* * *
Там, где расходится натрое ствол,
Тополь воронье гнездо приобрёл;
Так моя радость, меж строк заперта,
Небо лохматит подобьем гнезда.
В дом её зимний ворона летит
С веткой потешной надежд и обид,
Хочет в гнездо родовое вплести,
Хочет вздремнувшее счастье спасти.
Только у счастья особенный дом:
Между стволов оно — в сердце твоём —
Всё совершает извечный обряд —
Кормит крикливых своих воронят.
* * *
Не знаю я — в том слабость или сила,
Что ничего не брал я с потолка:
По веткам кущ земных переходила
Живая жизнь — в живую плоть стиха.
В ней сердце жгло и лёгкие вздувало,
И ночь чернела — печень божества...
И всё, что ты любовью называла,
В ней обретало смысл и слова.
Когда за грань слепого пробужденья
Я перейду — и слог, и голос в ней
Вдруг запоёт, сложив в стихотворенье
Весь поздний пыл родных моих углей.
* * *
В небо уходит последний трамвай.
В инее пальчик окошко рисует —
Каждая звёздочка просится в рай,
Тянется светом и в губы целует.
Холодно, голодно; тихо, пока
Снежные токи дверей не раскрыли,
И не ступила ты на облака,
И небеса под тобой не поплыли...
Чуду железному ручкой махнёшь;
Скажешь: прости и прощай, рыжеватый,
Старое сердце — трамвайная дрожь,—
Зимнее небо во всём виновато...
* * *
Паровозы гудят, паровозы гудят.
Над столицей гудят паровозы.
Пар морозный клубя, мои годы назад
В снег идут паровозный, белёсый.
Паровозы стоят, паровозы молчат
И бегут, спотыкаясь, белея.
Ты, зима моя, этих скулящих щенят
Приюти, накорми поскорее.
Ты, зима, приюти, обогрей, накорми
Эту к рёбрам приставшую кожу,
Этих рыжих дворняг, эти ржавые дни,
Этот пар, на дыханье похожий.
* * *
Что тебе причитания ночи,
Фонарей убывающий ряд?
Тишины твоё сердце не хочет,
В нём иные огни говорят.
В нём смеётся холодное лихо,
Каталонкой пускается в пляс.
Мне же в сумерках больно и тихо,
И темно мне — хоть выколи глаз...
Не кончай же свой топот каблучный,
Звонко руку держа на бедре.
Мой осёл, музыкальный и вьючный,
Подыграет тебе на заре.
* * *
Спи, моя девочка, спи...
Это всё тролля проделки,
Что за часами сопит,
Трогая хрупкие стрелки...
Ночь перепутана с днём,
Точно и спать нам не надо;
В городе, в сердце моём
Трепет и дрожь снегопада...
В городе время рябит,
Бродит фонарик по крыше...
Спи, моя девочка... Спит —
Сердце, бубенчика тише...
Амфоры
Амфоры чёрных фигур — аппликации ночи,
Амфоры красные пламенем тёмным горят.
Семь колесниц обожжённых — и каждая хочет
Вырваться... Семь олимпийцев — танцующий ряд.
Сонно свершается жизнь и стремится по кругу
Выпуклой глины — война, вакханалии, быт;
Чёрной повязкой стянув обагрённую руку,
Полое время раскрашенной медью звенит...
Чаши содвинув, увитое острой листвою,
Силится вырваться — с круга сорваться оно.
Но колесницы летят и летят... Голубое
Льётся из жерла обратной струёю вино.
* * *
Смуглый друг мой в промозглом дворе,
Чем торгуешь в мышиной норе?
Может, каменным запахом лестниц?
Или всё же милей тебе сыр?
Обжигает твой вечный тандыр —
Солнце хлебное и полумесяц.
Я и солнце, и месяц куплю.
Я, признаться, мучное люблю.
Да и как без вина и без хлеба
В тесноватой коморке своей
Разделять одиночество дней
С потолком облупившимся неба?..
* * *
Мне дорог Бах...
Н. Ушаков
Мне дорог Бах... Зачем же по зиме,
По следу санному не едет он ко мне,
Подняв оргáн — и небо над собой?
Зачем жуёт мотив полуживой?
Как будто нет во рту его зубов,
На небе — звёзд, в безвременье — снегов;
Младенцев нет в утробах матерей,
И жизнь жива лишь тишиной моей...
* * *
Моя зима населена тобой;
Берёзами, воронами, ветвями;
И зубками, как жемчуг голубой,
И, как улыбка, свежими губами...
Светись, душа. Не бабочки полёт
И не листка паденье и касанье —
Зима, зима, зима тебя зовёт,
Как голос, чистая, живая, как дыханье...
* * *
Как на горе — корона из лучей,
Ты светишься над музыкой моей —
Кремнистой, полой, ветреной, живой,
И ласточки летают над тобой.
Фью-ить, фью-ить — кричат они во сне...
А ты тихонько клонишься ко мне:
Наклонена волос твоих копна —
И музыка к тебе наклонена...
* * *
Ты любишь море, пену вод
И неба золотую пену.
А мой далёкий пароход
Молчит и слушает сирену.
Поёт она про дальний край,
Обетованный, населённый...
Кифара, слушай и играй,
Как ветер, к струнам прикреплённый...
* * *
Брожу по улицам пустым
Сквозь невесомую окрестность.
И снег плетеньем золотым
Вьюнка — уводит в неизвестность.
Сушёный, со стены повис.
О чём шуршит? Куда он манит?
А улица сбегает вниз
С кирпичным городом в кармане.
