Глава из поэллады «светожизни смертотень»
…цветочная процессия: Цирцея – жрица Цельсия?
бесхитростный, прекрасный век окрасит кровью имярек:
сначала имя подберёт – потом историю в расход!
невызревшие цезари запретный плод надрезали.
зияющие раны – тирановы тараны
в пространствах, правда, временных от Левия до лениных.
в приконченных распутиных – невзорванные путины.
…над Летой стелется туман,
пока не свистнул Чингисхан.
смертельная прогрессия – от Цельсия до цезия,
от Цезаря в прострации – до стронция на станции!
задушат Павла Первого – для Пушкина гипербола.
когда душманы душат – ни Пушкина, ни Буша.
…ход времени нейтрален, пока не вякнул Сталин.
и Гитлер, и Наполеон четвертовали триллион
младенцев незачатых в коленах правнучатых, –
ушедших в чёрный минус… наигрывай, Гамбринус,
мелодию печали – она звучит в начале,
она – предтеча Слова, гармонии основа.
Рождество-2000
Версия «Лексикон», словно дряхлый комод…
Выскочи на балкон: «Батюшки! Новый год!»
Радостно одному – брошенный, как пятак…
Клином на Колыму мыслей плывёт косяк.
Холодно. Горячо. Хохотом душишь стыд.
«Come in…» – ворчит сверчок. Он за камином спит.
Выключи телефон – можно на целый век.
Рубрика: «Божий сон». Версия: «Человек».
Лампочка над столом – в тысячу ильичей…
Скоро покинешь дом царственных рифмачей.
Вольно верстай судьбу: свечи, вуаль, Версаль.
Точка. Тире. Табу! Водка, селёдка, Сальск.
Выруби патефон точно на слове «Ночь».
Паспорт. Графа «Дракон». Лекция «Сын и дочь».
Празднуй безумный сплин. Синий кружится снег.
Радиус именин чистых, как первый грех.
Вечное волшебство. Десять заветных тем.
Рубрика: «Рождество». Версия: «Вифлеем».
* * *
Юрию Перфильеву
Родина! На трибунах старых больше, чем юных.
Барышня! В будуарах юных больше, чем старых.
Комплексы компенсируй: смелых больше, чем сильных.
Бравый мажор – в аккорды: добрых больше, чем гордых!
Разве на голых нарах гордых больше, чем наглых?
Облако – в одороблах: злобных больше, чем добрых.
Грешники – в гамаюнах: леших меньше, чем умных.
Новости (из воскресных): глупых больше, чем честных.
Праведные палитры: честных больше, чем хитрых.
Истина для речистых: вечных меньше, чем чистых.
Плачутся клавесины: сирых больше, чем сильных.
Музе положен отдых: падших больше, чем подлых…
Арии вариаций: каждому разбираться –
Больше? поровну? меньше? – ангелов или женщин…
Жив фронтовик столетний – первый, считай, последний! –
Яростный победитель: «Сталин лучше, чем Гитлер».
Горькие алгоритмы: храбрых меньше, чем хитрых.
Меньше? поровну? больше?! – пролито крови в Польше,
Чем на полях России… Тост: «За слабых, но сильных!»
Родина, без оваций – каждому прорываться…
Вино витых виол…
Ночной мастеровой (изгой консерваторский),
чудит виолончель: Челяба, НЛО…
Замечены в чаду Касперский и Касторский,
Козловский и «Козёл» плюс кильки полкило.
Сбежавшая жена (изысканная муза) –
в Тоскане на сносях: вселенская тоска!
(Пел пионерский хор три партии Карузо –
невесту карапуз по звуку разыскал…)
Бухой мастеровой в табачном полумраке,
терзающий резцом кленовую судьбу,
Доверь диез коту, отдай бемоль собаке,
бекар нырнёт в камин и вылетит в трубу!
Карузо виноват! (Козловский непричастен.)
Пел пионерский хор, и плакала Москва.
Пел комсомол и пил – за три семестра счастья.
(Чайковский молодых «Экспромтом» обласкал.)
Святой мастеровой (мастак виолончельный) –
два нимба над башкой: ZERO и НЛО…
Сбежавшая жена – подружка Боттичелли?
Флоренцию пьянит вино витых виол…
Ирония богов, или Предчувствие сонета
Вы вспомните его – по скомканной улыбке,
По синему кашне и спорной ноте «до»…
Потешный старикан чирикает на скрипке,
Кивая пятакам тинейджеров и вдов.
Пророчил и блажил у призрачного мола
И рифмы раздавал… А царский золотой,
В ладошку завернув, дурашливо промолвил:
«Награда, Ангел мой, за точность и за тон…»
Окликнуть? Освистать? Спросить о звездочёте,
Которым был скрипач? И памятью зрачка
Террасу воскресить и парусник нечёткий…
Но ищет талисман неверная рука.
Замызганный бульвар пронзит осколок солнца,
И звякнет золотой о горстку медной лжи…
Заученный поклон – старик не обернётся.
Пророчества сбылись: стихи, как миражи.
Ирония богов? Причуда пилигрима?
Мгновение – и вы ныряете в метро,
Твердя его сонет – о мнимых величинах,
Загадывая свой – о бешенстве миров…
Стожары… силуэт женщины
…с учётом того-сего, того и всего – вообще! –
я жалкое существо, живущее на хвоще, –
оболганный богомол, болезненный новояз,
хранитель святых крамол и грозного зова «Аз!»
разнузданная звезда взрывается неизбе… –
осознанная беда, опознанная в избе.
сюжет от меня к тебе продвинулся на микрон.
подкинь пятак голытьбе, подружка на миллион.
с учётом всего того, что брошено мной вотще,
ты – грешное божество в кроваво-жёлтом плаще,
летящее наобум, разящее наугад,
тиранящее Стамбул, врачующее Белград.
стамбульно табу судьбы: сбывается неизбе…
абы да кабы – в гробы, апостолу – А и Б,
наследникам – письмена, вериги лихих легенд,
растерзанная страна под титрами «happy end».
с учётом вчера, сего… и дня, что сожрёт Кощей,
поэзия – вещество, существенное в борще:
рецепты подскажет ямб, хотя ресторанит Бог.
хореи по букварям – гекзаметру на зубок.
неузнанная звезда врывается неизбе… –
минору назло и да… и даже назло тебе!
…сюжет: Рождества мажор! покажется: смерти нет.
Стожары. сержант. боржом. и – женщины силуэт…
Ангел-хранитель города S на фоне солнечного затмения
Ирине Аргутиной
Отправляю тебе литографию «Обморок Солнца» –
Или «Ужас Луны», если пристальный глаз повелит…
Полпланеты грустит, половина – поёт и смеётся,
Неучтённая часть созерцает сады Атлантид.
Прилагаю стихи под названием «Обморок сердца» –
Комментируя их, выпил лишку татарин-сосед.
«В Антарктиде, – твердит, – подо льдами секретная дверца,
А за нею сокрыт на века замурованный свет…»
Направляя тебе фотографии «Оторопь Солнца»,
Я не знал, что Луна покидает сибирский зенит.
«В Петербурге – туман…» – телеграмма пришла от чухонца,
«В Тель-Авиве дождит…» – отстучал на дисплей одессит.
«О текиле забудь! – намекаешь на оторопь сердца. –
Алгоритмы причин – в частоколе скандальных баллад…»
Тиражирует март обертоны уральского скерцо,
А Лавров (Королёв?!) уверяет: «Я – Понтий Пилат!»
Параллельно строчу киноверсию «Обморок Солнца» –
Переводчик Арнэ норовит про Чернобыль ввернуть
И про ужас Луны, но при виде горилки трясётся…
(Ты жалела меня: «Не глотай закордонную муть!»)
Рефлексует рефрен, у татарина – обморок сердца…
Совершенно забыл, что на снимке, где Ангел парит, –
Тонкий серпик Земли… А француз, окрестив иноверца,
Напросился в полёт с космодрома моих Атлантид.
синема: кинематика без математики
…это было давно. бзыковала зима.
два рубля – на кино. эскимо – задарма.
на экране – фата. Рим. двенадцатый час.
фаэтон и фонтан… фильм, конечно, про нас!
красота простоты. наготы чистота.
та актриса – не ты. просто ты станешь та!
хипповал. дурковал. колобродил. чудил.
и квадрат, и овал выжигал на груди.
теорема проста, как улыбка Ферма,
как загадка Христа, как закат и зима,
как восход и весна, теорема проста.
если ноет десна, сосчитаешь до ста
и сигаешь с моста, как герой синема.
теорема проста, как пустая сума…
Валаам волховал. валидолил Валдай.
и квадратный овал, и хоральный раздрай.
если клетка тесна, есть хурма и сурьма,
есть Дисней и Десна, и трюмо, как тюрьма.
кинематика сна исказилась в метро,
и чужая жена приблазнилась хитро.
это было вчера. зоревала весна.
полночь. чёрт. кучера. опоздала она.
стрессовал. рифмовал. прилетал. уходил.
Колымы коленвал. Бухары бигуди.
это было давно. отзевала зима.
на тебе – кимоно. на дому – синема.
теорема – в тюрьме. Мельпомена – в трюмо.
хризантема – в сурьме. Мимино – за кормой.
та актриса – не ты. простоты нищета.
и чужие черты. и чужие уста.
быковал. блефовал. приплывал. уезжал.
итальянский овал и кавказский кинжал…
это было всегда. как кентавр без кина.
на экране – звезда. красота, как вина.
простота, как вино, у столпа и столба.
итальянит кино. фаэтонит судьба.
в режиссёрах – мастак, в сценаристах – мечта –
и на невских мостах, и на Тау-Кита.
Москва: 7 ноября 2017 года – сон-реквием
…И грянула пальба, и ринулся ОМОН,
И вздыблена судьба – на кость, на кол, на кон!
Какие инженю? Одумайся, чудак!
У мальчиков в меню – дубинка и кулак.
Какие травести? Успей под хохот пуль
Под арку увести испуганных бабуль…
Форосский фарисей всегда творит раба…
История Расей: корона и кабак.
Ах, Господи, прости заказанную смерть:
У мальчиков в чести – предательство и плеть.
За тысячу парсек – поверженный пруссак…
История Расей: дорога и дурак.
Трагичны времена. Условна смена вех.
Ментальны имена: Жандарм и Человек.
Свирепа карусель танцующих собак…
История Расей: булыжник и бардак.
Коварен – се ля ви! – кремлёвский Карабас.
У мальчиков в крови – неписаный указ.
Октябрьский кисель. На башне – красный флаг…
История Расей: баланда и ГУЛАГ.
Потомок, старина, мотай на юный ус:
Отравлена страна, где каждый третий – трус.
Безумие рассей, запомни по складам:
Ис-то-ри-я Ра-сей: По-бе-да и бе-да…
Сухой остаток
Под обломками снов и фантазий дурацких
Дрыхнет стадо слонов – хоть труби, хоть агукай…
А на лезвиях скал (невдомёк папарацци!),
Словно брызги зеркал, пляшут голые буквы.
Над разливами трасс и клещами ущелий
Пара горестных фраз обнимает державу:
«Место встречи – Рязань! Православный священник
Пять столетий назад потерял парижанку…»
Под аккорды гитар и базар балалаек
Пропускает удар беззащитное горло…
Из ладоней ундин волки водку алкают,
И парадный цилиндр в небе плавает гордо.
Над букашками нот и чертогами опер
Старый дед – Новый год – хороводит устало…
На Рязань и Париж сыплет белые хлопья
(От подвалов до крыш!) лапидарная слава.
Под осколками строк и метафор кручёных
Исчезают восторг и наивная роза…
А в остатке сухом – вместо рифм обречённых –
Оседающий холм и гранитная проза.
Двенадцатый ДантеМонолог композитора и пианиста Даниила Сосердечного
Мечталось: соната – к серебряной дате.
По столику синяя книжка металась.
Она называлась… «Двенадцатый Данте»,
И, кажется, вспомнил, куда задевалась.
Усталость осталась в избушке сосновой,
Где сладко спалось и протяжно читалось…
А в «скором» – на стыках, под такты сверхновой
«Двенадцатой фуги», – ритмично считалось.
Призналась бабуся: «Винцо и творожек
Везу я Марусе и гусика малость…»
Двенадцать часов, без учёта таможен,
У Гуся Хрустального закольцевалось.
Качалось над полкой кольцо незабудок.
Наталка Миколке в любви признавалась.
И хвастал наколкой десантник надутый.
Двенадцать хвилин до крещендо осталось.
Казалось: срифмуются Данте и дата.
Горилка под сало никак не кончалась.
И шастал с гранатой солдатик поддатый.
Двенадцать секунд у окна спрессовалось.
Решился! – глагол совершенного вида –
Мужской антипод полутона «казалось».
Я вырвал гранату, но дёрнулся идол…
В глазах колебалась перрона вокзалость.
………………………………………………
Двенадцать. Для Данта аккорд раздраконю.
И вздрогнет соната под левой рукою.
Латая лакуны
Отболела баллада! Владея дарами Валдая,
Растранжирил полжизни на хроники школьных потерь…
Параллельная Лена, десятому «вэ» сострадая,
Выпускной провела в окружении тёртых тетерь.
…эсэмэска ЕЛЕНА ЖИВА – откровение бога!
В диафрагме судьбы – девяностых годов дребедень…
Закрываю глаза: у порога дрожит недотрога.
На дисплее – берлога, в которой троится бабень.
Фотография врёт? Или резкость зрачка подкузьмила?
Одноклассник «емелит»: elena-helena – латынь…
«Прекратите еленить! Баллада елейна. Людмила…» –
«Обожаю людмилить! Немедля – билет на Медынь…»
Имена оглаголь – зарифмуются горькие числа.
Выпускной оцифруй – обожгут карамболи времён.
Парадокс Алконоста: Алиса над Стиксом зависла,
А Елену увёл в Монреаль параллельный Харон.
Попрощайся с невестой в речистой ореховой роще –
За полвека до встречи на страшных смотринах старух.
Диаграмму разлук ветерок Машука прополощет.
Над крамольным романом впотьмах потешается друг…
Залатаю лакуны былины нескладной балладой.
Над Канадой светает, когда над Кавказом – закат.
Электронная почта. Чужих адресов канонада.
На Алтае – внучата. Скучает старшой «азиат».
SVSK без тчк
(танкетки)
*
Отче
честное че
*
царь ирод
псарь народ
*
наш марш
левой вправо
*
талант
не перепьёшь
*
Пуща
Союз юзом
*
вещдок
Плащаница
*
мыслить
нельзя молчать
*
жив-мёртв
фифти-фифти
*
десять
блогов Бога
*
выше
вишнёвый сад
*
табу
незабудка
*
УА
выдох Бога
