СВЕЧА
Горит свеча на удивленье,
на радость, Господи, горит.
Таит в себе успокоенье
и исцеленье от обид;
собой являет образ жизни:
над медью мира воск навис,
весь устремлён к иной отчизне
огня подвижный кипарис.
Всё, что вокруг, теряет зримость,
ты смотришь в пламя не дыша,
вновь верует в неопалимость
огарком ставшая душа.
ПУСТЫННОЕ
Принимаю колючую данность:
сей безмерно сыпучий песок,
мой живой,
мой непрочный висок,
вдохновений моих первозданность –
сквозь песок просочившийся сок,
саксаула нежнейший листок
и гранатовых скул
многогранность...
***
Я внял до уровня отпущенного мне
на день сегодняшний…
Но слово набухает
и оболочку пониманья разрывает,
и новый смысл
плывёт в меня извне.
Я не из тех,
кто, видя, знает,
но смысл таящее на медленном огне
мой дух томит,
догадка допекает,
и откровенье, как полёт во сне,
легко даётся,
силою играет…
Измученный,
я снова на коне!
***
Могу ли я?
Я не могу:
не знаю,
не вижу и не слышу,
нем, как рыба,
и плоть слаба,
и память моя злая,
и срок мой мал,
и вечность –
это глыба...
Но вдруг строка
неистово сквозная,
небесным током
по земным изгибам
вен смертных
мчит, могильное пронзая,
рождая в сердце: «Господи,
спасибо!».
Я вижу,
слышу,
знаю,
осязаю!
Я – слово,
что когда-нибудь
где-либо...
***
Запрокину главу –
и увижу
сквозь погашенность лампы, сквозь дом
хоровод
над небесным прудом.
Его песня лицо моё лижет,
его поступь всё ближе и ближе,
его музыка о родном,
его лица – семейный альбом,
он
на голос
судьбу мою
нижет.
Молний нет, и отсутствует гром,
его ритм
обронённым пером
кружит плавно
то выше,
то ниже…
Хорошо вспоминать о былом:
ощущать остывающим лбом
звездопад,
от волнения
рыжий…
КОНЦЕРТ
В разводах фиолетовых, зелёных, золотых,
оттенками своими плавно
переходящими друг в друга,
я заблудился и затих…
Красиво было и забавно,
но ощущение испуга
тайно,
как будто бы случайно,
в кулак вдруг сжало пальцы чувств моих…
Издалека возникло нарастанье звука – да! –
как будто бы стрелы летящей,
но вырос звук до птицы цепкой,
говорящей: «Я не беда!»
Лица коснулся посвист шелестящий,
и обернулося лицо посмертным слепком,
над преходящим
вознёсся будущим, как настоящим,
и это мне не стоило труда.
Всё дело в том, что тихий, плавный снег
спиной ко мне стоял, как человек,
лицом ко мне стоял шарообразный морион –
забота чёрная о том, что впереди,
и шаровою молнией в груди,
со мной делился он.
Движение его руки напоминало проникающий удар,
кривой, как ятаган,
мгновенно возвращающийся в шар.
Как дар,
что Богом дан,
он просто вёл, без обращения: Иди!
А между тем в лесу волшебном – фиолетовом, зелёном, золотом –
журчал ручей, и певчая, уже другая, птица,
как в дом,
манила вдаль
легко, пьяняще,
но печаль
взывала лесу помолиться
не кричаще
и смертью причащаясь к говорящей чаще,
стать музыкой и в музыку рожденьем новым влиться.
Как дирижёрской палочкою снег
и как смычком по струнам Наполеон от скрипки,
сквозь мишуру мелодией пробиться.
Подрагиваньем век, поймавших век,
агонией измученной улыбки
в шар духа чистого нетленно воплотиться,
где сердце-бубенец
мальчишка-сорванец
смычком в эфир подбрасывает зыбкий –
с кошачьей головой во рту в мешок глухой зашиться,
из речки Чёрной номер Два,
живой воды напиться,
в обычные для смертного слова
великой пустотой бессмертия вселиться.
Быт врёт – поэзия, как музыка, права.
Вошедшим в это как не веселиться?
Смерть – днём сова,
когда наш дух поёт!
И Лик по образу вылепливает лица…
и в каждом каждый Бога узнаёт! –
круговорот любви, где совесть – чтица,
которая на ощупь свет даёт,
с которым невозможно заблудиться.
Птица
жизни
в любой отчизне
когтями – плоть, но пеньем – путы рвёт.
Пора остановиться –
дракон парящий…
скоро упадёт.
