Малым-мало спалось
* * *
Невыносимая лёгкость бытия.
М. Кундера
Виноградную косточку в тёплую землю зарою.
И пускай не равнина и климат предельно иной,
поцелую лозу, повторю вслед защитникам Трои:
«Потому что нельзя быть на свете красивой такой…»
Потому что нельзя, но привычно лететь по спирали
в эту невыносимую лёгкость и спать наяву.
Альпинистка моя, скалолазка моя, моя Дали –
объясни мне, зачем на земле этой вечной живу?
Я прошу: белый буйвол, орёл и форель – три скитальца,
чуть помедленнее, не указчики вам кнут и плеть…
Но по клавишам жизни несутся безумные пальцы,
и простому тапёру за ними уже не успеть.
На золотом…
Крутится-вертится шар голубой…
1На золотом крыльце не упасть:
царь, царевич… А ты кто такой?
Крутишься, вертишься над головой –
барышню хочешь, а может, украсть,
выпить собрался. Сапожник, портной.
Девочка плачет – опять голубой
шарик вернулся. Зато Танин мяч
в речке не тонет. Сантехник, палач.
Плачет над клумбою баба с веслом –
где эта улица, где этот дом?
Где она барышня, где не дала.
И не исправить. Такие дела.
Крутится, вертится, как в спортлото.
Кто же ты есть на крыльце золотом?..
2Двоечник жизни, но выбери масть:
барышня выпадет – сможешь украсть,
выскочит царство – наймёшься царём.
Тише, Танюша, зачем этот рёв?
Что не сейчас, не тебе под венец,
что все умрут, даже сказке конец.
Высохнут слёзы, рассыплется смех.
Правда, всё – правда. О каждом, о всех.
Но посмотри на обычный предмет.
Да на любой. Подними на просвет.
Видишь? Ты видишь? Поглубже смотри –
крутится, вертится что-то внутри.
Барышня, песня, рассыпанный смех,
весь прошлогодний вийоновский снег.
Вся наша улица, весь отчий дом,
где мы всегда на крыльце золотом.
Январь 1924-го (на смерть вождя)
Степь да степь кругом,
Путь далек лежит…
Ста народов дом
день и ночь дрожит.
Стон да стон кругом:
«Путь далёк…», «Ле – жив…»
Кто он – этот Ле?
Может это – Нин?!
Свечку на столе
ставит селянин,
чтобы вьюги вой
в сердце не проник.
Но в степи глухой
замерзал ямщик.
Step by step вокруг
трёх родных осин.
Ле, который друг;
враг, который Нин,
чуя смертный час,
говорит коню:
«Конь мой – Vas is das?
Больше не корю
я судьбы своей.
Сон да смерть кругом…»
Станет мавзолей
се-Ле-нину дом.
Потечёт река –
Волга из людей,
к дому ямщика
в гулкий мавзолей.
Пусть он глух да слеп,
предан смерти-сну,
но и в этом сне,
повезёт страну
дальше птичьих стай
к Золотой орде,
в небывалый край,
Беловодье где…
В небе птицы крик,
солнца тусклый ком.
Мёртвый мчит ямщик.
Степь да степь кругом.
* * *
С добром ли без добра – какая разница?
Жить-поживать, в любом краю, когда
вагончик тронется, перрон останется.
Гори, гори моя-твоя звезда.
Кондуктор не спешит. Орешки грецкие
всё щелкает, как белка. И купе,
курящее купе на Тихорецкую.
А мы сегодня с девой tet-a-tete.
Меня-её – опасная трясина нас.
Кондуктор, блин, нажми на тормоза!
На Тихорецкую пускай братва, мы – пас.
Нам путь туда, где синие глаза
напротив, супротив. Уже без разницы,
что паровоз опять вперёд летит,
что машинист маньяк и горький пьяница,
в коммуне остановку норовит.
Он знает, крошка Цахес, злая бестия,
что с девой я сегодня, а не он.
И в самое колючее отверстие
бросает наш семнадцатый вагон.
Но скоро снова будет междуцарствие,
и к Тихорецкой подлетит состав.
Кондуктор тормознёт, чтобы остаться мы
могли для платонических забав.
* * *
Наша Таня горько плачет…
А. Барто
Бывает на даче, бывает, что мячик,
Бывает, что Таня над быстрой рекой.
О чем год за годом, о чем дева плачет,
ведь шарик вернётся, и он голубой.
И мячик не тонет, он тоже вернётся,
всё в жизни вернётся, до-после и за.
По Дону гуляет, глядит из колодцев
казак молодой, голубые глаза.
Что поздно начнётся, да кончится рано.
А мука несносна – любовь больно зла.
Цыганка гадала, бередила рану,
пиковая дама за ручку брала.
Не бритвой по горлу, так мысью по древу.
Летит в небе шарик, плывёт в речке мяч.
Пускай шепчут губы: «не быть тебе дева…» –
ты будешь, ты есть, ты была. Плачь не плачь.
Рязанские коаны
IВыйдет месяц из тумана…
выключай приёмник-передатчик
можно слышать ничего не слушав
не жалею не зову не плачу
выходила на берег катюша
знаешь даже ничего не зная
всё равно где оборвётся строчка
в эту ночь решили самураи
но разведка доложила точно
парни-парни в этом наша сила
память не задерживает лица
выходила песню заводила
ты теперь не так уж будешь биться
вдоль по коже или в сердце буром
выйдет месяц без ножа зарежет
над границей тучи ходят хмуро
дух бродяжий он всё реже-реже
расцветали яблони и груши
знаю даже ничего не зная
никого не слышав и не слушав
я/ты/он теперь скромнее стал в желаньях
IIУмом Россию не понять.
Ф. Тютчев
умом россию нашу мать
и вашу тоже не аршином
верстою чтоб не лечь не встать
или иосифом грузином
россия сфинкс и тем верней
кондратий хватит имярека
который никогда от века
а между тем всегда при ней
умом в россию только лечь
а век спустя опять подняться
кто к нам с мечом так вот он меч
эх любо жить в россии братцы
IIIВсё течёт, всё изменяется.
Гераклит
всегда течёт у гераклита
таится в кране ниагара
скажи-ка дядя ведь недаром
быть некрасивым знаменито
но круче быть живым и баста
чтоб под полтавой гнулись шведы
и пораженье от победы
сократа от екклезиаста
не отличать от грека перса
от дон-жуана квазимодо
быть обречённым на свободу
на силу тяжести без веса
запрячь в двуколку колесницу
коня и лань козу и волка
но быть живым живым и только
на вечный бой что вечно снится
как старший плиний младший плиний
без суеты надрыва транса
в сеченье времени пространства
быть ине-янем яне-инем
Ноябрь 89-го (возвращение с военных сборов)Комбат – батяня,
Батяня – комбат…
Осень. Круга квадратура.
Штык дурак и пуля дура.
Заоконная натура
глазу сонному претит.
От вороньего от грая
мысью землю огибая –
перебежка небольшая,
не испортит аппетит.
Старый ЛАЗ, туман летучий.
Чу, французы или тучи?
Эй, давай, братва, до кучи
заползай в автобус к нам!
Солдатушки, ребятушки
наши жены, знамо – пушки,
а ночные побегушки
по русалкам, кабакам –
это спорт отца-комбата.
Нам же спирт да аты-баты.
Если надо – вступим в НАТО,
надо – встанем под венец.
Или выплывем на стрежень
в паводок, а может в межень,
скажут – сидень, скажут – лежень,
вплавень можем или бежень
из-за острова на стержень…
Всё. Доплыли наконец.
* * *
Ой, да не вечер, да не вечер…
Под музыку Вивальди сорвали чёрну шапку,
сорвали ветры злые с восточной стороны.
Печалиться давайте, хватать себя в охапку,
родные и чужие, со всей большой страны.
Пусть есаул догадлив и разгадать сумеет;
пускай ой-да не вечер, спалось малым-мало.
Спасётся кто навряд ли, но небо заалеет,
когда сойдётся вече за праздничным столом.
И станет вдруг так ясно, что каждый не напрасно,
пусть не сносить нам буйной всем головы никак.
Но жизнь всегда опасна, ужасна, прекрасна;
и каждый был патрульным любви печальной в такт.
И потому давайте, споём: «Ой, да не вечер.
Как врозь и адски мало осталось в жизни нас…»
Пусть есаул Вивальди, догадлив будет вечно,
мы всё начнем сначала. И так за разом раз.
