Автомобиль «Жигули» затормозил возле Катюши.
— Ката! Садыс! — Тимур открыл дверку машины, протягивая девушке руку. Узнав «Жигули» Тимура, Катюша остановилась. Её девичье сердце затрепетало. Девушке неприятно было назойливое ухаживание кавказца.
Он выкатил на девушку глаза, чуть припухшие в веках. Катюша была стройная, ладная. Большие серые глаза ещё больше распахнулись на Тимура от удивления и непонимания. Рядом, в метре от бетонного бордюра дороги, прямо над девушкой и машиной, склонялись листвою к земле ветви липы.
Тимур неторопливо вылез из машины с видом хозяина на земле тихого городка России. Будто всё здесь ему было позволено. Катюша огляделась по сторонам. Стоял ясный день. Редкие прохожие шли по своим делам в будничных заботах жизни. В сторону машины по дороге двигались, помаленьку шатаясь, два пьяных мужика. Через дорогу — длинное деревянное здание милиции с решётками на окнах, на другой стороне дороги — бар, называемый в народе «капкан», за ним — баня и вытрезвитель.
Под ногами шуршали опавшие листья липы, собравшиеся в кучки возле бордюра дороги. Тимур возвышался над девушкой, вглядываясь в русую головку, в светлое лицо Катюши. К Тимуру подступала волна ревности, злобы. «Дэвка нэпокорная! Нэкуда нэ дэнешься!» — думалось ему.
Всё в девушке восставало против Тимура. Невольно вспомнился Славка с гитарой, с его задушевными песнями. Милый Славка, где ты сейчас?! Далеко… Поступил в лётное училище. Вот и письма давно не было. А ведь обещал писать...
— Ну, Ката, садыс! Подвезём!
Девушка чувствовала пристальный взгляд на себе. Она боялась поднять лицо и поглядеть Тимуру в глаза. Её душа льнула к Славке. Но что из того, если поглядеть откровенно и сказать, что не надо меня никуда подвозить?! Катюша не хотела смотреть в красивые глаза Тимура. В них была какая-то бездонная тёмная глубина, обвораживающая пропасть, тянувшая на своё дно, колдовская глубина, притягивающая неизведанностью, тайной…
Тимур жёстко взял девушку за руку, невольно протянутую к нему, и усадил Катюшу в машину.
Катюше стало не по себе.
Чёрная кошка пробежала через дорогу перед машиной. «Жигули» мчались за город. Мимо проносились деревянные частные дома, огороды, сады.
Друг Тимура, такой же чёрный и смуглый, был за рулём. Он хорошо знал дорогу. Почти на каждом ухабе притормаживал со знанием дела, иногда заглядывал назад, на Катюшу, будто чуял, что везёт великую ценность. Что может быть ценнее в жизни на земле? Честь?! Совесть?! Благородство?! А в юные годы неиспачканная хамами девичья простота и целомудренность?! Тимур что-то ласковое говорил девушке, насколько позволяла его нечистая русская речь. До сознания долетали слова: «Ката, Ката». Катюша отстранялась от Тимура — насколько могла. Она всё поняла. «Вот дура! Вот дура!» — сердце тоскливо заныло.
Красного цвета автомобиль «Жигули» остановился посреди поля на дороге. Было тепло и сухо. Светило августовское солнце. По высокому небу еле заметно шли куда-то облака. Звенели кузнечики в траве, земляной серый жук полз по стеблю спелой ржи, подбираясь к самому колосу.
Катя затихла. «Бежать? Но куда там. Быстро нагонят. Надо по-хорошему отделаться». Она с трудом открыла дверку и вышла.
— Тимур, ну зачем ты меня привёз сюда?! Мне ведь домой надо. Ведь обещал подвезти?!
— Молчи, дэвка!
Бесхитростное девичье сердце упало, почувствовало беду. Губы невольно прошептали: «Господи, помилуй!» Глаза Тимура по-бычьи наливались. Катюша снова вспомнила Славку. Не простит ей, если…
Тимур ласково дотронулся до Катюши, но рука нервно сжала кофточку девушки на груди. Он потянул кофточку на себя. «Иды-ы!» Между обнажившимися девичьими грудями заблестел золотой крестик. Катюша была с рождения крещёная, как все русские люди…
Друг Тимура выглядывал из машины. Он видел растерянное лицо Кати, блеснувший золотой крестик. Что-то шевельнулось у него в груди. Вспомнилась сестрёнка в родном краю, в горном грузинском селении; как крестили её в старинной церкви, крепко вросшей в камни над ущельем, и такой же православный крестик надевал на сестрёнку священник.
— Тимур, пэрэстан. Нэ дэло дэлаешь!
— Что-о?!
— Нэ трон дэвушку!
Катюша стояла на обочине полевой дороги. Когда из машины стал вылезать друг Тимура, девушка заплакала, нервно теребя кофточку на груди. Пальцы дотронулись до крестика. Катюша, глядя на свой крестик, задумалась, словно что-то вспоминая, и поднесла крестик к губам, и поцеловала его: «Господи, помилуй!»
Не обращая внимания на девушку, Тимур угрожающе пошёл на друга.
Катюша потихоньку попятилась от дороги в поле ржи. Спелые колосья ласково щекотали её руки, лицо, цеплялись за юбку. Девушка видела, что кавказцы громко спорили меж собою. Им не было никакого дела до неё. Она всё дальше удалялась в поле. Катя отвернулась от дороги. Впереди, недалеко, был лес. Только бы добежать до него! А там не найдут.
Она, что есть духу, побежала по полю, запнулась за рытвинку на земле, и упала, и ещё пуще заплакала: «Господи, помилуй!» Над русой головкой девушки склонялись спелые колосья ржи.
