок, папа! Спасибо большое! – И опять глубокая тоска по детству нахлынула на него. Сейчас, именно в этот момент, все казалось так идеально, как двадцать лет назад, не хватало лишь единственного человека: в прошлом Мамы, сегодня – Анны...
3.
Весь день был Эдик в приподнятом настроении. А главное: он встретил гостей и каждый принес ему подарок. Был двоюродный брат Ваня (он подарил книжку итальянских народных сказок); Гена, с которым они ходили в одну группу детского сада (его подарком была тоже книжка и по совпадению тоже итальянская: Джанни Родари «Джельсомино в стране лгунов») и сосед Толя, который принес вы-печенный его мамой торт с пятью свечками.
К пяти годам Эдик уже практически освоил чтение, поэтому книга в качестве подарка была ему очень дорога. Но, бесспорно, самым значительным был папин автомат. И пока накрывался праздничный стол, Эдик уже раз пятнадцать похвастался своим оружием и, чтобы применить его в деле, уговорил друзей поиграть в «войнушку».
«Трах-тах-тах-тах!» – бегал он по комнате за мальчишками, не снимая пальца с курка – Попал! Попал! – кричал он.
– Ничего ты в меня не попал! – спорил кто-то из гостей, не желая быть «убитым».
Я не могу теперь промахнуться. У меня удо...со...довершенст-венное оружие, – стоял на
своем Эдик и демонстрировал оппоненту лазерный прицел авто-мата, наводя на грудь противнику и выпустив очередь шумных выстрелов: «Трах-тах-тах-тах!» И разноцветные лампочки мигали, отражаясь маленькими светлячками на теле одного из приглашенных мальчиков, подтвердив этим точность выстрела. Дальнейший спор был бесполезен. «Убитый» игрок выбывал...
Чуть позже пришла Бабушка и заключила «выросшего» внука в крепкие объятия.
– Как ты у меня вырос! Какой ты уже большой! – приговаривала она. А в руках у неё была огромная коробка с настольным хоккеем. От сюрприза Эдик чуть не закричал от восторга.
Некоторое время покрутившись вокруг Бабушки, он занялся подготовкой к игре. Разложил её на полу комнаты, расставил хоккеистов, а друзья с завистью, широко открытыми глазами, глядели на этот презент. Эдик подергал за рычажки, проверяя, как двигаются по полю его маленькие игроки. Сразился пару раз с каждым из мальчиков. И тогда только вспомнил, что забыл поблагодарить Бабушку за чудесный подарок.
Она сидела на диване напротив играющих детей и с любовью глядела на внука. Тот подошел, поцеловал её и начал рассказывать, какие интересные дела с ним приключились с их последней встречи. Эдик так увлекся своим повествованием (наполовину реальным, на-половину выдуманным), что совершенно забыл о друзьях, балующихся на полу, и даже о хоккее. Мальчуган то подбегал к Бабушке, обнимая её колени, то отбегал в сторону, демонстрируя необыкновенные кувырки. И, полностью вжившись в игру воображения, пред-назначенную для Бабушки, забыл об окружающем мире. Он под-прыгнул, хлопнул в ладоши, попятился назад и... ХЛОП... уселся прямо по центру хоккейного поля. Доска проломилась, бедные хоккеисты перегнулись пополам, некоторые, сломавшись, разлетелись по полу. Со стороны это казалось внезапным вторжением Гулливера на лед тренировавшихся лилипутов-спортсменов.
Эдик встал, обернулся и печально посмотрел на испорченную игру. Позже Папа её отремонтирует, но сейчас было все равно невыносимо жалко. Он с трудом сдерживал слезы...
...Вскоре угощения были готовы, и праздничный стол ломился от их натиска. Все вымыли руки. Последним в ванной остался именинник. Папа с Бабушкой доделывали последние дела на кухне и о чем–то тихо разговаривали. Мальчик выключил воду и краем уха услышал, что беседа их начиналась о Маме.
– Я не знаю, что отвечать ему, – шепотом говорил отец. – Он все время время спрашивает о ней. – В голосе было столько печали и грусти... Эдик в первый раз слышал такого Папу.
– Крепись! Что-нибудь выдумай. ещё рано ему знать о смерти, – говорила Бабушка, опустив руку на плечо мужчины. – В его возрасте ещё легко верить в чудеса, но трудно понять, что Мама больше не придет... никогда...
После этих слов Эдик в панике вбежал в кухню. Взрослые переглянулись, сожалея о неосторожном разговоре.
– Что? – закричал ребенок. – Что вы такое говорите? Папа! Разве Мама сегодня не придет поздравлять меня?
На лице мужчины застыла маска отчаяния и боли.
– Сынок... – присел он на корточки и взял сына за руку. – Понимаешь... Знаешь вот...
Но тут Бабушка слегка коснулась его, прервав зашедший в тупик разговор.
– Не надо... Не сейчас, – мягко сказала она и обратилась к внуку, понимая насколько тяжело ей дастся ложь: – Мама придет, обязательно придет, просто она хочет сделать тебе незабываемый подарок, – промолвила и пожалела. Ведь как будет велико разочарование мальчика, когда его надежды не оправдаются. Оставалось теперь лишь молча отругать себя за опрометчивость.
Эдик немного успокоился после слов Бабушки, а Папа печально задумался. «Как объясняться с ним потом, – думал он, – когда Мамы все же не будет. Ни сегодня, ни завтра – никогда!» Он посмотрел на тещу. Та лишь кивнула, прочитав по лицу его мысли: мол, все обойдется, вот увидишь, – а потом воодушевленно сказала:
– Нас всех ждет праздничный торт. Пойдемте скорее к столу!
А на столе и в самом деле поджидал их красивый торт, испеченный Толиной мамой. И зажег на нем Папа пять разноцветных свечей.
– Загадывай желания и туши свечки, сынок. Мечты твои должны исполниться.
– Честно-честно? – спросил Эдик, подражая мультипликационному поросенку Фунтику.
– Честно-честно, – ответил отец, смеясь.
Малыш загадал желание (сейчас оно было единственное в его маленькой голове) и разом задул все свечи.
Это была апрельская Мечта...
3.
– Эдуард Львович, когда вы перестанете унывать? – обратилась молодая сноха к своему свекру. – Сегодня день вашего рождения. Улыбнитесь хоть раз.
– Папуля, с днем рождения! – зашел в комнату сын и поцеловал отца в щеку. – А вот тебе от нас подарок... – Молодой человек выставил руки перед собой: в одной из них были завернутые в прозрачную подарочную бумагу бритвенные принадлежности, туалетная вода, шампунь и ещё какие-то мелочи; зато во второй был том Федора Михайловича Достоевского «Идиот». Эдуард Львович любил перечитывать этот роман, но его старенькая книжка уже давно истрепалась, листы повыпадали. Только все равно она оставалась для него дорогой – бесценным подарком от покойной жены.
Сын угодил отцу. Теперь у него новая, красивая книга, таящая в себе тепло воспоминаний. Он был счастлив – настолько счастлив, насколько позволяет Судьба быть счастливым одиноким людям, похоронившим недавно любимую супругу.
– Спасибо, – сказал мужчина, обняв детей. А у самого потекли слезы. Маленькие, чуть заметные капли стали стекать по щекам.
Он отошел в сторону, сжался в углу и начал тихо всхлипывать, пытаясь подавить в себе столь бурные эмоции перед детьми.
Сноха с жалостью глядела на сокрушенного чувствами пожилого мужчину, а сын подошел к отцу и ласково обнял его за плечи.
– Успокойся, папа, – мягко проговорил он, зная причину скорби ещё до того, как сквозь всхлипы услышал повторяющееся имя своей матери, легким шепотом слетающее с губ отца. – Не только тебе тяжело. Нам всем нелегко было её потерять. Но мы справимся... Общими усилиями мы справимся. Разве не так? – Благодаря тихому, сочувствующему голосу сына, тугая скорбь начала постепенно утихать.. Всхлипы становились тише и прекращались. – Давай-давай успокаивайся, – похлопал он отца по спине. – Сюзанна уже накрыла стол... Посидим... Отметим...
Эдуард Львович повернулся теперь к сыну лицом. От недавних слез остались лишь две мокрые дорожки на щеках. А вид такой младенческий.
– Да, отметим... – пролепетал он.
Но, к сожалению, вместе за столом им посидеть не удалось... У Сюзанны резко зазвонил телефон. Злобной гремучей змеей завибрировал на тумбочке. Она в едином прыжке – мангустом – подскочила к нему, вышла в другую комнату и начала невнятно бросаться фразами, которые для именинника не несли ничего обещающего. Через пару минут вернулась обратно с разочарованным лицом. Константин, сын Эдуарда Львовича, все понял без слов.
– Это не подождет?.. Очень срочно?
– Боюсь, что да, – ответила Сюзанна.
Конечно же Эдуард Львович знал, что сын со снохой входят в состав директоров какой-то серьезной организации. Очень часто они отсутствовали дома. В любое время, день-то или ночь, им приходи-лось покидать его. После смерти жены он уже привык к одиночеству. Но сегодня...
– Прости, папа! Нам необходимо покинуть тебя на время, – про-звучало, как навсегда. – Но мы как можно скорее вернемся. Обещаю! Отметим твой праздник.
– Конечно, – вздохнул старичок. – Вам ведь нужно. А я подожду, – махнул он рукой. – Куда мне торопиться-то? Подожду...
Как быстро они собрались... Поцеловали его, попрощались и улетели, как почтовые голуби, но скоро обещали вернуться.
Время летело, и куранты в груди отбивали последние часы. Томимый грустью Эдуард Львович продолжал проговаривать про себя имя покойной жены, словно призывая её – приглашал на свой незабываемый праздник. А ведь именно в этот день, но сорок лет назад он поклялся ей в вечной любви. Сорок лет назад...
5.
– Послушай, Эдди (опять это ненавистное «эдди»), тебе сегодня двадцать пять лет стукнуло. Такая дата! Подумать только: четверть века! А где грандиозное застолье? – пытался упрекнуть Евгений. Ни-кого вообще не пригласил... кроме меня, конечно, – продолжал он, забыв (или не запомнив), что навязался сам. Эдуард собирался один побыть в этот день. Вечером, может быть, посидели бы за скромным столом с отцом. И на этом, пожалуй, все...
Евгений приехал несколько часов назад разгоряченный, словно всю ночь разогревался в печи, предвкушая грандиозный праздник. Привез несколько бутылок коньяка и красиво оформленный торт, на котором теснились двадцать пять свечей. Но вот: никакого праздника, и Евгения это явно раздосадовало.
Эдуарду же совсем было грустно, только несколько глотков коньяка взбодрили его. Из-за плохого самочувствия отец не мог со-ставить им компанию через какое-то время в голове Эдуарда хмель стал полноправным хозяином, а язык Евгения уже заметно заплетался. Теперь он повторял одни и те же истории, задавал глупые вопросы, на которые сам же отвечал.
Изначально Эдуард планировал отметить с шиком этот день. Ведь он все–таки не сомневался, что Аня примет его приглашение. Праздник он в мыслях устраивал ей – не себе. Но, ссылаясь на незапланированную репетицию в театре, она не обещала прийти. Глупая отговорка, чтобы просто не обидеть. Мир за мгновение потух. В нем не могло больше существовать никаких праздников, никаких дней рождения – вообще ничего, кроме разочарования. Вновь он остался один на свете. Только он и Папа, как когда–то в детстве.
– Брось грустить! Не на ней одной свет клином сошелся, – в пятый (или в шестой) раз попытался приободрить его друг.
– Люблю я её, – мечтательно прошептал Эдуард. – Или показа-лось...
– Все, нет её. Забудь! – не унимался Женя.
– Не могу, веришь?
Мысли уже путались, цеплялись друг за друга, а память об Анне была кристально чистой, как родниковая вода. Следующая рюмка коньяка приведет не к забвению, а только к головной боли. Пора прекращать!
– Слушай, Женя, ты меня прости. Все, не могу больше. Вырубаюсь. Я ведь после ночной смены, ещё не спал.
Хорошо, на удивление друг сегодня понятливый.
– Не унывай! – хлопнул он «Эдди» по плечу. – А насчет тортика – с папой вечерком чай попьете.
Эдуард кивнул в знак благодарности.
На пороге Евгений крепко пожал руку:
– Ещё раз с днем рождения! Удачи! – попрощался с Эдуардом и громко крикнул, чтоб
его было слышно в соседней комнате: – Дядя Лева, до свидания! И с именинником вас!
– До свидания, Женя! До свидания! – донесся голос отца из кухни. – Спасибо!
Евгений вышел. Дверь за ним захлопнулась.
Эдуард угрюмо проковылял на кухню, где папа уже зажег все двадцать пять свечей на именинном торте.
– Помнишь? Как в детстве... – спросил отец. – Загадывай желание!
– Желание исполнится, и мечта сбудется, – проговорил Эдуард. – Так?
– Совершенно верно! – подтвердил мужчина. – Ведь двадцать лет назад все так и было.
Эдуард набрал в легкие воздух и задул все свечи разом.
6.
Эдуард Львович продолжал стоять на прежнем месте, прижавшись к стене, пока густой сумрак гаснувшего дня не обволок его с головы до ног. Воспоминания темными призраками начинали бродить по потаенным уголкам души и мутили чувства: как камень, брошенный в воду, поднимает со дна ил. Они до боли бередили сердце, и, что грустнее всего, от них негде было скрыться. Под кроватью, как в детстве, не спрятаться, не укрыться от этих воображаемых монстров, не забиться в щель от тоски и одиночества. А эти два чудовища куда страшнее каких-либо вампиров и оборотней. Ни осиновые колья, ни серебряные пули не помогут в борьбе против них. И в одиночестве он встречал очередной апрельский вечер, который закутал, как в саван, дома и улицы.
Мог он так остаться стоять истуканом, замерев в вечности, как идол у жертвенника, пока не вернулись бы домой дети, если б не внезапный звук, раздавшийся на кухне, словно кто-то зажег спичку. Он был еле слышен, но в серой тишине этот единственный звук был сильнее раскатов грома. Мужчина вздрогнул, и сердце четче забилось в груди, задрожал, и пальцы затряслись в неистовой пляске. Жутко и страшно стало услышать во мраке что-то помимо тишины.
Слабый шорох... потом скрип отодвигающегося стула... На кухне кто-то хозяйничал (или что-то).
Эдуард Львович собрал в себе последние остатки мужества и украдкой прошел на кухню. Огляделся. Никого. Только накрытый Сюзанной стол, казалось, вот-вот прогнется от количества блюд, как в пещере Тиресия. Стоило старику протянуть руку – и чудовищные гарпии разорвали бы беднягу в клочья. Он в испуге посмотрел наверх. Гарпий не было. Но что-то несомненно присутствовало в тихом теперь, как склеп, помещении.
Стул стоял, отодвинутый в сторону, как бы приглашая именинника к столу. По центру. Как самого дорогого и желанного виновника торжества. Середину стола украшал торт с одной-единственной большой свечей. И только Эдуард Львович успел посмотреть на нее, как она вспыхнула ярким пламенем и осветила благодатным светом всю кухню. Весь страх развеялся в одно мгновение. Тепло овеяло вдовца с головы до пят. Чье-то нежное дыхание прикоснулось к щеке. Теперь он знал, он чувствовал чей пряный аромат наполнял помещение.
Что же первое ему пришло на ум?
– Анечка, это ты? – с воодушевленной надеждой спросил вдовец, окликая супругу.
И, словно в ответ на его призыв, пламя свечи затрепетало в танце, расшевелив на стенах и потолке теней-балерин, которые закружились светлыми бликами, отражаясь от посуды и стекол, в волшебном вальсе. И невидимая ангельская сила настойчиво приглашала его к столу. В свои шестьдесят пять лет он вновь ощутил себя ребенком. Будничная пятница обернулась светлым праздником.
– Я знал, что ты не оставишь меня, любимая, – ласково проговорил он, усаживаясь на приготовленный ему стул.
Что–то затрепетало в воздухе, и торт самостоятельно придвинулся к имениннику. Жар свечи приятно обдал лицо. Огонек чутко колыхался на конце фитиля.
«Загадывай желание, дорогой», – молвило пламя.
И ненароком вспомнилось прошлое... Отчего всегда в день рождения ему кого-то не хватает? И только теперь он мог уверенно сказать, что хоть два раза в жизни, но он был счастлив; мог подтвердить всегда, что хоть два раза жил – по-настоящему жил; эти два раза он чувствовал кипение полноценной жизни в своем теле. Сейчас тоже ощутил это счастье и знал – ЗНАЛ – чего желает больше всего на свете. Как никогда апрельские Мечты и надежды жгли его сердце. И, благодаря мелькнувшим мыслям, легким выдохом затушил свечу, разумом улетев в далекое прошлое...
7.
Вечер близился к полуночи. Эдуард в полудреме лежал в темной комнате. Истекали последние часы этого вечера, превращая маленький родник уходящих суток в ещё более крохотную лужицу, которую вскоре совершенно задует песком времени, и в памяти образуется пустыня.
Полудиск луны сиял на небе, подбитым глазом смотря в окно. В противоположной десятиэтажке из квадратов окон струился свет, помогая желтоглазому страннику освещать улицу. Чуть дальше возвышались дома в двенадцать этажей, девять, пять. Сегодня он как-то по-иному ощущал себя среди них, неким маленьким человечком, забредшим в удивительный Бробдингнег. Беззащитный, заблудившийся муравей в зловещем термитнике.
Когда заканчивается праздник, становится так грустно, будто на-всегда теряешь дорогую вещь. А грустнее всего провожать день своего рождения. Кажется, что с прибавлением нового года жизни, и новая стезя откроется перед тобой, перелистнется напрасно исписанный лист; и утром (как когда-то в детстве) проснешься другим, «большим» Человеком. Но вот: тикают часы, проходит волшебный день, и все остается прежним. А завтра, вспоминая его, уже и не назовешь волшебным, а таким же, как всегда. Вот и сегодня был просто четверг.
Стена комнаты, в которой томился Эдуард, была смежной с подъездом, поэтому были хорошо слышны шаги на лестничной площадке. И он краем уха уловил цоканье тонких каблучков. Медленно и нерешительно они поднимались по ступенькам. В постукивании их Эдуард уловил что–то родное, любимое. И все остальное оказалось чужим, посторонним, не принадлежащим его миру.
Цок-цок-цок. Шаги остановились у обратной стороны его двери. Он даже знал, что сейчас произойдет, словно слышал звонок из будущего. Знал, но страшился, что это окажется всего-навсего его фантазией. Знал, только боялся нерешительности владельца музыкальных каблучков, а ещё больше – своей собственной. Вдруг она сейчас не наберется смелости, развернется и уйдет, а он струсит вскричать «постой». И это был бы окончательный кошмар, последний крах, на-смешливый презент Судьбы.
Прошла одна томительная минута. Другая. Он уже готов был соскочить и бежать, распахнув дверь настежь своему Будущему. Но не отважился, ведь спугнуть этим гостя.
Третья минута перевалила за черту времени, только визитер все ещё оставался за порогом квартиры. Ожидание превратилось в вечность. Когда...
«Дин-дон», – пропел Звонок.
«Дин-дон», – заявило о себе Провидение.
«Дин-дон», – вторили им Мечты.
Эдуард поспешил открыть дверь.
Мог ли он ошибиться в нечаянном госте? А именно гостье? За порогом стояла ОНА.
– Здравствуй, Аня, – Эдуард первым нарушил повисшее молчание, которое могло
затянуться.
– Привет! – словно очнулась, улыбнувшись она. – Поздравляю!
– Спасибо! – на одном дыхании ответил он, боясь сдуть крошечную фею.
Запоздалых гостей ещё принимаете?
– Разумеется! – ответил Эдуард и, отойдя с прохода, пропустил девушку в квартиру, в которой несколько минут назад хотел умереть, а теперь всем сердцем стремился жить.
Включил свет. Молодой человек помог разуться девушке. И уже в комнате она протянула ему сверток, легонько поцеловав в щеку.
– Это тебе. С днем рождения!
– Спасибо. – Он развернул подарочную бумагу: под ней оказалась книга. Федор Достоевский «Идиот». – Спасибо, – более звонко повторил он. – Это намек? – и улыбнулся.
Она сладко рассмеялась в ответ.
– Извини. Я вспомнила, что ты любишь классику. Долго ничего не решалась купить, но отчего-то остановила свой выбор именно на ней.
– И правильно сделала. Спасибо! Замечательная книга! Я давно уже хотел её прочитать. – И тут спохватился: – Сейчас быстренько накрою на стол. Прости, мы с папой уже никого не ждали.
– Все в порядке. Не суетись слишком. Я была бы раньше, но день выдался хлопотливым. На носу премьера, а у нас ещё столько недоработок. Репетиция только закончилась. И я все-таки решила заскочить к тебе. Извиниться хотелось бы за резкий отказ.
Эдуард смущенно улыбнулся.
– У тебя и вправду была репетиция?
– Да! – засмеялась Аня. – Неужели ты решил, что я все это сочинила, чтобы отвязаться от твоего приглашения.
Он, как провинившийся малыш, покачал головой.
– Глупенький, – сказала она, положив ладонь на его щеку, и по-целовала (на этот раз в губы).
А когда сладкие секунды истекли, он заглянул в её бездонные глаза, в них несомненно отражалось Будущее, которому он поспешил открыть дверь. Будущее, сулившее без малого сорок лет безупречной жизни. И прочитал:
– Во взгляде Анны – немой намек.
Во взгляде Анны – слепой упрек.
Простит нам ангел вчерашний грех.
Во взгляде Анны таится смех.
– Здорово, – сказала она и одарила его новым поцелуем.
А где-то высоко запели Ангелы, и открыли глаза Херувимы, устремляя свой взор в светлую Даль.
«Мечты сбываются!» – с благодарностью обратился к Богу Эдуард и с умилением вспомнил детство...
8.
К девяти часам вечера Эдик забылся сладким сном в своей мягкой постели. Во что они только с друзьями не переиграли! И теперь нежная улыбка застыла на его спящем лице.
Папа с Бабушкой в зале смотрели телевизор и тихо между собой перешептывались.
– Он справится, – говорила Бабушка, – он сильный мальчик. Если ты сам отчаиваться не будешь, он унаследует от тебя терпение и мужество.
Мужчина печально покачал головой. У пожилой женщины у самой слезы наворачивались на глаза при воспоминании о дочери.
– Лучшего доктора, чем время, не найти. А оно особенно милосердно к детям. На их крошечных сердцах этот опытный хирург не оставляет рубцов.
Вдруг из детской комнаты раздался какой-то шум и грохот. Взрослые беспокойно подскочили. Но Эдик в мгновение развеял их тревогу, забежав с сияющим лицом в зал. Весь свет принадлежал ему.
– Папа! Папа! – кричал радостно возбужденный малыш. – Бабушка! Моя мечта сбылась!!! То, что загадал я, когда задувал на торте свечки.
Отец, открыв рот, ещё никак не мог взять в толк, о чем лепечет его взбалмошный сын. Первой пришла в себя Бабушка.
– Какая мечта, внучек?
– Мама! – кричал Эдик. – Мама все-таки пришла! Она поздравила меня с днем рождения!!!
9.
Время – начало одиннадцатого. Скоро ночь...
Константин с Сюзанной потихоньку открыли дверь и прошли в квартиру.
Сюзанна первая прошла на кухню и включила свет. Свекор, облокотившись на спинку стула, спал.
– Эдуард Львович? – тихо окликнула она. – Эдуард Львович! – подошла ближе и притронулась к его руке, которая после прикосновения её пальцев упала с колен и безвольно повисла вдоль тела. – О Господи! – с ужасом произнесла она. – Костя! Костя! Скорее иди сюда!
Константин вбежал на кухню и уставился на неподвижное тело отца. И долго простоял он так, не в силах произнести слово и даже вздохнуть. Дух застывшего времени парил под потолком, и стрелки на часах боялись пошевелиться.
На лице у почившего именинника застыла маска вечного покоя, как у скитальца, который всю жизнь искал приют; теперь он найден – на века.
Сюзанна подошла к столу.
– Посмотри, – указала она на торт, на котором возвышалась полуистлевшая свеча. – Кажется, он загадывал желание, – удивилась женщина. Константин вздохнул...
О чем ещё мог мечтать старик, столько лет безгранично любивший свою жену? Воссоединение в вечной жизни мог пообещать ему Господь... И детская наивность, и юношеская влюбленность – все, все было ТАМ...
