Художник и красота. Между этими словами можно поставить знак «=» и больше ничего не писать, но он туда не ставится, потому что там место для «и».
Садится солнце.
Наверное, сначала надо ответить на простые, как жизнь, вопросы: кто есть художник? и что есть красота? Художник — это приговорённый к бессмертию творец? Или открыватель тайны? Или изобретатель смысла? Или это подглядыватель красоты, спрятанной за шторой времени? Или это глагол Бога? <…> Стоп, там встретилось слово «красота» (сюда же мы поставим слово «прекрасное»; важно: именно средний род).
Падает вода.
О красоте прекрасно сказал Андрей Тарковский:
«Красота — символ правды. Я говорю не в смысле противоположности «правда и ложь», но в смысле истины пути, который человек выбирает. <…> Истина, выраженная красотой, загадочна, она не может быть ни расшифрована, ни объяснена словами. Но когда человеческое существо, личность оказывается рядом с этой красотой, сталкивается с этой красотой, она ощущает её присутствие, хотя бы по мурашкам, которые пробегают по спине. Красота — это словно чудо, свидетелем которого невольно становится человек. В этом все дело».
Проходят люди
И я предлагаю себе и читателю поразмышлять над вопросом: как они взаимодействуют — художник и красота, как они сообщаются, и помолчать о главном. Потому что молчать об этом можно выразительно и красиво, а сказать точно, чтобы слова вызвали присутствие чуда <…>
(всё проходит).
Слова <…> Хотя… слава слову!
Лица, голоса, машины…
Кроме того, между словами «художник» и «красота» нельзя поставить «=», потому что мы можем стать свидетелем совершенного, чудесного, когда это не является делом рук художника: вот вам улыбнулся совсем ещё маленький ребёнок в трамвае — чудесно, истинно.
И в этом шуме — робкая весна.
Прошу извинить за то, что мысль снова перескочила, потому что молчать — трудное занятие. Так вот. Как они сообщаются? Художник показывает нам истину, красоту, но не обладает ей. Неуверенность художника. Сомнение. Ведь если бы художник умел обладать (!) (не люблю эти штуки с восклицательными знаками в тексте, но оно само) красотой, то этого сомнения не существовало бы.
И через шум,
Неуверенность. Думаю, это ощущение носят в себе многие талантливые люди. И иногда (подкожно, а не сознательно) требуется знание того, что удалось что-то именно то, что сотворилось красивое и полное; это как кусок мяса для голода: съел — и он утих на время = убедился, что красиво, — и ощущение спряталось, на время. И ведь это не самолюбие (ведь это не самолюбие?), а долг (а долг?). Мне кажется, что неуверенность живет внутри изобретателя (по Хлебникову) до поры до времени. Наверное, пока не наступит зрелость, зрелость художника; когда она наступает, тогда появляется уверенность в том, что путь истинен, тогда появляется внутреннее право (разрешение для себя) на творчество. И здоровое самолюбие.
Точнее, сквозь него,
Художник настолько беспомощен в деле оценки своего произведения, что даже неловко за него, когда он мнётся и гадает — сотворилось ли то самое (хотя в процессе творения он звенит и светится, возможно), удалось ли? Поэтому, думаю, что красота — это вспышка или звон истины, услышанный и запечатлённый в произведении искусства. Но этот звон проходит через художника, как вода сквозь пальцы (принося чистоту), точнее <…>
Настойчиво и неизбежно:
Хорошо, что с расстояния времени он сам может увидеть, что к чему, хотя, надо сказать, и то не всегда; тут, конечно, помогают образование и развитый вкус и ещё талант, конечно, потому что талант — исток прекрасного.
— молчание,
— молчание,
— молчание
Вот этот (точнее, тот) кусок для голода уверенности: стороннее признание произведения чудом — иногда желается. Пока вот этот (точнее, тот) голод не закончится. А голод закончится, когда останется чистая речь. Речь не ради этого куска (для кормления своего самолюбия или даже тщеславия), а…
Тут текст обрывается и начинается чистая мысль читателя.
О чём-то важном,
Утреннем и вечном.
