комментарии дилетанта
Перед картиной Боттичелли
«Поклонение царей»
октава
Цари склонились с кротостью овечьей.
И кажется, что тишь вокруг благая
и сладостно благоухает мирра,
и лишь Младенцу уготован трон…
Но внекартинный зритель недоверчив,
легко и приземленно полагая,
что каждый царь в какой-то мере Ирод,
а если и не Ирод, то Нерон.
Касательно картины Леонардо
да Винчи «Джоконда»
триолет
Он женщину писал, писал Джоконду.
А написалась сумрачная Тайна.
Неужто своенравна кисть фатально?
Он женщину писал, писал Джоконду.
Когда лишь намечал легонько контур,
Услышал гомон вдаль летящих стай… Но
он женщину писал, писал Джоконду.
А написалась сумрачная тайна.
Блудному сыну с гравюры Дюрера
(а также отчасти с картин Пальмы Младшего и неизвестного художника)
неосекстина
Голод – не тетка, как говорится.
И зачерпнуть ты хотел из корытца
то ли рожков, то ль протухшей ботвиньи.
Втуне! Кормушки каждую пядь
ныне готовы в бою отстоять
свиньи.
Слаб ты, мой брат, по сравнению с ними.
Ты – приунывший, гонимый, ранимый,
в сальном камзолишке с жалкою штопкой...
Свиньи ж напористы, гладки, бодры,
свиньи не знают одежд и хандры
топкой.
Так что, голодный, припав на колено,
стой средь враждебно-бесстрастной вселенной,
рядом со жрущими свиньями, чтоб их!...
И вспоминай, как, болтлив, краснолиц,
пил ты мальвазию с парой девиц
сдобных.
Ты вспоминай (хоть проклятая память
колет зазубренно-злыми шипами),
как ускакал на кобыле гривастой
из дому, как в разбитных кабаках
всех угощал без разбора и как
хвастал.
Ты вспоминай, как сказал домочадцам,
прежде чем вдаль горделиво умчаться:
«Всех что ни есть удостоюсь наград, мол!»…
Только в своей убеждаясь вине,
ты – человек в окруженьи свиней,
брат мой.
Касательно картины Мурильо «Вознесение»
узинса
(читается снизу вверх)
к вспышке…
и выше –
воспарила
Мария
зорь, ветров и тучек
певучих
в несказанное слиянье
в сиянье,
чуя, как свою тоску о Сыне, –
отныне
сирых и все их долготерпенье
все пени
где любой иль болен иль унижен,
от хижин,
жабы и та тварь, что глянуть ввысь не смеет,
где змеи,
выжженной земли, от грязи и от дерна,
От черной
Попытка озвучить картину Неизвестного художника «Осада»
тенсона
Расставив ноги, чтобы не шататься,
и выставив вперед живот, как жбан,
вопит он снизу, с вала: «Святотатцы!
Вас не спасут броня и ворожба!
Мечи и стрелы наши – видит Бог! –
губительны для ладанок и лат.
Мы перебьем вас, будто бы цыплят!»
А с башни замка, тощий, однорукий,
склоняющийся хлипко, как ветла,
хрипит: «Христопродавцы и ворюги!
Уж заждалась огня смола в котлах.
У нас ее в достатке – видит Бог! –
чтоб подпалить со стен всю вашу рать
и прямо в ад отправить – догорать!»
Так, распаляя несуразной злобой
и без того недобрые сердца,
кричат, кричат, кричат они. Но оба
зря полагают, будто созерцать
осады копошенье должен Бог.
На крик воззрился было вельзевул,
да тут же отвернулся и зевнул.
Перед картиной Веласкеса
«Себастьяно Мора»
сонет
Что на меня глядишь так, Себастьяно?
Ты ошибаешься, я не таков.
Да, припозднился я вчера в гостях, но
там не разбил ни окон, ни очков.
Да, на прощанье в эйфории пьяной
наговорил лишку, так ведь стихов!
Да, собирался стибрить фортепьяно –
не стибрил, а ведь – пара пустяков…
Сбиваюсь, будто ерничать мне внове.
О, до чего ж твой взгляд упорно-черный!
«Да! – вдруг хриплю, нисколько не юля. –
Виновен я. В чем только ни виновен!
По мне давно уж плачет столб позорный,
а может быть, и мыльная петля».
Касательно картины Тинторетто
«Христос перед Пилатом»
триолет
Опрятному не виден ореол,
так зренье у опрятного устроено.
Не против он пророков и героев, но
опрятному не виден ореол.
Пилат ладони вымыл и обрел
спокойствие (а стража все ж утроена) –
опрятному не виден ореол,
так зренье у опрятного устроено.
К картине Гольбейна Младшего «Генрих VIII»
два рондо
1
Поскольку он король, он тучен – в три обхвата.
Но со здоровьем у монарха плоховато:
одышка, колики, порою и запор,
бессонница, мигрень и зуд с недавних пор.
Еще в придачу, временами глуховат он.
Да, рядом плач – в ушах монарха будто вата.
А спорят палачи, чей тяжелей топор,
он превосходно слышит этот дальний спор,
О зрении своем он говорит с бравадой.
Однако на сирот глядит подслеповато,
калеку-кнехта же не видит и в упор…
Зато он разглядел, чей флот прошел Босфор
и кто принцессу гималайскую сосватал,
поскольку он король.
2
Будь он бродягой, был бы он, как волк, проворен,
и потому за ним не поспевали б хвори.
Он мог заснуть бы на булыжной мостовой
и пить, как тот же самый волк, вниз головой.
Он, в общем, был бы у чертей в фаворе.
Он слышал смерть бы в мало внятном разговоре,
что в сумерках завел упившийся конвой.
И сшиб бы он пьянчуг в момент тот роковой,
будь он бродягой.
О нем рассказ как о веселом добром воре
звучал стократно бы на слободском подворье,
где пропил он браслет (естественно, не свой).
О короле же и о челяди его
он думал редко бы и – как об алчной своре,
будь он бродягой.
Касательно картины
неизвестного художника
«Приход смерти»
катрен
Отшельник, и тот – по наитию –
втихую боится конца.
Хотя мы все – по развитию –
не вылупились из яйца.
Публикация Алексея Ланцова
