В один из летних дней зашла я домой, чтобы немного отдохнуть от огородных дел. Только присела, как в дом влетела моя девятилетняя племянница Ленка, кареглазая и темноволосая девчонка, которую мы называем Катастрофа.
Тут же под окном послышался вопль покинутого ею шестилетнего поклонника:
— Лена, выходи! Ну, Лена, выходи!
Я только раскрыла рот, чтобы спросить у Ленки, почему они поругались на сей раз, как она приложила палец к губам:
— Тс-с-с! Тихо!
— Лена, выходи! Лена, выходи!
Молчание.
— Лена, выходи! Лена, выходи! Знаешь, как трудно гулять одному?
Лена чуть косится на окно, хотя по-прежнему молчит.
Оскорблённый в лучших чувствах поклонник возопил:
— Леопольд, подлый трус, выходи!
Ленка в ответ на это высовывается в окно:
— Ну, уж если так, то я точно не выйду!
Под окном что-то бормочут.
— Тётя, а послушай, какие он глупости говорит! — фальшивым, явно рассчитанным на публику голоском кричит Ленка.
Сконфуженный Димка топчется под окном. Я молчу.
Через некоторое время слышу голос Ленки:
— А прикати велосипед, тогда выйду!
Димка, видимо, возражает, потому что Ленка настаивает:
— А прикати, тогда выйду!
Я вмешиваюсь:
— Тебе скоро, может быть, автомобиль к крыльцу потребуется?
— Пока нет, — тут же отзывается Ленка, — пусть велосипед прикатит.
Под окном затихло. Ушёл.
Я тоже собираюсь уйти, но Ленка просит:
— Тёть, подожди, интересно, прикатит или нет.
Я остаюсь. Мне тоже интересно.
Через несколько минут Ленка восторженно пищит:
— Тащит! И в руке ещё букет цветов!
Бедный парень, доволочив кое-как велосипед до нашего крыльца, мрачно спрашивает:
— Ну, теперь ты довольна?
Ленка собирается что-то произнести, но я показываю ей кулак:
— Хватит уже выделываться! Иди!
Ленка выходит на улицу. Димка становится перед ней на правое колено и протягивает ей букет цветов. Ленка берёт букет, и они уходят.
У меня, оставшейся стоять у окна, брови встали домиком от изумления…
…Дня через два ситуация повторилась.
— Лена, выходи! — снова раздалось под окном.
В ответ опять тишина…
Несколько минут раздавались истошные Димкины крики:
— Лена, выходи! Леночка, выходи! Ну, Лена, выходи!
Лена неприступно молчала.
И вновь, и вновь Димка кричит:
— Лена, выходи! Лена, выходи!
Неожиданно он меняет тему:
— Лена, ты любишь попугаев? Лена, ты любишь попугаев? Лена, ты любишь попугаев?
— Не-е-ет! — взрывается Ленка.
— А по правде?..
Ещё несколько дней спустя новые крики под окном. Ленки нет, и к окну подхожу я:
— Димочка, нет Лены.
— Тётя Оля, выйдите, пожалуйста, на минутку.
Я покорно спускаюсь вниз.
— Тётя Оля, возьмите этот пряник и передайте его, пожалуйста, Лене. Пусть она его обязательно съест.
— Ладно, Димушка, конечно, передам, — киваю я головой.
…На другой день поклонник вновь под окном. Я кричу ему:
— Дима, Лены уже нет. Она ушла.
— Я знаю. Тётя Оля, а Вы пряник-то передали?
— Да-да, Дима, передала.
— А она его съела?
— Не знаю, Димочка, наверное. (Я молчу о том, что вредная Ленка только фыркнула: «Вот ещё! Буду я его пряники есть!»)
— Тётя Оля, пусть она обязательно съест! А Вы мне потом скажете, когда она съест? Скажите мне, пожалуйста! Ладно?
— Хорошо, Дима, хорошо. Я сразу же тебе скажу.
…Пряника Ленка так и не съела. В конце концов, он достался Дружку. Когда через недельку Димку увезли в город, у Ленки тут же появился новый воздыхатель. И вскоре под окном раздалось привычное:
— Лена, выходи! Лена, выходи!
Ленка задумчиво вздохнула:
— Нет, Димка был лучше. Он хоть пряник поесть мне давал. А этот…
***
Сегодня ко мне на полдня привели Ксюшку. Ксюшка — это моя внучатая племянница. Как-то раз она сама потребовала, чтобы мы объяснили ей разницу между ней и Ленкой. Взялся объясняться с ней мой брат Валерий:
— Понимаешь, Лена нам племянница… — и запнулся. Слово «родная» прилипло к языку. Как скажешь этому существу, которому нет ещё шести лет, что Ленка — родная племянница? Получается, что Ксюшка — неродная. Разве обидишь так маленького человечка, которого уже родная мать обидела, променяв на призрачные удовольствия? Да и как повернётся язык назвать дальней родственницей вот это крошечное создание, бегущее к тебе навстречу, чтобы прижаться всем тельцем или обхватить твою шею крепко-крепко?
Словом, Валерий попытался выразить свою мысль иначе:
— Лена нам простая племянница, а ты…
— Золотая! — мгновенно выпалила Ксюха, пока он подыскивал нужное слово.
Мы расхохотались, но так её теперь зачастую и называем: «Наша золотая».
Сегодня с Ксюшкой, отправленной к нам на лето в деревню, сидеть некому: Ленка ушла на отработку в школу, бабушка Таня, моя сестра, на работу. Я же как незанятая личность была оставлена Ксюшке на растерзание.
Едва зашедши в дом, Ксюха, прежде всего, поинтересовалась:
— Ты чего, одна дома-то?
— Одна, — вздохнула я.
— А почему?
— Дядя Валера на работе, а дядя Серёжа уже уехал, — пояснила я.
— Ну, хоть я-то у тебя есть, — сказав это, Ксюшка принялась раздеваться.
— Ну да, — хмыкнула я и слегка помогла гостье.
Пока я готовила ей чай и собирала на стол, Ксюшка беседовала с кошками, но её, видимо, всё ещё занимало моё одиночество, потому что минут через пять прозвучало:
— Ты без меня-то как одна жила?
Я подумала и, чтобы не обидеть гостью, созналась:
— Грустно, наверное.
— А как это грустно?
— Ну, скучно мне было.
— Да, одной-то скучно, — сочувственно произнесла Ксюшка. — Со мной-то веселее будет.
— Конечно, — кивнула я, понимая, что придётся отложить кучу дел.
Прошествовав к столу, Ксюшка, важно вынимая из пакета раскраски и фломастеры, заявила: «Я рисовать буду. Мне ничего искать не надо».
— Значит, у тебя свои дела?
— Да. А ты свои делай.
— Ладно. Ты сначала чаю попей. Дома-то чай пила?
— Нет. Я встала сейчас. А кушать ничего не буду.
— Даже яичко?
Яички — Ксюшкина слабость. Я специально отварила парочку, зная, что она придёт.
— Яичко буду. Горячее.
— Не горячее, а тёпленькое, — машинально поправляю я.
— А пирожок ты сама испекла?— тут же интересуется она.
— Нет, пирожок в магазине купила, — вздыхаю я, внутренне ругнув себя за леность. Было время — пекла каждый день, а теперь…
— Ладно, этот я люблю, — соглашается Ксюшка.
Напоив гостью чаем и усадив её за рисование, я ухожу на минутку в свою комнату. Тут же слышится голос:
— Тётя Оля, а ты не можешь со мной посидеть?
— Ксюша, я сейчас приду. Сейчас.
Выключаю компьютер, перебираюсь с ноутбуком в другую комнату. Ксюшка тут же бросает своё рисование, подходит и смотрит, что я делаю. Показываю гостье фотографии, но это ей быстро надоедает.
— Давай порисуем. Дай мне ещё какие-нибудь фломастеры.
— Ксюш, а нет у меня хороших фломастеров. Ленка все растащила.
— И фломастеров у тебя нет… А может, ты мне почитаешь?
— Ну, давай, почитаем.
Ксюшка подходит ко мне поближе, жалостливо смотрит на меня:
— А читать-то ты хоть умеешь?..
***
На днях увезли Ксюшку. В конце лета у неё день рождения, и родители всегда стараются забрать её пораньше, чтобы праздник она встречала с ними в городе. В этом году была крохотная надежда, что Ксюшка задержится: возникли проблемы с билетами, но скоро она рассеялась, потому что отец решился приехать за Ксюшкой на своей новой машине.
Уверившись в том, что Ксюшку увезут, мы с братом задумались о подарке на день рождения. Что купить? Маечки-трусики, лёгкие костюмчики, сладости и так далее — всё это в течение лета покупали не раз. Да и много ли радости принесёт одежда ребёнку? Мне вот в детстве мечталось об игрушках.
От Ленки, старшей племянницы, удалось узнать, что в магазине Ксюшка заглядывалась на куклу. По Ленкиному описанию, кукла была большой, необыкновенно красивой, в комплект с ней входили, кроме того, набор одежды, расчёски, зеркальце, обувь, украшения. Я осведомилась об её цене и, ужаснувшись слегка, всё же вручила девчонкам деньги и отправила за покупкой.
Девчонки умчались со всех ног и скоро вернулись, вполне довольные жизнью. В руках у Ленки была большая упаковка в виде сердечка. Я подошла, чтобы взглянуть и тут же расстроилась. Внутри упаковки находилась крохотная худосочная кукла наподобие Барби. При ближайшем рассмотрении оказалось, что у неё можно снимать не только одежду, но руки, ноги и даже голову. Последнее привело меня в ужас. Я вздохнула про себя, что доверила выбор девчонкам, поленившись сходить в магазин, но вслух ничего не сказала.
Ксюшка, уютно расположившись на моей кровати, принялась изучать содержимое пакета: многочисленные расчёсочки, юбочки, заколочки. Потом поочерёдно сняла у куклы все съёмные части тела. Глядя на всё это, я вспоминала страшилки психологов на тему детских игрушек и думала, что доля истины в их рассуждениях есть.
Когда Ксюшка сползла с кровати, решив устроить дом на полу, а на моей кровати — лес, я решила слегка развить её игру.
— Ксюш, а давай, к кукле придёт в гости зайчик? — и достала резинового зайца. — И лошадка? А ещё собачка прибежит и… страшный серый волк. Давай его спрячем за ёлку.
— Давай, — согласилась Ксюшка, — а ещё можно взять самоварчик?
— Можно! — тут же откликнулась я, вынимая из серванта игрушечный самовар. — И бочонок. И колокольчик.
Скоро домашние дела отвлекли меня, я оставила Ксюшку, но временами заглядывала к ней. Уже через несколько минут она занялась разборкой самовара:
— Смотри, тётя Оля, я его сама соберу.
Я попутно объяснила, как называются его части и что куда закладывается, пожалев, что ни разу при ней не согрела настоящего самовара.
Потом Ксюшка унесла ёлку, волков и собаку на кровать — в лес. Я поинтересовалась:
— А собаку-то зачем?
И тут же догадалась:
— Чтобы волков близко не пускала?
Ксюшка кивнула головой. Как большинство детей, страшное она постаралась отодвинуть подальше.
Затем Ксюшка снова взяла было в руки куклу, но вдруг огляделась и спросила:
— Тётя Оля, а где… — тут она помедлила, видимо, вспоминая слово, — матрёшка?
Вспомнила! Ведь я же показывала ей прошлым летом матрёшку. Надо же, вспомнила!
Я кинулась к колонке, нашла коробочку с матрёшкой. Ксюшка неуверенно взяла розовощёкую красавицу в ярко-красном сарафане в руки, подумав немного, чуть повернула, и вдруг, засмеявшись радостно, достала из середины вторую матрёшку. Так она восхищалась появлением каждой новой, а над последней — совсем крохотной — и вовсе обомлела:
— Какая маленькая!
Потом деловито принялась пересчитывать:
— Это большая, это средняя, это ещё среднее, это совсем средняя, а это малюсенькая!
Всё! Барби отодвинута в сторону и полностью забыта. Я смотрела на Ксюшку и тихо радовалась. Мне не было жаль зря потраченных денег, потому что я была довольна выбором ребёнка. Наша русская игрушка (пусть сейчас и говорят многие, что, мол, совсем не русская) победила. И это было самое главное.
…В день отъезда Ксюшка была очень тихая, не похожая сама на себя. Чуть оживилась, прощаясь с котятами. Я понимала, что крохотное сердечко её тоскует: и по родителям соскучилась, и с нами разлучаться жаль. В последние минуты перед уходом она попросила:
— Тётя Оля, дай ещё матрёшку!
Снова уселась на пол и долго разглядывала её. Мне захотелось подарить ей игрушку, но, поразмыслив, я смирила свой порыв. Молодые родители — когда-то и я была столь же амбициозной — уберут игрушку подальше, купят что-либо «посовременнее», и Ксюшка её потеряет. Пусть лучше она останется здесь, и следующим летом, когда Ксюшку вновь привезут, я опять достану матрёшку из шкафа.
