Барак военной поры
Брату Анатолию
Вдоль коридора — корзины и санки,
Плесени запах ползёт из угла.
Чёрная муха, как вражий десантник,
Вроде труслива, но очень нагла.
Мальчик трёхлетний бежит по бараку —
Долгий, прямой, но извилистый путь —
Ссору, грозящую вырасти в драку,
Слышит за дверью, охота взглянуть.
И не боится поймать оплеуху,
Верит пострел, что не тронут свои.
Дальше бежит и в фашистскую муху
Целится, воображая бои,
Видит, как папка встаёт из окопа...
Муха пикирует нагло и зло.
Дёрнулся мальчик, запнулся — и об пол.
Чувствует, как из ноздри потекло.
Мухе расправиться легче с лежачим.
Страшно. От страха больнее вдвойне.
Слёзы набухли, но мальчик не плачет —
Знает, что плакать нельзя на войне.
* * *
Почему всё не так?
Бесполезный вопрос
В нашу землю живучим репейником врос,
Чтоб в любую погоду расти и цвести,
Не оставив возможности мимо пройти.
За любого цеплялся. Вопрос задавал
Очень юный корнет и седой генерал.
И бездарный поэт, и великий поэт
Задавали вопрос и теряли ответ.
Не спаслись от него ни мудрец, ни простак:
«Почему всё не так?»
«Почему всё не так?»
Похороны первого апреля
Нетрезвый попик перед выносом
Отпел, но не отвёл беду.
Весна, погода на два с минусом,
Переметает снег по льду.
И поскользнулся бедный родственник,
В могилу чуть ли не снесло,
Перепугался...
И, юродствуя,
Напомнил месяц и число.
Подбросив ветру снега месиво,
Неумно шутят облака.
Могилам тесно, ветру весело,
У провожающих тоска.
Могилу забросали комьями
Тяжёлой смёрзшейся земли.
Родня и прочие знакомые
К столу накрытому прошли.
Продрогли близкие и дальние,
Потребность задаёт настрой:
Блюдя приличья ритуальные,
Сказали тост, за ним — второй.
Потом, накатанными рельсами,
Не сдерживая жар и пыл,
Пошла брехня первоапрельская
О том, каким он парнем был.
* * *
Квадрат окна. Луна в квадрате.
Чужие стены до небес.
А в телефонном аппарате
Скулят чумные СМС.
Вот и ещё одна записка
С вопросом:
«Разве ты живой?»
И где-то рядом, очень близко,
Шального байка волчий вой.
* * *
Откуда светлые стихи?
Из тьмы, как это ни печально.
И рифмочка «стихи — грехи»
Стара, но вовсе не случайна.
И надо, что ни говори,
Не озаренье, не прозренье,
А нечто тёмное внутри,
Чтоб выдохнуть стихотворенье.
Памяти Льва Тарана
Не принимает шуток
Трагический герой
В жестокий промежуток
Меж первой и второй.
Не рюмкой, с нею проще,
Сам выпил, сам налил.
И пьет поэт, не ропщет
На дефицит чернил.
Талантом — не последний
И ярко стартовал...
Почти двадцатилетний
Меж книгами провал.
Надежда еле тлеет
На донышке души.
Советуют: «Светлее
И радостней пиши,
За бодренькие вирши
Дадут на белый хлеб».
А как светлей напишешь,
Когда не глух, не слеп?
Товарищ Запад хвалит:
Там — свет, а здесь — тюрьма.
И говорит, что свалит
От русского дерьма.
Хотел ему по роже,
Да развели мосты...
И всё-таки не гоже
От Родины в кусты.
Уж лучше дальше в пьянку.
С повинной головой
Крутить свою шарманку,
Пока ещё живой.
Поэты виноваты,
Как слабое звено.
А докторской зарплаты
Хватает на вино.
Памяти Алексея Васильева
Не признающий правил,
На слово скор и спор,
Однофамилец Павел —
Пример? Или — укор?
Пример!
Мальчишка вроде,
Но, не жалея жил,
Он словом верховодил
И сам ему служил.
Собольим, волчьим, лисьим —
Разливом всех мехов
Горяч и живописен
Напор его стихов.
Сверкают самоцветы
Немыслимой игры.
Завистливы поэты,
А женщины щедры...
Но зависть перезрела.
И он, конечно, знал
Рассветного расстрела
Логический финал.
Весёлая Россия —
Здесь плодоносит прах.
И заново Васильев
Возник на Северах.
Рождённый не сутулым,
Погибшему под стать,
И словом, и разгулом
Стараясь не отстать,
Без придури народен,
Калёный на ветру...
Но тоже неугоден:
Не в масть, не ко двору.
Критические рыльца,
Пока сильней не стал,
Спешат однофамильца
Поднять на пьедестал.
Подсказывает случай —
Кадить или дымить,
Лишь было бы сподручней
Унизить, заклеймить.
Ребятки знают дело,
Не задирался чтоб,
Без тюрем, без расстрела,
Но дружно гонят в гроб.
