Ольга ШИЛОВА
В автобусе
Только вспомнила про яблоки в саду:
как сейчас приеду — уплету —
штук четырнадцать — одна — в один присест! —
а дедок уже к себе в пакет полез —
тянет яблоко и перочинный нож...
А мои в саду — вкуснее, всё ж!
Так всегда бывает: чем красней —
чем красивей — тем они вкусней.
А дедок — зелёное жуёт...
вслед ему конфету достаёт…
чмокает уж пятый леденец...
Скоро ж мы приедем, наконец?
* * *
Если влюбиться — то только в монаха.
Только в монаха нельзя.
Вот бы и мне, как июльская птаха —
жить — замерев от Господнего страха —
в ласковой сини скользя…
Мошек ловить и чирикать на ветке...
но для чего Ты, Господь,
дал мне смирять в усмирительной клетке
неусмиримую плоть?
* * *
Потолок небесный низок.
На асфальте — гололёд.
Галка — яблочный огрызок
на обочине клюёт.
Ну и гнусная погода:
всюду и везде — вода.
Ноги встречных пешеходов
лишь видны из-под зонта.
Презабавно и курьёзно:
кто есть кто — не разберу.
Но когда не виртуозно
держишь зонтик на ветру —
то и дело жди подлянку —
кабы кто в тебя не влип.
А ещё, что наизнанку
вывернется мокрый гриб.
* * *
Эта пёстрая птичка лесная
упорхнула за мною из рая.
Эти шавки, что уши пригнули —
за любимой хозяйкой шагнули
в этот морок, уныние, смрад,
в злотерновника жалящий сад.
Им потом понаделали будок…
натаскали на зайцев и уток…
разобрали по тёплым домам…
к дармовым приучили кормам…
расселили по басням и сказкам…
обучили за лакомства пляскам…
Посредине трескучей зимы
спят аквариумные сомы,
канарейки-коты-попугаи —
видят сны о всамделишном рае…
Миллионы уж лет этим снам.
В них — безмолвно-прекрасный Адам —
на заре своих девственных лет —
и не знающий — что он Поэт…
что ему уже Богом дана
первозаповедь первых речений:
для грядущих вслед — стихотворений —
всякой твари наречь имена!
* * *
На цветок медоносный летит пчела.
Не обманешь бессмертной моей пчелы.
На обычный вопрос: “Как твои дела?”
Отвечаю: “Сладки они и светлы”.
Даже слаще, чем мёд, и светлее дня!
Потому невозможно её унять —
эту чудо-пчелу — что летит, звеня —
на цветок, и чуть свет — полетит опять —
на чистейший наркотик, на Божий дар —
что небесную радость в себе таит.
Ей не сладок ничей на лугу нектар.
Сколь ни пробуй — а всякий чуть-чуть горчит.
И, конечно, она от него хмельна…
А иначе? — иначе не может быть.
Говорят, что любовь, будто смерть, сильна.
А ещё — что по смерти мы будем жить!
Ольга АНИКИНА
* * *
О чём тоскуют поезда,
О чём так жалобно вздыхают?
О том, что едут не туда,
куда мечтают... —
На поводке железных рельс —
всегда, вчера, сегодня, завтра —
ни в горы, ни к реке, ни в лес,
а в Монино
да в Александров.
О чём ты, поезд мой, гудишь,
едва лишь миновав Мытищи?
Всё жалобней гундишь,
всё тише:
“Хочу в Париж!”...
“Хочу в Париж...”
* * *
Я вспоминаю понарошку
премудрость кухонных наук.
Я жарю жёлтую картошку
и чищу золотистый лук.
Дурман кинзы и базилика —
на кухне, в комнате — везде!
И мягким жаром дышит плитка,
и масло драгоценным слитком
сияет на сковороде.
Шкворчат картофельные дольки,
всё ярче корочка у них.
“Во сколько ужинать?” —
“Во сколько?” —
весь дом восторженно притих.
Гляди-ка, похватали ложки...
(Сравненья — тусклы и сухи...)
Поэт!
Нажарь семье картошки,
когда не пишутся стихи!
* * *
Я знаю, что снова
чертовски была неправа.
Вину признаю,
но по-детски надеюсь на чудо.
Прошу Вас, Товарищ Инспектор!
Отдайте права!
Я здесь повернула под знак… Но я больше не буду!
Я в пробках стою!!!
У меня в бардачке есть ключи
на десять-четырнадцать!
Скорость? Да что Вы, ей-богу!
Я даже во сне вижу беленькие кирпичи
на красных кружках — и дорогу, дорогу, дорогу!!!
Товарищ Инспектор, какой из меня пешеход…
Ни шубы, ни туфель...
Зато без изъяна машина!
Верните права, и Господь вам поставит зачёт.
И даму вперёд пропустите,
Товарищ Мужчина.
* * *
и всё-таки, как это ей удаётся —
её невозможно спутать
ни с кем,
даже если она появляется
каждый раз
в другой стране,
в новом платье
и с новым прошлым.
она удивлённо моргает,
притворяется,
будто видит тебя впервые.
ты идёшь на запах,
хватаешься за перила,
и ступени качаются, и внизу глубоко.
и однажды,
перед рассветом,
ей повезёт:
она
снова сбежит от тебя
по верёвочной лестнице,
будто бы навсегда.
непостижимо,
как это ей удаётся…
* * *
В тенетах строк ночуют имена,
и видят сны, не зная друг о друге,
и часто просыпаются в испуге,
и ночь для них мучительно длинна...
...ворочаются, ждут, что выйдет срок,
им зябко в междустрочьях полутёмных,
и каждое из них — слепой котёнок,
подброшенный людьми на мой порог.
Все домыслы пусты,
расчёты врут,
а память размывается и тонет...
Но имена... мне тычутся в ладони,
и снятся мне, и плачут, и зовут.
Мария ДУБИКОВСКАЯ
Страшная сила
Я раздражитель для чужих мужей.
Событие локального масштаба.
Мечта поэта. Вишня в бланманже.
Водительница нервов по ухабам,
Бросательница взглядов и платков,
И вызовов. Движенье ли, изгиб ли…
Тропа войны. Страна для дураков.
(Вы пойманы — опутаны — погибли…)
Жемчужина в пяти шагах ходьбы.
Нет, бриллиант волшебного ограна.
Сюжет дуэли. Поле для борьбы.
Приз лучшему. Джоконда без охраны!
Я раздражитель для чужих мужей.
Я их желанья ощущаю кожей!
…Пока нет раздражителя свежей —
Чуть-чуть красивей. И чуть-чуть моложе.
* * *
Мы слыхали прошлым летом
Разговор яйца с омлетом.
Началось издалека —
— Вы разболтаны слегка!
Слабоват у вас характер,
Слишком много молока!
— Да и вы, — сказал в ответ
Рассердившийся омлет,
Не особенно крутое,
Знаю-знаю ваш секрет:
Только с виду гладко,
А внутри-то — смятка!
Чем окончен этот спор,
Мы не знаем до сих пор,
Потому что съели завтрак,
Не дослушав разговор.
Парижский шансон
Однажды ты какой-то город
Себе приснишь,
И вот уже легко и гордо
Над ним паришь,
И вертишь две случайных фразы
На языке,
И обнаруживаешь сразу
Себя — в строке.
И замечаешь прямо с трапа
Программы гвоздь:
Торчит изысканным жирафом
Земная ось!
Но из-под юбки чудо-башни
Узришь едва ль,
Как интересно девки пляшут
На Пляс Пигаль!
И ты идешь туда по лужам,
Но с ветерком
Тебя всосёт в себя верблюжий
Монмартрский холм,
Чтоб там какой-нибудь умелец
Сумел успеть
Тебя на фоне пыльных мельниц
Запечатлеть.
На живописцев глядя стильных,
Впадаешь в раж —
Мечтаешь тоже взять Бастилью
На карандаш!
Нельзя не взять: цветут балконы,
В душе — июнь,
Прекраснозады аполлоны,
Куда ни плюнь.
На древнекаменных ступенях
Сидишь, устав,
Пытаясь вишни и сирени
Читать с листа.
Прочистив клюв, плеснув на крылья
Кокошанель,
Опять летишь — на запах гриля,
На рю Гренель,
Где беллетрист велит гарсону
Нести гляссе
И правит маркером лимонным
Свое эссе.
Там лук исходит тихим супом
На карамель,
Там будут звать тебя преступно
“Мадмуазель!”
А в звуке, что светло и ясно
Струит струна,
Там перекрещены пространства
И времена.
Потом каштаны гасят свечи,
Огни рябят,
Вписав себя в парижский вечер
(Его — в себя),
На ус наматываешь устриц,
На шею — шарф,
И пьешь бордо с улиткой улиц
На брудершафт.
Я женщина почти без недостатков
Я истеричка. Я невыносима.
Я разная, как сто улыбок мима.
Я эгоистка. Я великолепна.
Я от своих лучей, сияя, слепну.
Я нимфоманка. Я — непостоянна.
Я ветрена, я буду Ваша рана.
Я вечная эксгибиционистка.
Я обнажаю чувства. Я артистка.
Я королева черного пиара.
Я сплетница. Я Вам совсем не пара.
Я аферистка. Я плету интриги.
…Я лишь фрагмент. Я вырвана из книги.
Я Вас люблю. Я Ваша без остатка.
Я женщина почти без недостатков.
Относительность
Ломая каноны, минуя заветы,
Взрываюсь словами в ладошечный рупор:
ПРЕКРАСЕН МУЖЧИНА, УПЕРТЫЙ В ГАЗЕТУ!
(В сравненьи с мужчиной, упертым в компьютер.)
(Слегка поразмыслив, спустя две минуты
Убавила в голосе уровень грома:
Прекрасен мужчина, упертый в компьютер,
В сравненьи с мужчиной, упертым из дома.)
О вреде интеллекта
Толку нет носиться с умной рожею.
Если жизнь с размаху лупит палкой —
Лучше идиоткой быть восторженной,
Чем подавленною интеллектуалкой.
Демонстрация протеста
Ты говоришь: “Культурный дискурс...
Полисемантика контекста...”
А я на даче рву редиску!
И это — акция протеста!
