Свободная касса
Вместо эпиграфа
к истине путь мытарствами выстелен,
свет на кухне горел бесперебойно
в течение года. Локальные войны
с самими собой и поиски смысла
отражались на творчестве и чертах лиц,
что всегда позволяли себе улыбаться.
весна под номером двадцать тринадцать –
раунд второй – играем блиц...
*** Абрикосовый пирожок (Кирилл Александров)
Мысль катится строго по проложенным рельсам
Из нравоучений и стереотипов –
Если ты еврей, то где твои пейсы?
Если высокий блондин, то где твой черный ботинок?
Электричка (Мария Сараджишвили)
Я отпускаю сотую электричку,
Глядя вслед стучащим колесам.
Говорят, мол, поезд ушел.
Как по указанию, пишу строго в личку,
А ощущения – всё так взросло.
Даже целоваться у школ.
На перроне кипят вопросы
«Откуда?». С чего взяли, что нужно
Быть мной, а не Вами?
Январь расцелует колеса,
Принимая в объятья радушно.
И примерзая губами.
У нас все терпение съело вокзалом
И запахом выгнивших шпал.
Платформы. Ступени. Ступни.
Я многого вслух не сказала:
Просто ты очень коротко спал.
И разбудил нас стук ли?
Прощания стали вредной привычкой,
От которой становится слишком нервно
Отыскивать знакомые лица.
Я провожаю последнюю электричку,
Хотя отзвонилась, что уеду на первой, –
Чтобы впервые не бежать,
а остановиться.
Двойной эспрессо (Алекс Форс)
А вы знаете,
Что в дороге человек лишается прошлого?
Неважно, мешает ли,
И пусть звучит пошло,
Но факт – неизбежно он
Растворится в шуме пути:
Не узнает, куда идти.
Не вспомнит, зачем быть им.
Макфлурри Де Люкс (Ольга Лебединцева)
Время под стук колес становится мягким, как сыр,
Кажется, Сальвадор, очень любил поезда.
Я переполнен смыслом, я снами почти что сыт,
Эй, кто не спрятался, я сосчитаю до ста, до ста, до ста…
Музыка не закончится, хоть и истерт винил,
Будет лейт(локо)мотив, вечно манить меня вдаль,
Даль ведь невиновата, в чем бы ты ее не винил,
Даль это героин, яд, цианид, спрятанный в сладкий миндаль.
Я наблюдаю сквозь окна, сидя в своем купе,
Все города одинаковы, разница в людях,
Там, в моем городе, снег, и чайник давно вскипел,
Я возвращаюсь туда, чтобы вновь захотеть убежать оттуда.
Глясе (Алекс Форс)
Я обновляюсь с фазой луны.
Во мне:
Ром и кола. Черное с черным.
Отчетливо помню оттенки,
тени, цвета.
Вокруг – суета,
Но и та не может пробить оборону,
Алям Аль – Миталь, мира снов,
В котором бароном,
примерно,
Является ваш покорный слуга.
Деталям – внимания.
Запахам, образам, звукам,
В ночи – переулкам,
Когда чернота изнутри
Черноту пробивает извне.
Вселенная, че,
Ускользает,
Когда ты, попав под удар
кувалды Морфея,
Теряешься в ней.
Проверь, а не спишь ли теперь?
Картофель фри (Кирилл Александров)
Я видел глаза людей, что понуро обедают
В заводских столовых, пюре и котлетами
Заедая усталость и мысли о прошлом,
Где буклеты агенств похоронных
и свадебных фотографий матовость
Смотрятся невыносимо пошло.
Признавая стагнацию и господство системы,
В клубок сматываюсь
Нитью шерстяной ощерясь,
Не горит больше звезда над Вифлеемом…
Кислота кипятком сочится сквозь щели
В бетоне фабричной стены
И в той кислоте растворяется перспектива:
Рабочие, служащие – где они и где мы –
Все те же слезы и зубов скрежет
При распределении финансовых активов
Фрезерные станки неумолимо режут
Все, что обделено вниманием,
Оставляя сверкающие плеши,
Провозглашая господство трудового мая:
Промышленный социализм с коммерческой оболочкой,
От каждого – по способностям, смена за сменой
Для ростков новой свободы слишком твердая почва,
Джунгли зовут всех ловких и смелых…
Но, путаясь в схемах, отчетах и интернет-трафике,
Схватишь маркер, отметишь на карте точку, где ждут
Тебя люди со свадебных фотографий,
Очнешься, проложишь свой главный маршрут,
Что войдет в альбомы, календари и буклеты -
Май
закончился,
добро
пожаловать
в лето...
Самый русский пиит (Ренат Рахимов)
Если я умру (а умру по-любому,
Скорее всего при деньгах и славе),
Не делитесь на своих и чужих,
Пробегитесь по фотоальбому.
Пусть на моей гранитной аве
Будет фото, на котором я хочу жить.
Отплывет мой весёлый караблик
В Вечность по звездной замятии.
Напишите в этот паблик,
Что-нибудь моей памяти.
Пусть над эпитафией украсят гранит
Изображениями двух Херувимов:
«Здесь лежит самый Русский Пиит –
Ренат Радикович Рахимов».
Капучино (Алекс Форс)
Вдыхаю запах подземных дорог,
Уткнувшись носом в трёхцветную схему.
И мне-
Индифферентно почти уже
На мнение девяноста пяти процентов.
Ведь исход каждой жизни решает не демократия,
(неважно, в какой она форме)
Она всегда (и только) развлекает и кормит.
А я балансирую на ветке метро и не знаю
Куда податься мне.
Липтон Айс Ти (Ольга Лебединцева)
Успокой меня тихим именем,
Удиви за неделю дважды,
Мой октябрь на время выменян,
Точно выверен, в граммах вымерен,
Под язык не случайно принят он
И от жадности и от жажды,
И по вредности и по глупости,
Будет дурно, когда закончится,
Будет мыслям не до упругости,
Если приступы близорукости
Вдруг воспользуются беззубостью
И разделаются за полчаса –
Душу вывернут, с корнем, с жилами,
Пепел ссыплется с кожи порохом.
Взрыв.
Расскажут потом, как жили мы,
Недоскрученными пружинами,
Незнакомыми пассажирами,
Растерялись под листьев ворохом.
Картофель фри по-деревенски (Кирилл Александров)
Достаточно образов лишних, вычурных
И красок, что калейдоскопом вращаются.
Оставим любовь как истину, остальное – вычеркнем,
Вверх подняв указательный и средний пальцы.
Побуждать к движению должны чувства лишь,
Мысли, эмоции – ворох ненужного хлама.
Поддаваясь рефлексам, я мчусь в Париж,
По утру просыпаюсь в глухих дворах Амстердама.
И если любви нет, то что с нами станется?
Уж пьяный паромщик машет веслом,
Но она пригласила меня на белый танец
И все объяснила. Без слов...
Квантовый шторм (Ренат Рахимов)
Город на корточки сел, город замер.
Твой город занесен замертво.
Сквозь метель вижу, как сквозь вьющийся локон-
Желтый глаз ночи в замочных скважинах окон.
На меня то, что из-за штор,
Смотри не смотри,
Не увидишь квантовый шторм
Внутри...
Это ветер раздувающий парус спины
До дрожи мачты-позвоночника,
Восторг плывущего полуночника
На маяк лампы, к берегу стены.
Я забываю, к тебе мчась,
Что завтра понедельник
Давление предельно,
Скорость – пять сигарет в час.
Настроение новогоднее.
Мы гуляем вдоль труб теплотрассы.
Люди даже в смертельной агонии
Будут кричать – «свободная касса!»
Я мимолетный и в тоже время великий,
Как автограф писателя на обороте.
Я понял – Микеланджело Буонарроти
В каждом камне на ощупь искал её лики
Как одержимый. В темноту рыча –
По ту сторону очков Её видел Рэй Чарльз.
О ней...Именно о ней все стихи Есенина...
Я впервые поцеловал её
В прошлое воскресение.
Вместо эпилога
Через 4 минуты открылась дверь.
Вышагнул офицером на раненное поле.
А, ты звонила. Поверь,
Я не слышал звонка. До боли
Равнодушный и гладкий лоб
Не пересекло ни одной морщиной,
И все заготовленное разбилось об
Обелиск, зовущийся мужчиной.
Здравствуй или не здравствуй. Черт побери.
Вздохом передернуло глотку.
Не стоять же тут молча, у этой двери.
Как-то все вышло неловко.
Нет, все случится совсем по-другому.
Рухнет гордость.
Соври, что тебе это все незнакомо
Хрипло дует норд-ост.
Все случится иначе. Нажмем кнопку ВЫКЛ.
«Кто вы?» – вдруг спросит испуганный глаз.
«Мы в вашем подьезде запускаем бытовой цикл.
И мы – это Раз-Пять-Три-Раз».
