Алексей Филимонов
Алексей Филимонов – поэт, переводчик, литературовед. Родился в 1965 году в г. Электростали Московской области. Окончил факультет журналистики МГУ и Высшие литературные курсы при Литинституте им. Горького. Автор книг стихотворений «Ночное слово» (СПб., 1999) и «Сиреневая гроза» (Болгария, Велико Тырново, 2012) – на русском и болгарском языке в переводах Владимира Стоянова, а также книги переводов «Глоток жизни» (В.Стоянов, Велико Тырново, 2012, на болгарском и русском языке). Опубликовал множество статей о проблемах современной поэзии, исследователь творчества Владимира Набокова и переводчик его английских стихотворений. В 1997 году создал новое литературно-философское направление вневизм, развивающее идеи символизма и противостоящее упадку постмодернизма. Зав. отделом поэзии журнала «Аврора». Член Союза писателей России. Живет в Санкт-Петербурге.
ГЛИНА ОРЕДЕЖИ
...Мое ль безумие бормочет,
твоя ли музыка растет...
В.Набоков. Дар
1
Из этой глины вылеплен Адам,
и обожжен известием бездонным
о жертве Богу и другим богам
под пологом лесным, сине-зеленым,
И остужен каленым родником,
несущим свет и тающее слово.
Сюда Набоков приходил тайком –
еще не Сирин, – к бабочкам лиловым.
2
Плотина в жгут затягивает реку,
чтоб выпростать отчаянный поток.
Над Оредежью приоткрыто веко
и чуть слезится в мареве зрачок.
Пещерный житель горних лабиринтов,
он смотрит, как лобзают облака
сквозные души снов полузабытых, –
и видит нас, идущих сквозь века...
3
Хозяин спит, и пустотой надмирной
объяты высь, и дом, и немота.
Бездомность он оправдывает Лирой,
манящей нескончаемо, как та,
что тронула неведомая Муза
вот здесь – близ неоттаявшей стены.
Зола и прах. И пепел. И обуза –
земные, нескончаемые сны.
4
Прощаемся с мечтой и укоризной
близ Склепа, отступившего на дно.
Прощаемся с любовью и отчизной,
которой быть собою суждено.
А Оредежь все так же виновато
мерцает, и в тени былой Парнас
о чем-то шепчет. И душа крылата,
как сиринская, вспыхнувшая в нас.
ДАО
Жёлтая рыба изгнанья
нам подана в котелке.
Горы поют в назиданье
на неродном языке.
Привкус трясины и ночи –
брашно нирваны вокруг.
Эхо над нами хохочет –
видишь ли бездну, мой друг?
Камень сорвался с утеса,
в озеро канул без дна.
Небо темней купороса –
чаша чужого вина.
Рябь на воде с недосыпу,
где раздробилась луна,
слезы-алмазы просыпав
в лунки мгновенного сна.
Холодно в теле всезнанья,
жалок приникший песок.
Птица блестит в мирозданье,
вымолив неба глоток.
* * *
Весенний снег медлительней, чем зимний,
он успевает на лету прозреть,
порою в капли обращаясь ливня,
порою успевая долететь.
Укрыть собой, неповторимым пухом,
немую хлябь, взыскующую свет,
назло прогнозам и нелепым слухам,
он мыслит и к тебе летит в ответ.
Коснись лица, пылинка безвозмездья,
растаяв, как слеза небытия...
Последний снег, ниспосланный созвездьем,
кружится, о бессмертии моля...
* * *
Учите вне-язык,
он вам поможет в бездне –
так будущности крик
освобождает песни
о воле тишины,
о пламени всезнанья.
За дерзость вы должны
умерить покаянье
преобразившим ночь,
раскинувшую сети,
и бездну превозмочь
глаголами бессмертья.
Перевод Алексея Филимонова
Владимир Стоянов (Болгария)
Владимир Стоянов – поэт, переводчик, бард, критик. Родился в 1959 году в городе Варне. Дипломирован по специальности болгарская филология. Его стихи переведены на многие языки. Автор нескольких лирических сборников, выпустил в Болгарии нескольких двуязычных болгарско-русских книг, переведя стихи Варлама Шаламова (сборник «Лиловый мёд») и многих современных авторов.Член Союза писателей Болгарии. Живет в Варне.
УБЕГАЮЩАЯ ТЕНЬ РЕКИ
Земная юрта тает на глазах,
над входом я откидываю горы.
Закатных зорь надев пурпурный прах,
огонь божественный скрывают взоры.
Еще тепло мне нужно, как ребенку,
ладони мои нежат колоски.
И воробьи бросаются вдогонку
за тенью убегающей реки.
И кровь мою томит порывом ветр,
и сумерки спустившиеся гонит.
Взволнованно я встречу горний свет,
с улыбкою застывший на пороге.
ГЛОТОК ЖИЗНИ
Постигаю судьбу
в облетевшем цветке одуванчика
или в камне,
который молчит, что отвергнутый Бог.
А закат-канарейка,
с золотыми глазами обманщика,
уже смотрит в бездонность,
туда, за последний порог.
Нет грядущего там,
где минувшее стало обузою.
Мудрость жизни горька,
облекая прозренья, как дым.
Ты как будто обласкан –
друзьями, и славой, и музою,
а по сути, живешь
словно волк – одинок, нелюдим.
Вот и осень зажгла
в храме лета светильники жёлтые,
где гневливый звонарь
раскачает в ночи небеса.
И кочуют по миру
недопетые песни меж звёздами.
А язык прикусившая жизнь
средь зимы закрывает глаза.
БЕЗДНА
Я не кричу пред бездною враждебной,
пугая бездну, я над ней молчу.
По слову не взбираются с надеждой,
сомненьями врастая в суету.
Подобно царственному рогоносцу,
смежает синь озёрные глаза –
дабы развеять тяжкие вопросы,
ответить на которые нельзя.
Пускай и в десяти овечьих шкурах,
свою природу не изменит вор,
тебя уже ограбив накануне,
сегодня за иным к тебе пришёл.
Быть человечней ищем оправдания,
своей земной личины не избыв.
Слова пусты, в насмешке исчезая,
когда любовь – лишь стародавний миф.
УЛЫБКА ВЕСТНИКА
Под разорванным парусом чёрным, на снежной галере,
возвращаясь из плаванья, вестника я обогнал.
И прозрел вдруг отец, что распятью я стал соразмерен
и что крест за чужие грехи – это мой пьедестал.
Без морей и без берега вестник судьбы умирает,
выдыхая горбатую весть, побледнев от тоски.
Ухо зарева слышит эфир и в забвенье гадает,
упадая в томленье на серые злые пески.
Исповедуясь, горько молчу – вспоминающий Имя,
как полыни росток, у дороги возросший тернистой.
«На кого оставляешь? Всевидящий Отче, спаси мя!» –
предвкушая спасенье, шепчу я средь силы лучистой.
За спиною мой вестник, с пророчеством он опоздал,
на земле побеждён, но в бессмертие взят не случайно.
Он о жизни умершего брата по звёздам читал,
но в улыбке его до сих пор не разгадана тайна.
