Я хорошо помню, когда отчётливо поняла это. Я помню этот солнечный, сухой, ветреный день. День моего пятнадцатилетия, который мы отмечали вдвоём с сестрой. Ей тогда уже исполнилось двадцать два. Она «сходила» замуж. Меньше, чем на год. Муж стремительно и беспощадно оставил Ленку, как только выяснил, что у неё никогда не будет детей.
Матери в Москве не было. Она укатила с очередным «великим приключением» в Париж, надеясь, видимо, что уж в этот раз всё сложится, и по приезде из «столицы любви» у нас с Ленкой будет новый «папа».
Ленка подарила мне громадный альбом импрессионистов, мы выпили бутылочку шампанского и отправились гулять в Замоскворечье. И вот мы стояли на горбатом мосту, смотрели в реку, Ленка вдруг сказала: «Я – дура, мать у нас дура и ты тоже дура. И все мы дурами помрём». В этот момент, отворачивая голову от сухого ветра, терзающего волосы, я и поняла: меня никто никогда не полюбит. Никогда и никто. Я разрыдалась.
Ленка страшно испугалась, бросилась целовать меня в лицо, в волосы и почти закричала: «Ты не дура! Ты не дура, Дашка, ты везучая! У тебя всё, всё будет!»
Ровно через три года я влюбилась. Саша пришёл к нам на мой день рождения - с Люсьен, самой красивой девчонкой на нашем курсе. Мне кажется, я влюбилась в него в ту же секунду, что увидела.
Через восемь дней, в посёлке Дорохово на его пустой даче я открыла глаза, услышала, как сильно шумит дождь за окном, услышала, как Саша раздвигает створки буфета, что-то трогает на полке и, словно попав в середину ослепительной вспышки, нет, не осознала, а почувствовала всеми жилками, сразу всем телом, что вся моя предыдущая жизнь закончилась.
Он сел на край постели, мы долго и молча смотрели в глаза друг друга. Потом он протянул мне глиняную чашку с шампанским и высыпал на мою ладонь какие-то сморщенные, смятые кружочки, похожие на крохотных слоников.
Это был инжир. Мы молча, не чокаясь выпили, я с трудом раскусила вязкий комочек и неожиданно для себя самой рассмеялась. Я смеялась и говорила ему, почти не видя его лица на фоне гаснущего окна: «Это же шоколад. Горький, горький шоколад!»
Он усмехнулся и ничего не ответил, а только провёл ладонью по моей щеке.
Больше я никогда не видела его. И он никогда не позвонил мне и не искал встреч. Но это было неважно, потому что я уже тогда, услышав за окном дождь, поняла, что не люблю его.
