***
Восьмое марта — праздник...
рыбаков,
и выходной, и лед еще не тонок.
Едва собравшись, засветло, спросонок,
спешат мужи из теплых уголков
туда, где снег блестит, как чешуя
зеркального с отливами леща, и
туда, где лунки маленькой края
огромную Вселенную вмещают,
где прикипает к удочке душа
и замирает в ожиданьи зова,
где жизнь в любую морось хороша
с уловом и без всякого улова.
***
М.Б.
Чудодействовать — это непросто,
но однажды в начале весны
над растаявшим льдом у погоста
воскреси мои детские сны.
Я смогу чудодейством ответить,
незаметным для тысячи глаз,
и не будет на всем белом свете
двух скитальцев счастливее нас.
***
Не первый раз, не первый год —
случается, и мне везёт.
Встречая зимнюю зарю,
ушедший век благодарю
за то, что вспыхнули в пургу
три алых розы на снегу.
Возможно, их волшебный свет
мне озарит ещё сто лет.
Я рада вечеру и дню,
я утро каждое ценю —
Услышу — и душа светла:
— Любимая, как ты спала?
И ничего важнее нет,
чем твой вопрос и мой ответ.
Вот сказка, что коснулась нас
звеном в цепочке двух пространств.
Пусть держится земная ось
на этом:
— Как тебе спалось?
***
Когда ворвётся крошечной звездой
в твою судьбу живой комочек света,
когда сердца одним теплом согреты,
как две струны мелодией одной —
научишься и ползать, и летать,
и спину гнуть, и, обретая гордость,
в себе откроешь царственную стать
и самую плебейскую покорность.
Пойдёшь своей любви наперекор,
слезами без молитв начнёшь молиться
за каждый дочкин вдох, за каждый взор
ещё не оперившейся Жар-птицы.
ИЛЬИНИЧНА
На фотоснимке добрый, твёрдый взгляд —
Ильинична — мать девяти солдат.
Так вышло, мы встречались только раз.
Что помню я? Взгляд бабушкиных глаз,
её калитки из ржаной муки,
прикосновенье теплое руки...
Конечно, помню сказки о морях,
не о принцессах — о богатырях.
Но мне, трёхлетней, было невдомёк,
зачем носила бабушка платок
лишь чёрный? Я, сказать начистоту,
хотела сдернуть эту черноту.
Однажды я платок под тюфяком,
проснувшись рано, спрятала тайком.
Бабуля встала, ищет — не найдёт,
другой платок из тумбочки берёт,
такой же чёрный, но еще черней...
Откуда знать мне — шестерых парней
домой, на берег Северной Двины,
не дождалась Ильинична с войны.
***
Ничего уже святого
на Руси моей Святой...
Вот и выкинуто слово
из печальной песни той,
что, казалось, будет вечно
литься с синей высоты...
На каком другом наречье
о любви зашепчешь ты?
Ни небесного, земного,
собранного в узелке —
жаль потерянного слова
на родимом языке.
Но разбуженная хрусткой
перекличкой воронья
по ночам кричит по-русски
дочка финская моя.
НА СМЕРТЬ МАМЫ
Синичка, приспусти свои крыла,
уткни свой клюв в кору на ветке голой
и помолчи. Она не умерла,
а тоже стала птицей в мире горнем.
Такой любви нам больше не сыскать,
и в нежности её прикосновений
мы ощутили Божью благодать
и доброе на жизнь благословенье.
ВЕРЕ РЫЖОВОЙ
Великою тайной владеет художница Вера,
ей за девяносто — идём не спеша по мосту,
пред ней изумленно стихают балтийские ветры,
и, благословляя, глядят на её красоту.
Художнице Вере подвластно пространство и время
не каждой богине такое под стать волшебство —
в глазах её словно в безоблачном небе апреля
пленительный свет и восторг, и любви торжество.
Художница Вера, позвольте побыть с Вами вместе,
готовить палитру для росписи чашек и ваз,
пусть первая скрипка играет Вам из поднебесья,
смычком направляя о юности Вашей рассказ.
***
Не отвергай, тебе привидеться
смогу тибетскою провидицей,
но лучше — северной провинцией,
с такою северной судьбой.
Свою подругу — ночь бессонную,
белёсую и невесомую,
с росою чистою, бессолою,
я приведу тогда с собой.
С улыбкой царской, независимой
не называй меня завистницей.
Россия держится провинцией
и русской женщиной любой.
***
Мы втянуты в нелепую игру —
у игроков ни родины, ни хлеба...
Поэзия пришлась не ко двору,
но что ей двор, когда ещё есть небо?
И есть земля без имени, в слезах,
измученная играми без правил,
что ни вещун, то ей пророчит крах,
за грех какой её Господь оставил?
Но колдунам ответит окоём,
откликнутся весенние рассветы.
Пророков нет в отечестве своём,
но есть в своём отечестве поэты.
***
Прео6ражаясь каждое мгновенье,
осенний день уходит. Торопись,
сегодня не возьмёшься ты за кисть —
наутро не увидишь повторенья.
Неистово, своей дождавшись власти,
враждует ветер с листьями всерьёз,
минута — и в кружении берёз
запутаются солнце и ненастье.
Бери скорей эскизную тетрадь —
двух листопадов не похожи лица.
Уходит, не умеет осень ждать,
в рисунке помоги ей повториться.
***
О, эти искры маленьких грибов,
сверкающих, как звёзды под травою,
сплетение ветвей над головою,
хруст лежняка, стук сердца и шагов.
Как хорошо идти в лесу след в след
за грибником, чей взгляд суров и зорок.
И я иду среди ложбин и горок,
дышу, люблю — и проживу сто лет!
***
Когда падает небо грозой на солёные скалы,
когда зверь по тропе незнакомой петляет в лесу,
в этот огненный час я начну свою песню сначала,
сотворю тебя, время, и вечности в дар принесу.
Станет время струной, станет время строкой и ступенью,
на пути к незабудке лесной, что давно меня ждёт.
Пробуждайся, земля, я тебя сберегу, я успею.
Своей песней согрею в ненастный и ветреный год.
БЕЛЫЕ ПТИЦЫ
Как похожи вы, белые птицы
с самых разных земных берегов.
Здесь во льдах, среди вечных снегов,
что заставило вас приютиться?
Ни оттаять — короткое лето,
ни согреться — остудят ветра.
Внемля зову рассвета,
собираются чайки. Пора.
В разных стаях отправятся снова
к берегам отдаленных морей.
Солнцем сдержанным, солнцем суровым
напоследок их, Север, согрей.
***
Ю.Т.
Сбереги мне озеро до тепла,
с берегом берёзовым у косогора.
С первыми морозами я ушла,
но вернусь с последними — это скоро.
От зверей смородину приукрой,
помнишь, как нам сладостно было с нею?
А с черникой, собранной тобой,
пироги намного вкуснее.
Все пути заснежены — вьюга — Русь,
не на лыжах мне, не на конях,
но однажды с радостью я прорвусь
в твой пейзаж морозной строкою.
Сбереги мне озеро до тепла,
без пригляда озеру жить опасно.
Ну а печка русская всё цела?
Раз цела, то жди меня ближе к Пасхе.
