ПО СПИРАЛИ
Творец – теоретик скорее, чем практик.
Венец арифметик – скопленье галактик.
Но график развития космоса в точки
по мере прогресса подтянет виточки:
Земля – не звезда же! Пустыни и горы
за место в пейзаже не кончат раздоры,
пока не покажутся – как в окуляре –
двуногие злые смышлёные твари.
Под ними скребутся невинные мышки,
беседуют буквицы с буквами в книжке,
которые молча строчит авторучка
(такая писучая тонкая штучка).
Ползёт паучок по седой паутинке,
качается пчёлка на тощей былинке,
красивая бабочка крыльями машет,
полезный микроб создаёт простоквашу.
Урчит протоплазма в невидимой клетке,
молекула страстно прильнула к соседке,
и вирус становится собственным братом,
и непредсказуемо крутится атом.
Протоны вращаемы (судя по спинам !)
и неисчерпаемо антинейтрино...
Но даже ему не прорваться на волю –
за рамки единой теории поля!
1986
* * *
Какое имеешь ты право
быть лучше, чем кто-то другой,
из общего скомканный праха
и общей набитый трухой!
Но даже затуркан в массовках,
не смеешь быть хуже других,
из личного пламени соткан
и личную трель протрубив.
1994
КАК ПРИНЯТО...
Как принято у нас на Востоке,
который, как и Запад, ни с места,
любая маломальская песня
имеет посерёдке цезуру,
похожую на маленький синус
в его неположительной части,
дотошно соблюдающий фазу
движения в двугорбом режиме.
Как принято у нас, у приматов,
в приличных и порядочных стаях,
уныло, как студентки N-фака,
где N определяется ночью,
выходят от и.о. Гутенберга
на волю – чистой повестью тексты,
крутящие в районе Динамо
свои договорные сюжеты.
Как принятая вовремя доза
от холода спасёт и от СПИДа,
фигура умолчания смысла
восполнит недержание слова.
Как принятый в почётные члены,
миг, якобы прекрасный, недвижим,
и прыгают по строчкам поправки,
как принятые в первом же чтенье.
1994
МОЁ ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОЕ ИСКУССТВО
Моё «КУПАНЬЕ КРАСНОГО КОНЯ».
Моя вДали «ГОРЯЩАЯ ЖИРАФА».
Мой «МЕДНЫЙ ВСАДНИК», медного уняв
лихого скакуна, чей вздорен нрав,
зрит медным взглядом (для внушенья страха).
И спят мои, натужась, «БУРЛАКИ
НА ВОЛГЕ» – на ходу, но сбросив скорость.
Мои «КУРИЛЬЩИКИ», а может, «ИГРОКИ»,
понурясь, как и те, что у реки,
храпят, клубясь, в густой траве по пояс.
И в адрес жён их, крашеных красуль,
моя «ДЖОКОНДА» хмыкнет плотоядно…
«НАД ОМУТОМ» моим сверкнёт лазурь,
и сколько, мой «ПРОРОК», глаза ни щурь –
на мне не отыскать порока пятна.
Напрасно «ОБНАЖЁННАЯ» моя
влечёт меня в объятья всё смелее.
О как бы в них хотел очнуться я,
когда бы не валилась на меня
Вселенная в «ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ПОМПЕИ»…
О, мой «ЛАОКООН»... Я сжат кольцом,
удаву в зоб протиснут массой вязкой…
Ещё момент – и жизнь пройдёт, как сон.
Он выплюнет завязку от кальсон,
и вот: стихотворению – развязка!
2002
АЛЕКСАНДР
Александр сказал сурово
Света Литвак
Александр сказал СУРОВО.
Александры это могут.
Их примерная жестокость
переходит все страницы.
Александр вистует клёво.
Александр мечтает много.
Александр покажет фокус
и на небо заглядится.
Александр берёт: вершину,
взятку, даму (на колени).
Александр торгует оптом
и снуёт по интернету.
Александр рожает сына.
Александр взымает пени.
Принимает: залпом стопку
и – за чистую монету.
Александр бежит погони.
Александр разносит вирус
(то компьютерный, то штатский;
то на диске, то – целуя).
Александр сидит на зоне,
умножает плюс на минус,
изрыгает огнь из пасти
и нацеливает пулю.
Александр – ужасный воин,
клоун, бард, поэт и график.
Александр – корононосец.
Он певец и пролетарий.
Александр несётся с воем
на слонах и на жирафах
Александр любит нонсенс
и снимается с гитарой.
Александр – огнепоклонник,
чемпион собачьей вязки.
Александр – любитель пива.
Александр – ценитель слова.
Александр – герой-любовник,
Рыцарь Ордена Подвязки.
– Дайте мне аперитива! –
Александр сказал сурово.
2003
ПОДУМАЕШЬ, БИНОМ НЬЮТОНА!
Взгляд обольстительной кретинки
светился, как ацетилен
А.А.Блок
Ищу сюжет, не глядя на реальность.
Что – жизнь? – Игры в мозаику расклад.
А прикуп многократно огорчал нас.
Не глядя, я швырну его назад.
Вот, например, с Ордынки на Тверскую
идя… зачем?.. Ну, скажем, за вином,
я встретил бабу страшную такую,
что позабыл, как разложить бином.
Она несла цыплёнка расчленёнку:
пакет прозрачный был красноречив.
В её мозгу уже кипел бульон, как
в моём – бурлит из букв речитатив.
Мы встретились, как трое те у Блока:
ацетилен, матрос и керосин,
но только, в соответствии с эпохой,
был я – (необольстительный) кретин.
Чеканя шаг и ПДД наруша,
она была, как видно, ценный кадр.
И ножки, именуемые Буша,
в пакете исполняли danse macabre.
У туалета платного кабины
она своей тряхнула стариной.
В испуге разлетелись воробьи на
другие крыши; кошки стороной
кабину обегали и, мяуча,
неслись, что называется, стремглав…
По небу грузно проносилась туча.
Собор стоял недвижен, многоглав.
Я тоже встал, роняя в страхе зонтик
(но, падая, он в воздухе увяз).
Я вспомнил старый фильм…
– да-да, Висконти!.. –
которого не видел отродясь.
Но вот – мы разошлись, и посветлело.
Мне показалось: вновь я молодой.
К стиху рвалась душа и к телу тело,
и из толчка запахло резедой…
Мы разминулись, словно два трамвая.
Была та встреча – роковою? – Нет!
Я просто за вином шёл, вспоминая
биномиальный коэффициент.
2003
