Наум Рейн: Одесса. Предисловие и публикация Наталии Рейн*0

Предисловие


Интересный это город, Одесса. Те, кто жил в нём в начале XX века, вспоминают о нём с блеском в глазах и улыбкой. Мой (теперь уже покойный) отец переехал из Одессы в Москву в 1929 г. и жил в Москве (исключая службу в Красной Армии в 1941-1945 гг.) до самой кончины в 1995 г. Но в минуты расслабления он всегда с удовольствием вспоминал об этом замечательном городе. И рассказывал, рассказывал… А в 1952 г. мы даже на целый месяц ездили туда отдыхать всей семьёй. И папа ходил с нами по местам своего детства и рассказывал, что и как там было раньше. Кое-что я запомнила и попытаюсь пересказать.

***

На Дерибасовской, как и на Невском в Петербурге, была торцовая мостовая. На остальных улицах центральной части города – из брусчатки. Тротуары даже на дальних окраинах были выложены из лавовых квадратных плит. В отличие от плиток на проспекте Калинина в Москве, которые непрерывно приходилось сменять, те служили вечно. Не случайно в нашумевшем когда-то американском боевике "В старом Чикаго" мэр города направляет дорожников в Одессу "для освоения технологии мощения".

На улицах и бульварах много зелени. Есть скверы (внутри Пале-Рояля, за Оперным Театром и т.д.), сады, парки (Дюковский сад, Александровский парк и т.д.). Александр II "лично" посадил в парке ель.

В XIX и начале XX века Французский бульвар был ещё дачной местностью с дворцами знати. За городскими пляжами: Ланжероном, Отрадой и Итальянским и Французским бульварами - протянулись вдоль побережья дачные посёлки: Малый Фонтан, Аркадия, Средний и Большой Фонтаны, Золотой Берег, Дача Ковалевского, Люстдорф.

За Пересыпью был Лузановский пляж и дачные посёлки у берегов Хаджибеевского и Куяльницкого лиманов. Недалеко от Одессы находятся также Аджалыкский, Тигульницкий и Кучурганский лиманы. А по другую сторону Днестровского лимана расположен Аккерман (древняя Тира, он теперь переименован в Белгород-Днестровский), а также Шабо. Туда ездили на виноградный сезон.

В самом начале ХХ века в Одессе появились первые "многоэтажные" (7-8 этажей) здания. Инженер Ридингер устроил на улицах газовое освещение (электрическое тогда ещё не применялось). В конце XIX века для улучшения водоснабжения города фабрикант Пишон с Виттенбергом начали возводить водонапорную башню. После смерти Пишона, строительство продолжали Виттенберг и Ковалевский. Последний разорился и бросился вниз с 45 -метровой башни.

Помимо обычной, в Одессе была и линевая канализация. Через решётки у обочин тротуаров вода стекала в подземные каналы, которые постепенно увеличиваясь в размерах, заканчивались у "спусков" (крутых улиц, ведущих в порт).

Население Одессы

В 1990 г. в Одессе проживало около 1 миллиона человек, и она уступала по количеству населения более чем десятку городов СССР. А в конце XIX века она уступала по этому показателю лишь Москве и Петербургу. Национальный состав населения был очень пёстрым. Примером мог служить дом на Скобелевской улице, в котором отец проживал в детстве в 1907-1918 гг. В доме было 44 квартиры. В 1985г. папа помнил обитателей 41 из этих квартир.

Русские (или украинцы и другие славяне) были: адмирал Андрович, грузчик Бодалов, киномеханик Бурлаченко, городовой Будревич, домовладелец Докс, сапожник Дудинов, портной Исаев, сапожник Купочка, служащий Наумов, инженер Парижский, начальник тюрьмы Перелешин, владелица молочной Прасковья Тимофеевна (фамилию отец забыл), рабочий Свирц, полицейский шпик Смирнов, слесарь авиазавода Куталёв, дворник Максим (фамилию отец забыл), служащий Терехов, городовые Урбанович и Чуркин. 19 семейств из 41, т.е. 46%.



Еврейская улица

Евреи были: лавочник Барг, рабочий Бармак, фабрикант Водовозов, служащий Рейн, рабочий Скляр, служащий Славин, портной Помаргин, рабочий Файерман, служащий Лившиц, владелец прачечной Швабский, служащий Шварц. 11 семейств из 41, т.е. 27 %.

Других национальностей (греки, румыны и т.д.) были: лавочник Ангелиди, прачка Гейкле, служащий Гейкле (дальний родственник прачки), служащий Джонсон, приказчик Кумуци, учитель Магула, рабочий Мессель, служащий Парини, лавочник Эмиге, рабочий Энчу и лавочник-иранец (фамилия неизвестна). 11 семейств из 41, т.е. 27%

На 1 января 1904г. население Российской империи составляло 144 миллиона, а за вычетом Царства Польского, Финляндии, Прибалтики и Бессарабии - не более 105-110 миллионов человек. Если же вычесть из этого количества и "внутренних" инородцев, т.е. народы Средней Азии (казахов, узбеков, таджиков, туркмен), народы Кавказа (грузин, армян, азербайджанцев, племена Дагестана, и т.д.), волжских и крымских татар, евреев, башкир, мордву, чувашей, калмыков, якутов и малочисленные народности Дальнего Востока и Крайнего Севера, немцев-колонистов Поволжья и Новороссии, греков, арнаутов и т.д., то на долю славянского населения (русских, украинцев и белорусов) остаётся не более 60 миллионов человек.



Еврейская улица

В те годы в городах и местечках западных и юго-западных губерний России инородцев было не меньше, чем лиц основной национальности данного района - русских или украинцев, поляков или белорусов, или молдаван. И города эти были более многолюдны, чем за "чертой оседлости". Трудно верится, но ещё 300 лет назад в ничтожном и неприметном на теперешний взгляд Шклове было больше жителей, чем в тогдашней Москве!

В 1952 году мои родители со мной и братом провели месяц в Одессе. Пошли в исторический музей. Зашли в первый зал. На стенах картины, иллюстрирующие повседневный быт селян-украинцев. Вышитые рушники, портрет Богдана Хмельницкого. На стендах - гетманские регалии, лапти, плетёные верши и т.п. В остальных залах всё в таком же роде. История края подана так, будто здесь испокон веков жило племя Киевской Руси. Папа спросил пожилую сотрудницу музея: "Мне приходилось в детстве здесь бывать. Помню красивые скульптуры, оружие, разные украшения древних греков, половцев, татар, тюрков. Куда это подевалось?" Она помолчала немного, посмотрела по сторонам и сказала: "Да, правда! Эти экспозиции есть, но они хранятся в подвале".

В другой раз мы стояли на краю высокого обрывистого берега в том месте, где внизу видны остатки стен турецкой крепости. Папа рассказывал нам о прошлом Одессы. Какой-то ветеран вслушивался и одобрительно кивал, но когда папа упомянул о турецкой крепости, ветеран буквально вскипел: "Никаких тут турецких крепостей не было!" Папа: "Я имею в виду татарскую… Хаджибей… 200 лет назад…" Он: "Никаких татар здесь не было. Здесь всегда жили русские!" Тяжело дыша он удалился.

Но как же быть с одесскими фирмами XIX века? Вот некоторые из них: Альшванг, Вагнер Ринк, Ведде, Воган, Дуб и Арпс, Жако и Аркус, Ксидиас, Маврокордато, Мюльнер и Дурьян, братья Неофит и Родоканаки, Панайоти, Ралли, Рено, Рестель, Шелль и Келлер, Энгель и Енни.

Домовладельцы Маразли, Попандопуло, Тработти. Универмаг Петрококино, ресторан Камбье "Аркадия", ресторан Робина, кафе Фанкони, кафе Дитмана, кафе Скведера, кондитерская Меллисатрато, кондитерская Геттинга, закусочная Эмиге, булочная Амбатьелло и Георгала. Халву делал Дуваржоглу, пудру – Пишон, памятники - Тапуз, пиво – Санценбахер, игрушки – Колпакчи, завод сельхозмашин принадлежал Гену, авиазавод - Анатру, пароходство – Трапани. А куплеты как забыть!?:

Папиросы Месаксуди

Курят все хороши люди!

Да, много разных народностей жило в Одессе. Они прекрасно уживались друг с другом, а если ссорились, то национальность была тут не главное. Не соседи же собирались вместе, чтобы планомерно громить евреев в определённый, заранее намеченный день при полном попустительстве полиции. Такие акции были организованы властями.

***

На этих страницах я не собираюсь полностью приводить воспоминания отца. Они касаются в основном нашей семьи. Но об Одессе начала ХХ века хочется рассказать именно в его изложении. Особенно интересны первые впечатления о жизни милого одесского еврейского мальчика. В дальнейшем, если повествование будет вестись от первого лица, то лицо это - мой покойный глубокоуважаемый и любимый отец - Наум Давыдович Рейн, 1907 г. рождения.

Наталия Рейн

***

Наум Рейн

НАЧАЛО XX ВЕКА

Одесса в начале XX века. На Приморском бульваре, возле памятника Дюку сооружён фуникулёр. Вместо конок в городе и паровых поездов на дачных линиях, пущены трамваи (одесситы называют их электричками). Легковых автомобилей почти не видно. Улицы забиты дрожками, экипажами, пролётками, ландо, каретами, шарабанами - извозчики не сдают своих позиций.

Ах, шарабан мой - "американка"!

А я девчонка и шарлатанка…

Грузовых автомобилей вообще нет. По-прежнему используются биндюги и фургоны. Появились "Кареты Скорой Помощи" (раньше, чем в Петербурге и Москве). Но они, как и "Пожарные Команды" на конной тяге.

Имеются "Кафе – Шантаны", "Кабаре", "Игорные Клубы", "Казино", есть "Скеттинг – Ринг". Открылись первые "Иллюзионы" ("Синематографы"). Завод Анатра готовится выпустить свой первый аэроплан. На нём собирается взлететь первый аэронавт Одессы, её любимец, Уточкин.

Проводится ежегодный сбор денег "Белый Цветок" на помощь туберкулёзным больным. Возведены крытые рынки: "Новый Базар", "Старый Базар", "Привоз", двухэтажные пассажи на Преображенской и Ришельевской и четырёхэтажный универмаг "Петрококино".

Но больше всего маленьких лавок. На вывесках надписи: "Мануфактурный магазин" (это "Ткани"). Есть "Колониальные Товары", "Магазин Колониального Общества", "Восточные Сладости", "Аптекарский Магазин", "Писчебумажный Магазин", "Белошвейное заведение", "Цирюльня" ("Парикмахерская), "Продажа кваса и кислых щей", "Лондонский Портной" и так далее.

В молочных кушают за мраморными столиками "мацони" (простоквашу) с бубликами, пьют сельтерскую воду и кефир (в Петербурге и Москве кефира ещё нет). Лавочник записывает, что Вы берёте в долг, расписываться не нужно, паспорт не требуют. Через 20 лет наступил НЭП и появились таблички: "Кредит портит отношения" (т.е. – давай наличными!).

На углу почти каждого квартала – газетные киоски, высокие цилиндрические афишные тумбы, будки "Одесского общества искусственных минеральных вод" (эмблема "1829" означает год его основания). Мальчишки-чистильщики обуви; будки с квасом, мороженным, восточными сладостями.

Принадлежность людей к разным категориям подчёркивается разницей в их в одежде и даже в специальных символах на ней, особенно у государственных служащих и военных, да и членов их семей. У офицеров – сабли и портупеи, на парадных мундирах – эполеты. Блестят кирасы кавалергардов, кивера, развеваются ментики гусар, султаны. У городовых - шашки (сабли). Специальные формы с отличиями у жандармов, казаков, "охранки", полицмейстеров, участковых приставов, околоточных надзирателей, а в сёлах - у десятских, сотских, урядников, становых приставов, исправников. Всюду много нищих, паломников, монахов и монахинь, гадалок, старьёвщиков, лотошников, горничных, кучеров, лакеев, биндюжников, шарманщиков, комедиантов и т. д.

На рабочих окраинах ещё слышны песни XIX века:

Раскинулось море широко,

И волны бушуют вдали.

Товарищ! Мы едем далёко,

Подальше от грешной земли...



*

Мой костёр в тумане светит,

Искры гаснут на лету,

Ночью нас никто не встретит-

Мы сойдёмся на мосту...



*

Крутится, вертится шар голубой.

Крутится, вертится над головой.

Крутится, вертится – хочет упасть…

Кавалер барышню хочет украсть!..



*

Вот мчится тройка удалая

Вдоль по дороге столбовой.

И колокольчик, дар Валдая,

Звенит уныло под дугой…

Мой отец, Давид Иосифович Рейн служил на чаеразвесочной фабрике Высоцкого бухгалтером. Весной 1907 года, опасаясь развития туберкулёза (но это был бронхит), папа взял отпуск и поехал с мамой в Крым, в Алушту. Я помню фото: на веранде дачи за столом сидит папа, рядом мама, чуть поодаль - хозяин дачи. Вернувшись в Одессу, родители сняли дачу на Фонтане. Я родился 6 августа 1907 года на даче полковника Грузевич-Нечай.

В городе мы жили в Вагнеровском переулке. Он был в тихом аристократическом районе, называвшемся "Отрада". Как мы попали туда? Там, наряду с особняками и зимними дачами знати, было несколько "доходных", т.е. многоквартирных, домов. Заводов и фабрик поблизости не было, порт – далеко, торговая часть города тоже далеко. Поэтому в многоквартирных домах жили служащие, чиновники, педагоги. Для торговцев и ремесленников район был неподходящий, а рабочие селились там, где была сосредоточена промышленность: на Пересыпи, Дальнике, заставах. Да и квартиры там стоили дешевле!

Во дворах домов "Отрады" было много зелени и сохранялись со времён Хаджибея цистерны. В эти подземные хранилища с каменными стенами просачивалась "верховодка" или даже вода с более глубоких горизонтов. Во двор выглядывал лишь мраморный колодец. Барабан для вёдер был укреплён в чугунных стойках.

С одной стороны "Отраду" окаймлял высокий берег моря, а с другой - Итальянский бульвар. Вагнеровский переулок заканчивался у крутого обрыва. Внизу был пляж. Многомаршевая лестница к нему была вырублена в толще известняка. Но был и спуск без ступеней – для любителей острых ощущений. Из улиц "Отрады" я помню Ясную, Уютную и Лермонтовский переулок, где теперь "Лермонтовский Курорт". А Итальянский бульвар за чертой горда менял своё название на "Французский" и дотягивался до Аркадии, обрастая всё более роскошными дачами, дворцами.

***

На улицах и в скверах росли акация, катальпа, гледичия, железняк, южный дуб, грецкий орех. Пустыри зарастали татарником, лебедой, полынью; у обрывов были кусты дрока.

Мостовые почти всюду были из брусчатки, а не из булыжника. Тротуары – из лавовых плит сизого цвета. Их привозили из Италии. Небольшой участок нашего двора заасфальтировали. И дети катались здесь на "роликах" – колёсных коньках. Взрослые катались на роликах в специальном здании – "скеттинг- ринге". А обычные коньки не пользовались спросом: зима короткая, снег часто тает.

В начале века вошла в моду ткань "столетие" и жёлтые ботинки. Появилась песня: "Пупсик":

…Он носит жёлтые ботинки,

Весь день торчит на на скеттинг-ринге…



…Все Пупсика любили. Твердили: Пупсик мой!

А он в автомобиле катил по мостовой…

Жизнь была жалкая, мещанская. И такие же были песни.

***

Бабушка, гуляя со мной по улицам, где раньше ходила конка, показывала незамощённые места на тротуаре и говорила: - "Здесь была станция конки". Она объясняла, что на подъемах пристёгивали к конке добавочных лошадей. И я в играх, кроме обычных пар лошадей, завёл "пристяжные пары".



Еврейская улица

Теперь у детей набор игрушек обширен, а тогда из механических игрушек были в ходу пузатый паровозик, да колёсный пароходик. Но зато – десятки лошадей всех пород и мастей. Пластмассы не было. Делали из дерева, жести и картона.

Уже был футбол. В Александровском парке играли матчи в двух ложбинах. Одна называлась "Азовское море", другая – "Чёрное море". От этой ложбинки и получила название команда "Черноморец". Другая команда – "Вега" завоевала когда-то даже всероссийское первенство. А её форвард, царский офицер Злачевский, был любимцем одесситов и поэтому сохранил жизнь в тяжёлые "времена крейсера Алмаза".

***

В Одессе было несколько монастырей (например, Успенский). Духовные лица и богомольцы, приезжая в город, останавливались обычно в "Афонском подворье". Для паломников победнее и странствующих монахов были "странноприимные дома". Для нищих, шарманщиков, лотошников – ночлежки. Для моряков и портовых грузчиков – "баржан".

Помимо православных церквей были в Одессе храмы и других культов: "англиканская" церковь на Ремесленной улице, немецкая кирха в Лютеранском переулке, польский костёл на Екатерининской улице и т.д. А также штук 20 синагог.

Теперь в Одессе есть только православные церкви и, кажется, одна синагога. В 1918 году петлюровцы или гайдамаки (не помню кто) поставили пушки и прямой наводкой разрушили главную (казённую) синагогу. На месте синагоги, при Сталине или чуть позже, построили самую большую в Одессе и очень красивую церковь.

***

До революции в Одессе выходили 3 газеты либерально-буржуазного толка: "Одесские Новости", "Одесская почта" и "Одесский листок". Прогрессивные печатные издания, в том числе нелегальные, поступали в город извне.

В XIX веке, после отмены крепостного права, были проведены некоторые реформы: создан суд присяжных и земство. Однако никаких коренных преобразований дворянско-помещичье правительство делать не собиралось. Только в начале XX века, после неудачной войны с Японией за обладание Кореей, Манчжурией и Дальним Востоком, царское правительство, напуганное ростом забастовочного движения и революционными выступлениями пролетариата, вынуждено было пойти на уступки. Народу была "дарована" конституция и Дума.

Но провозгласив какие-то куцые свободы, царское правительство тут же их урезало. А в конституции все права и свободы были записаны не как неотъемлемые права человека, а как дарованные монаршей милостью. Перечислялись как будто бы те же права и свободы, которые существовали в конституционных государствах Запада. Но где-нибудь в конце абзаца указывалось, что верноподданные граждане России могут использовать эти права лишь так, чтобы это не шло в разрез с интересами престола и властей.



Еврейская улица

Из тёмного омута мещанско-кулацких низов заправилами монархии были созданы "Союз русского народа" и "Палата Михаила Архангела". Как указывает М.К.Касвинов в книге "Двадцать три ступени вниз" (издательство "Мысль", Москва, 1982г., главы 5 и 6), в эти организации "предпочтительно рекрутировались дворники, извозчики, официанты и "вышибалы", лавочники и ростовщики, отставные фельдфебели и урядники, трактиро- и притоносодержатели, отсидевшие в тюрьме воры". Действия этих людей, подчёркивает бывший глава царского правительства Витте, "архилживы, архибессовестны и архикровожадны. Ложь, коварство и убийства - их стихия". Но в центральных органах этих организаций были люди, получившие хорошее образование, но ненавидящие социалистов, евреев и прочих "шляп". Там командовали Дубровин, Пуришкевич, Каменский, Марков 2-й, Шульгин и т.п. Марков 2-й бросил в переполненный публикой зал: - "Вы называете нас "чёрной сотней". Но какая мы сотня? Нет, не сотня мы. Нас миллионы. С нами русский народ". Черносотенные организации систематически получали большие средства от казны (каждый раз по 150 тысяч рублей). Прокламации черносотенцев составлялись и печатались министерством внутренних дел. Вот, например, как заканчивалась одна из листовок: "Итак, истинно русские люди, кто за царя и веру православную, собирайтесь с оружием, косами и вилами на городской площади, вступайте под трёхцветные знамёна…и, как только прозвучит сигнал, ринемся с портретами царя и святой иконой на врагов наших, краснофлажников".

***

Близилась Вторая мировая война. Историки 60-х годов (России) говорили, что Сталин "не верил" в нападение Гитлера.

В разведроте мы ничего не знали. В авиачасти я случайно слышал разговор Грызлова с Видеманом о положении на фронтах. Оба считали, что Сталин договорился с Гитлером, и армию специально отводят на восток, чтобы немцы заняли Украину: "ведь там много евреев!" Пусть это домыслы Грызлова и Видемана. А вот когда я не менее 5 раз (даже больше) находился в госпиталях (полевых, эвако- или просто в санбатах), то там лежали офицеры, побывавшие раньше и на других фронтах. Многие откровенно недоумевали и даже возмущались тем, что не только в 1941 году, но и в первой половине 1942 года, их по приказу свыше, непонятно почему, заставляли отступать, отводили и перебрасывали на другие фронты. Серьёзных причин, по их мнению, для этого не было….

В "Воспоминаниях " Н.С.Хрущёва (Журнал "Огонёк" №31 за 1989г.) тоже содержатся аналогичные высказывания: Сталин, "…даже когда немцы уже открыли огонь, сдерживал наши войска, чтобы они не отвечали". В начале войны, на Киевском направлении " у нас в резерве были два танковых корпуса, а армия Конева должна была вот-вот начать разгружаться" (часто солдат прямо из поездов бросали в смертельный бой). "Я позвонил Сталину, чтобы он нам разрешил привлечь армию Конева к атаке на этом участке." Но Сталин отказался разрешить это, а приказал армию Конева немедленно погрузить и отправить отсюда. "В результате наши два корпуса были разбиты, были разбиты и другие наши войска. Немец получил возможность шествовать на Киев…."

Готовясь к весенне-летней кампании 1942 года, немцы сосредоточили на Южном фронте в районе Славянска крупные силы, готовясь окружить и уничтожить наши войска. Раскрыв замысел противника, рассказывает Хрущёв, мы "…стали предпринимать шаги к построению обороны". Но когда все распоряжения уже были отданы, к нему зашёл Баграмян. "Он был очень взволнован и даже заплакал". Приказ был отменён Москвой. Хрущёв звонит в Генеральный штаб. Василевский говорит: "Да, я знаю. Товарищ Сталин отдал распоряжение." Хрущёв снова звонит в Генштаб Василевскому: "…вы же отлично понимаете, в каком положении находятся наши войска, вы же знаете, чем это может кончиться." Тот опять ссылается на вождя. Хрущёв звонит на дачу. Сталин трубку не берёт, велит Маленкову. И опять: "Товарищ Сталин отдал распоряжение". "На второй или на третий день противник предпринял энергичное наступление на нашем левом фланге, сломал оборону, которая у нас там была, и замкнул кольцо". "Мы потеряли много тысяч войск, много тысяч. Мы потеряли надежду, которой жили. Надежду, что мы откроем победную страницу боевых действий против оккупантов, против фашизма в 1942 году".


Можно ли считать Сталина сумасшедшим? Вряд ли совместимы с болезнью ухищрённое, продуманное уничтожение им ленинского созвездия большевиков; умелое манипулирование кадрами и вербовка своих сторонников путём избирательного уничтожения одарённых людей и возвеличивания послушных посредственностей.

Конечно, у людей с абсолютно здоровой психикой нет такой обострённой подозрительности, злопамятства, нетерпимости к чужому мнению и авторитету. Но это ведь не параноидальный бред! Ни Сталин, ни Гитлер сумасшедшими не были. Римские прокураторы распинали на крестах десятки тысяч евреев (и первых христиан). Арабские халифы рубили головы сотням тысяч "неверных". Иван Грозный и Пётр Первый тоже не миндальничали. Почти все диктаторы были полностью вменяемыми людьми. Они отдавали себе отчёт в совершаемых действиях. Считали эти действия "нормальными", т.е. выгодными для них. Поэтому я отвергаю версию о паранойе.

***

НА ЛИМАНЕ

Летние месяцы 1911 года мы провели на Хаджибеевском лимане. Однажды, в час заката я вышел на поляну перед дачей. Вдали опускался оранжевый диск солнца. Мне захотелось заполучить его, или хотя бы разглядеть вблизи. Я решил, что он не слишком велик и его можно использовать для игры. Когда меня хватились, я бежал по незнакомому травянистому выгону. Нянька кричала, она догоняла меня. Я устремился изо всех сил. Красноватый шар опускался за пригорок. Он ещё был далеко от меня. Мне казалось, что я успею добежать, но нянькины руки схватили меня.

Дача представляла обширную усадьбу, с фруктовым садом, скотным двором и разными службами. Из погреба был ход в катакомбы. Управляющий, Исаак Соломонович, водил туда новых дачников. В глубине подземелья на опрокинутой амфоре сидел, прислонясь к стене, скелет. Запястья были в оковах, конец цепи замурован в стену. Около узника лежали ржавый кинжал, лампада и потемневшая бронзовая чаша. Все понимали, что это подстроено, но ахали. Барышни роняли в испуге свечку.

Фрукты в саду можно было рвать, об этом даже не говорилось. Но детям, чтоб не срывали недозревших орехов, Исаак Соломонович говорил (конечно в шутку): "Я буду проверять, не почернели ли ваши ладони". Иногда вечером мы шли на скотный двор пить парное молоко. Никто не брал за него денег.

Дача стояла на краю степного плато, у высокого берега лимана. Спускаться вниз, карабкаться вверх, или отправляться пешком на станцию - не нужно было. Стоило пожелать, и запрягалась пара лошадок. Экипаж подавали к веранде. Пока мы купались и загорали, возница ожидал в тени деревьев. Лошадей высылали и к прибывающему поезду. Здесь была узкоколейка.

У маленького паровичка труба заканчивалась фестончиками, а котёл помещался внутри плоской прямоугольной обшивки, поэтому снаружи паровоз походил на обыкновенный вагон. Выделялась только труба с фестончиками. Огибая подножье Жеваховой горы (хутор княгини Жеваховой) паровичок с вагонами медленно полз до Пересыпи. Там пересаживались на конку. Можно было ехать в город и на "линейке" (омнибусе). В 1904 году под паровичок попал Муся Хмельницкий.

Исаак Соломонович развлекал дачников скелетом в катакомбах. 2-3 раза за летний период вечернее небо озаряли огни фейерверков. Взлетали ракеты, горели римские свечки и бенгальские огни, прыгали шутихи.

Второе лето на даче проводила семья балканского помещика Стефка. Их мальчика звали Ежи, но мы переделали его имя на Ёжик. Дориан и Ёжик строили крепости из камней и воевали друг с другом и с другими мальчиками.

Неожиданно отец Ёжика скончался. Говорили, что съев грушу, он запил её сельтерской водой, а этого нельзя было делать. Я ещё не знал, что такое "умер". Мне объяснили, что Стефку положат в цинковый гроб и запаяют. Долго я помнил странный запах не - то канифоли (когда паяли гроб), не – то ладана (во время панихиды).

***

Мой папа в молодые годы был рабочим, а затем стал служащим. Жили мы только на его зарплату, но могли даже выезжать на дачу. И угощать гостей тортом и фруктами. На первый взгляд кажется: не жизнь – малина! Но это не так. Папа был работягой. И когда наступили потом тяжёлые времена, он мог только больше работать, и для облегчения жизни не хотел ни перед кем-то подхалимничать, и ни делать кому-то подлость. И только с омерзением наблюдал за выкрутасами вчерашних лавочников и их сынков.

***

Больше всего нам нравились шипучие напитки. Никакая унылая газировка, которую пьют нынешние дети, не сравнится с настоящей сельтерской или с квасом тех времён. Квас назывался клюквенным, но под Одессой клюква не растёт. Это был острый, пронизанный пузырьками газа, почти взрывчатый напиток. В меру холодный, ароматный и сладкий.

Сиделец у рундука с квасом священнодействовал. Из глубокого, набитого льдом ларя, извлекалась бутылка, описывала "сальто-мортале", и оказывалась на прилавке. Струя била в стакан, стекло запотевало. Шипучая влага шибала в нос, распирала грудную клетку, обещая измученной душе покой и прохладу.

Однажды мама вручила Дориану несколько копеек на сладости для нас троих. Когда во дворе кто-то из ребят получал деньги от матери, то обычно и другим удавалось разжалобить родителей. И вскоре весёлая компания отправлялась на угол к будочнику. Экспедиция была недолгой. Все дети, кроме меня, успели получить от будочника выбранные ими лакомства. Но когда я протянул руку за ириской, он сказал, что рассчитался с нами полностью и мне ничего не следует.

Я заплакал. Дети увели меня. Кто-то дал мне кусочек альвичка (нуги). А Дориан сладостями по-братски поделился только с Леной.

Дориан рассказывал Лене, что в Ободовском лесу живут разбойники. Найти их трудно: они прячутся под зеркальным стеклом. Купцы по лесной дороге едут мимо озера и ничего не подозревают. А это не озеро, а большое зеркало. Только проехали – приподнимают разбойники зеркало, убивают купцов и снова прячутся. Ещё Дориан читал вслух сказки Андерсена. Мне казалось, что мальчик-с-пальчик это такой мальчик, который вовремя идёт спать, а Дюймовочка маленькая пушечка.

Я любил рисовать. На поле боя солдаты у меня стреляли, сидя на стульях. Меня спрашивали: - "Почему на стульях?" "Известно, чтоб не уставали". - "А это что за повозка?" "Не повозка, а обоз. В нём возят солдатам всякую еду и пушечное мясо". (Я должно быть слышал разговоры взрослых о жертвах войны).

РЕЦЕПТ БЕССМЕРТИЯ

Вопросы жизни и смерти ещё не привлекали моего внимания. Конечно, я видел мёртвых мотыльков и раздавленных жучков, часто слышал, что кто-то умер. Видел похороны (например, помещика Стефки на Лимане ). Но предполагал, что это удел стариков, то есть совершенно других людей. Может быть даже не людей, а просто - "стариков".

Как-то мама положила на нижнюю полку шкафа (чтоб мне удобней было смотреть) газету с фотографиями похорон Л.Н.Толстого. А незадолго до этого в Киеве дочка маминой сестры, Пашенька, умерла. Затем двое детей в нашем доме скончались от дифтерита.

Я начал срочно разрабатывать методы спасения. Первое время мне ничего не удавалось придумать. Но, наконец, мои изыскания увенчались успехом! Рецепт бессмертия оказался несложным, вполне осуществимым.

Следовало всегда при себе (в кармане, а ночью – под подушкой) держать ломоть хлеба или пряник. Когда почувствуешь, что умираешь, нужно сразу же откусить кусочек и жевать, жевать, жевать! Если человек кушает, значит, он живёт, а не умирает. Нельзя два дела сразу делать!

ШАРМАНКА

Весь день по улицам города на подводах, тележках и тачках торговцы развозили фрукты, рыбу, овощи. Нараспев расхваливали товар:

На варенье, на компот.

Вот клубника – первый сорт!

Повозку останавливали по первому требованию. Товар взвешивали "с походом" (с превышением веса). Наряду с фунтом оставалась в ходу и тюрко-татарская единица веса - ока (килограмм с четвертью).

Поутру заходили в дома молочницы с бидонами. Затем, почти без пауз, появлялись во дворах: торговцы и торговки с корзинами, старьёвщики, бубличники, мороженщики, точильщики-паяльщики-лудильщики, гадалки и фокусники, шарманщики – комедианты и просто всякие нищие.

Ах, бычки, султанка, ставридка…..

Ай, слива, слива, слива….

Пришёл Федот, бублики принёс…

Кит-тайское морожено!....

Стары вещи ….паем(покупаем)…

Точить ножи – ножницы,

Мясорубки, бритвы править…

Пришёл Спиро-паликар (молодец)

Лудить чайник, самовар!

К окнам первых этажей подбегали газетчики:

Экстренная телеграмма

От Финкеля Абрама: (редактор газеты).

Горячий бой

Под холодной водой.

(Уже были подводные лодки).

12 часов дня. Поток торговцев слегка редеет. Теперь чаще заходят нищие, гадалки, шарманщики. Неожиданно во двор вбегают дети из соседнего дома. Это предвещает интересное событие. Действительно вслед за ними в воротах появляется фокусник или комедиант, окружённый оравой ребятишек. В соседнем дворе представление закончилось, но зачарованные малыши готовы следовать за "Ванькой-ру-тю-тю" (Петрушкой) или шарманщиком и девочкой-акробаткой в юбочке с блёстками хоть на край города, пока их не разыщет и не отведёт домой встревоженная мать или старшая сестра.

Ведь радио не было, телевидения не было, магнитофонов-патефонов не было. Правда, появился граммофон, но он не завоевал позиций ни в особняках аристократов, ни в домах, заселённых трудовым людом.

Хриплые звуки граммофона услаждали провинциальных лавочников, станционных жандармов и деревенских кулаков. Им по душе был пошлый юмор "рассказчиков" ("один армяшка услышал…", "один еврейчик увидел…") и кривляние развязных куплетистов и "див":

Ах, я люблю военных, военных, военных….

Мы танцуем Ойра, ойра…(модный танец)

И гитара, гармошка, балалайка были изгнаны за городские заставы или за пустыри за чертой официальных парков и пляжей. Игра на гармошке, доносящаяся из окон или со двора "доходного дома", портила репутацию района и снижала цену на квартиру. Домовладелец от таких съёмщиков быстро избавлялся.

Но музыка была! До самого вечера отовсюду доносились приглушенные гардинами звуки роялей, фортепиано и скрипок. Это малолетние труженики или великовозрастные девицы штудировали сонатины и ноктюрны, экзерсисы и вокализы.

От классических, давно затверженных мелодий, от солидного тембра дорогих инструментов веет холодом. А в шарманке, а в Ваньке-ру-тю-тю была романтика, безумство храбрых, экзотика дальних стран. И очарованные малыши, с расширенными зрачками и полуоткрытыми ртами, окружали старика-шарманщика..

Какие прекрасные звуки лились из маленького органчика!

Разлука ты, разлука!

Чужая сто – ро – на…

Никто не приголубит,

Лишь мать - сыра - земля!..



Летели из окон медяки, завёрнутые в бумажки(чтоб далеко не откатились), выглядывали из окон кухарки, горничные и сердобольные барыни.

Маруся отравилась –

В больницу отвезли.

Когда б Господня милость,

Её б ещё спасли!..



Простуженный голос старика… Переливчатые звуки свистулек органчика… Где вы? Как вас услышать теперь?

Позабыт, позаброшен,

С молодых малых лет,

Я лежу под забором,

Пеленою одет…



Безрадостный попугай вынимает за копейку из крохотного ящичка конвертик с моим "счастьем". Я ещё не умею читать, но некоторые буквы знаю. Конвертик раскрывает соседский мальчик – гимназист (на пряжке его мундирчика выдавлено 04Г - Одесская 4-я гимназия) и читает:

Ты семь десятков проживёшь,

А капитал не наживёшь.

Стремясь постичь Вселенной суть

Упустишь к лёгкой жизни путь!

Мне это абсолютно непонятно. Бумажка остаётся в руках гимназиста. Звучные трели шарманки и печальная песнь старика сковывают душу сладкой болью…

БАБУШКА ПОЛЯ

Мать моей мамы, бабушка Поля, родилась в 1855 году. Бабушка бабушки Поли родилась около 1800 года, в Одессе, в годы её основания. Таким образом, бабушка Поля была коренной одесситкой, чем непомерно гордилась. Она считала себя "выше" выходцев из местечек и показывала им своё презрение. А ведь мать моего отца, бабушка Пиня, умная, скромная и достойная женщина, как раз и была из местечка Ободовка, где родился и мой папа. Вообще, бабушка Поля стремилась разделить окружающих по рангам. Например, она всячески показывала свою приязнь к Лене и Дориану, но не любила меня

Впрочем, в мою память врезалась не совсем понятная история о маленьком мальчике, которого приютила соседка по этажу, мадам Жабокруг. Она часто заходила к нам. (А может быть, меня отводили к ней, а от неё – к бабушке?) Но этого мальчика, о котором велись разговоры, я никогда не видел. Мне его не показывали. Родителей мальчика убили в местечке во время погрома. Ребёнок был крохотный и не знал своего имени. Никто не мог его опознать и никаких документов о нём не сохранилось. Теперь ищут семью, которая согласна его усыновить.

Вот ещё одно неясное воспоминание. Он стоит на лестничной площадке. Сестра держит его за руку и готовится отвести вниз во двор, поиграть на скупом осеннем солнышке. Но медлит, т.к. слышны чьи-то шаги по ступенькам лестницы. Неожиданно раздаётся сзади голос мамы, выбежавшей из квартиры на площадку:

- Приехали! Как я рада.. Какой он загоревший!

По лестнице поднимаются двое. Большой дядя – это папа. А кто же маленький?

- Это твой старший братик…

Но правильно ли я всё запомнил? Может быть, привезли не старшего братика, а меня?

И однажды, в осеннюю пору ненастья, болезней и несправедливых обид, меня осенило, что я тот самый мальчик, которого приютила мадам Жабокруг. Я скрывал эту тайну, я орошал слезами подушку, меня душила горькая жалость к себе. Я верил в Бога и молил его о своих несчастных родителях, погибших в далёкой таинственной Ободовке от рук злодеев…

***

- "Какие нехорошие слова ты употребляешь, Дорианчик!" – воскликнула бабушка Поля: "Зачем это: чёрт, дьявол, сатана!"

- "Но бабушка, ведь и Шекспир употребляет их тоже!"

- "Не дружи с ним больше!"

ДЯДЯ АБРАМ

Я его никогда не видел. Он уехал в США в конце XIX века. Говорили, что он отправился туда вслед за своей невестой, родители которой эмигрировали. Женился и живёт с ней в Сан-Франциско.

От дяди приходили открытки с видами на небоскрёбы и улицы, полные автомобилей. Он вкладывал в конверт иллюстрированные проспекты разных фирм. И не только рекламные буклеты, но даже протоколы заседаний местного музыкального общества, президентом которого он успел сделаться. В самом начале XX века он прислал нам 2 странных подарка: электрическую машинку для чистки обуви и спиртовую печь для обогрева комнаты!

Розеток для включения электроприборов, да и самой электропроводки в квартирах не было. Пользовались ещё керосиновыми лампами. А этиловый спирт, необходимый для печурки, многие предпочитали бы пить, а не сжигать. Отечественные газеты помещали порой корреспонденции о чудесах американской жизни: небоскрёбах, сотнях автомобилей, электрических машинках на кухнях. Но все эти кондиционеры, соковыжималки, миксёры для коктейлей казались одесской публике ненужным расточительством: прислуг сколько угодно, дров сколько угодно, а обувь – если не горничные или лакеи почистят, то мальчишки на улице… Неужели в Америке иначе?

Даже простой труженик, например – портовый рабочий Бодалов (у которого в семье не было бабки или дочери-подростка), мог, если жена болела, взять на время для ведения хозяйства "наймычку" из деревни или "приходящую вдову". Конторщик Терехов или "военный портной" Исаев, если у них появлялся достаток, могли нанять за 2 рубля в месяц прислугу из деградирующей обнищавшей деревни.

Дяде Абраму подарки, возможно, ничего не стоили. Он оказывал услуги фирмам, рассылая их товары. Боссы хотели, чтоб продукция нашла сбыт в России. Я знал также, что дядя Абрам был талантливым музыкантом и остроумным человеком. Вот образец его юмора:

- Абрам, почему тебе так везёт в карты, а на скачках ты никогда не выигрываешь?

- А ты когда-нибудь пробовал засунуть лошадь в рукав?

Когда дядя Абрам готовился улизнуть из Одессы, "дядя Букштаб" по её просьбе сделал попытку его образумить:

- Имей в виду, Абрам, когда я начинал карьеру, у меня не было ничего, кроме собственного ума!

- Да, теперь многие начинают с нуля…

- Не хами! Лучше скажи, как ты собираешься зарабатывать деньги?

- Пожалуйста. Есть тысячи способов достать деньги, но только один из них честный.

- Какой же?

- Я был уверен, что вы его не знаете!

"Дядя Букштаб" влепил ему пощёчину и выгнал.

Письма дяди Абрама производили странный эффект. Взрослые негодовали, что в них наворочено столько "липы". Например, дядя утверждал, что ежедневно за обедом он, жена и дети (Грейси, Муртель и Джером) кушают пломбир и пьют соки. (Какие такие соки!? Что они не кушают суп!? У них из крана течёт горячая вода!?) Эти подробности дядя приводил, чтобы показать, какой зажиточной жизнью он живёт. Но тщетно. Никто не верил. Ведь у них не было даже прислуги!

О дяде Абраме я пишу на основании высказываний взрослых. А о других детях бабушки Поли я могу судить на основе своих наблюдений. Её семеро детей унаследовали две разных генетических программы. Особенностью первой (Абрам, Катя, Ефим) являлась склонность к авантюрам и хорошие музыкальные способности. Катя хорошо играла на арфе, Абрам - на скрипке, Ефим - на пианино, и пел. Для достижения жизненных удобств они иногда пользоваться сомнительными приёмами, но умели ускользнуть от ответственности. О второй (Давид, моя мама Берта, Нюня и Соня) могу сказать только хорошее.

***

Тогда же, в конце XIX века уехала в Америку со своим мужем и папина сестра Дуня. Она незадолго до этого вышла замуж. Письма от них мы получали только первое время. Возможно, она писала также и своей матери – бабушке Пине. Потом никакой информации от неё уже не поступало. Мои родители просили дядю Абрама выяснить в чём дело. Дядя жил в Сан-Франциско, а Дуня с мужем как попала с парохода в Нью-Йорк, так и не уезжали из него. Но найти их в большом городе было нелегко. Однако, через некоторое время это удалось. Дядя сообщил, что они перебиваются с хлеба на квас. И в дальнейшем об их судьбе ничего утешительного поведать не мог. Когда перед Первой мировой войной (1913-1914гг.) мы снова попросили выяснить, что с Дуней и её семьёй, дядя Абрам написал, что в Нью-Йорке Дуни и её мужа уже нет, их следы затерялись окончательно…

Но и последние письма от дяди Абрама мы получили ещё до революции. Что в дальнейшем стало с ним и его семьёй - неизвестно.

***

Мамина сестра тётя Катя, проживавшая в Петербурге, была замужем за Любарским, который, как и дядя Давид, был архитектором. Она его бросила и вышла замуж за богача Сафьянова. После революции, в 1917 году они уехали в Европу, кажется, в Швейцарию. Два раза она приезжала в Москву со своей дочкой Линой ещё до второй мировой войны.

Второй раз тётя Катя приезжала в Москву перед 1937 годом. Какое это было время – известно. Я, как и остальные родственники, сразу же написал в нашу спецчасть подробно всё, что знал о тётушке. Когда она пришла к нам в гости, в нашу комнатку на Чистых прудах, то у занавески открытого окна (дело было летом) дежурил дворник Измаил и какой-то парень. Они мне сказали, когда проводив её, я вернулся: – "Ничего, всё в порядке".

Через год или два, когда меня лишили доступа к секретным материалам на работе, я спросил девушку из спецчасти: "Это из-за того, что тётка приезжала? - Нет причина другая". Я понял: Дориан и Яша попали во "враги народа".

А третий раз она приехала в 1974-1975 году в Одессу. Было тогда тёте Кате 90 лет. Об этом её визите рассказали моей сестре Лене Моргулёвой (когда она посетила Одессу) дети дяди Ефима, Лиза и Лёня (им тогда было по 55-60 лет).

***

Когда Дориан устроил "обмен игрушками" с Нэттой Докс, ему и ей было лет по 11-12, они одногодки. Нэтту привезли в Одессу кружным путём (через Средиземное море), когда началась Первая мировая война. Её настоящее имя было Антонина, Тоня. Но во французском пансионе, где она воспитывалась, Антонину преобразовали в Антуанетту.

Докс умер в 1919 году. А предшествующие годы были годами многократной смены властей. В 1917 г. у Докса ещё были слуги, шофёр, экономка (жена "военного портного" Исаева). Но через два года, когда деникинцы оставляли город, и старорежимная знать вместе с буржуями устремилась в Константинополь, его уже не было в живых. И слуг, конечно, никаких не осталось.

С Нэттой жила только Валентина Викторовна (дочь Докса от первого брака), которая в домашние дела никогда раньше не вникала и половину жизни провела за границей. А теперь наступили другие времена. Обыски, налёты. расстрелы. Всё было конфисковано. Деньги ведь держали в банковских сейфах, а не в кубышках.

Когда Нэтта и Дориан обменивались игрушками, они были подростками. В дальнейшем, их дружба превратилась в любовь. Но почему же она вышла замуж за Дориана?

В 1918-1919 годах, когда Нэтте было 15-16 лет, подростки её круга, дворянские сынки, уходили в белую армию. И если не погибали в бою, и если в плену их не приканчивали, то покидали Одессу, Севастополь, Новороссийск на кораблях Антанты. А Дориан, никуда не вербовался, никуда не уплывал.

ИГРУШКИ

В годы моего детства мячи и трёхколёсные велосипеды были почти у всех детей. Многозарядные "пугачи" и "волшебные фонари" (диапроекторы) тоже были у многих. А мальчики из богатых семейств получали ещё более ценные подарки: двухколёсные велосипеды (как у взрослых), "кодаки" (фотоаппараты), "монтекристо" (мелкокалиберки).

Под вечер, устав от беготни и игр, дети забирались в тёмный угол подворотни или под лестницу на "чёрном ходу" и делились впечатлениями о недавно прочитанных книгах. Поиски кладов…пираты…"Первые люди на луне", "Машина времени", "Янки при дворе короля Артура"…

В Одессе даже крохотные карапузы грезили морем и приключениями:

– Эх, забраться бы на корабль, попасть в Африку! Привёз бы шкуры львов, олифу и слоновую кость.

– Какую такую олифу?

– А как же. У дяди Стёпы есть олифа и слоновая кость!

– Разве он моряк?

– Теперь маляр, а раньше был матросом.

***

Шли годы, я становился старше. Игрушками стыдно стало играть. Но выход нашёлся. Это теперь были "модели". Я делал модели военных кораблей, аэропланов и т.п.

Мы жили теперь на первом этаже. А нашу бывшую квартиру, в которою переехал Докс с Нэттой, Валентиной Викторовной и их обслугой, сделали при "третьих большевиках" коммуналкой. Когда Докса уже не было в живых, Нэтта с Дорианом поселились на Гаванной улице, а Валентина Викторовна переехала к нам. Она обосновалась в комнате, где раньше жила бабушка Поля и тётя Соня (бабушка Поля умерла, тётя Соня вышла замуж и покинула нас). В большую полутёмную комнату, которой мы почти не пользовались (наша прислуга Домна спала на кухне), поместили сундуки с вещами покойного Докса. В одном сундуке я обнаружил очень много блестящих туго накрахмаленных манжет. И начал делать из них "плоскости" (крылья для Ньюпоров, Фарманов и Блерио - самолёты).

Прошло 5 лет. Появились детекторные приёмники, затем - ламповые (с триодами). И, наконец, супергетеродины. Многие ребята принялись конструировать радиоприёмники. В первое время, в качестве детектора пытались использовать самодельную "трубку когерера", а потом появились в продаже кристаллические детекторы.

Но мне казалось, что для моего возраста это занятие уже не подходящее. Однако, посетив как-то тётю Соню (Черкасские уехали в США, и одну из комнат она сдавала), я обнаружил, что Сонин жилец и его сын мастерят радиоприёмник. А жилец уже был седой человек, лет сорока с гаком. Какой позор!

***

После окончания войны, я, моя жена Нина, наши дети Наташа и Радик, 15 лет жили в 11-и метровой комнате, в коммунальной квартире. Газовой плиты не было, ванной не было. Варили обед и кипятили чай на керосинке или примусе. С продуктами тоже плохо было. Хотелось как – то скрасить жизнь. Я то покупал "музыкальный ящик" за 5 000 рублей, то мастерил из алюминиевых ложек "люстру"

Прошло два-три десятилетия. Жизнь наладилась. И я приступил к изготовлению самодельных люстр для нас с Ниной и для моих детей и внуков. Для Наташи, Радика, Димы, Оли, Антона, Никиты. В каждую их комнату и в кухню. И по десять раз, если не больше, переделывал и переделывал их. Улучшал и улучшал. Бесконечные поиски хрусталя и арматуры. А это было ещё более трудоёмкое занятие, чем коллекционирование. Нина говорит, что эта работа помогала мне прожить. Не то - давно бы окочурился….

ДОРИАН У ИГЛИЦКОГО

Когда Дориан поступил к Иглицкому, пришлось нанимать репетитора. Гимназия была трудная, а учился он плохо. Сидел 2 года в третьем классе (в гимназии первый класс назывался "приготовительным", так что третий класс там был в действительности четвёртым), но не помогло. И весной 1916 года родителям предложили забрать его, так как на третий год не оставляли. Он не хулиганил, не задирал никого; пел:

Танцевала рыба с раком,

А петрушка с пастернаком…

и другие песенки. Был красивым мальчиком, всеобщим любимчиком (кроме преподавателей). Пришлось определить Дориана в частную гимназию Ровнякова. Там протирали штаны лоботрясы и будущие белобилетники: сыновья владельцев питейных заведений или чиновников невысокого ранга, участковых надзирателей и т. п. Вообще-то самого Иглицкого в те годы уже не было. Его сын участвовал в революции 1905 года и погиб. Через год на могиле сына застрелился его отец. Директором стал Раппопорт. Он тоже был еврей, как и Иглицкий. В седьмую или восьмую годовщину событий 1905 года готовилась демонстрация. Ученики собирались пойти. Но мама не пустила Дориана. Она сказала: "Там будет Вавилонское столпотворение".

Лена держала экзамен в Мариинскую гимназию (казённую). Но не прошла. Возле нас, на Канатной улице, были 2 частные гимназии: Александровой и Бален-дэ-Балю. Её определили к Александровой.

Мы купили пианино, и Лену с семи лет учила музыке преподавательница Дрансейко-Миронович. А тётя Соня брала уроки пения у итальянца Дельфино-Минотти. Меня не учили грамоте, но иногда в моих руках оказывалась ненужная Дориану или Лене тетрадь.

Я рисовал на исписанных не полностью листах, повторял имеющиеся там знаки, буквы, слова. Через некоторое время наловчился даже писать под диктовку. А читать печатный текст начал позже, чем писать. Мне уже было 6 лет, не так уж мало! Прислушиваясь к чтению Дориана, я многого ещё не понимал. Мне казалось, будто Адама наказали за то, что он съел немытое яблоко, что роман Сервантеса называется "Донкий ход"; что на севере есть Ядовитый океан, а в "Бородино" сказано: "У наших пушки на макушке".

Впрочем, в 1915 году, когда мне шёл восьмой год, я уже быстро читал, знал 4 действия арифметики и осенью должен был поступить в гимназию. Гуляя со мной по базарной улице, папа показал мне прибитую к стене дома мраморную доску с надписью: "Здесь жил гласный Государственной Думы Иоллос, погибший от рук черносотенцев".

Депутат Думы, еврей Иоллос, пользовался уважением прогрессивных слоёв общества, включая большевиков. Чехов писал о нём: "Это превосходный человек". В статье "Печать высокого духа" (Литературная Газета от 30.01.1980 г.) сказано: "Смерть Иолласа вызвала бурю возмущения в России и за рубежом, и превратилась в крупное общественное событие". После октября мраморная табличка несколько лет висела, но в тридцатых годах её сняли. Если правильно сделали, сохранив в Москве на территории Донского монастыря памятник председателя Думы, монархиста и верного слуги царя, то непонятно - почему снята табличка о прогрессивном человеке, которого убили черносотенцы!?

Ещё в детские годы из бесед взрослых мне стали известны названия "фашистских" (как теперь бы сказали) организаций: "Союз русского народа" и "Палата Михаила Архангела". И Фамилии главарей: Дубровин, Марков 2-ой, Каменский, Замысловский, Пуришкевич, Шульгин…

Когда я в 1964-1966 годах работал во Владимире, там жил некий Шульгин, вернувшийся из эмиграции и получивший особнячок и пенсию. В дореволюционное время "помещик, депутат Государственной Думы трёх созывов (кроме первого), Шульгин возглавлял на её правом крыле фракцию националистов, активно выступал в защиту монархии и Романовых. Издатель и редактор крайне реакционной газеты «Киевлянин»". Вот образец высказываний Шульгина: "Пулемётов – вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только он, свинец, может загнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу зверя. Ах, пулемётов сюда, пулемётов! Николай I повесил пять декабристов. Если Николай II расстреляет 50 000 "февралистов" - это будет задёшево купленное спасение России…" (см. стр. 253, 257, 519 книги М.К.Касвинова "Двадцать три ступени вниз" изд. "Мысль", Москва).

***

Из соседей по дому на Базарной улице я помню две семьи. На третьем этаже жили Зильберштейны. Их дети были "вундеркинды". Старший сын – пианист; другой мальчик – скрипач. А четырёхлетняя Женя участвовала в съёмке сионистского фильма "Жизнь евреев в Палестине".

На первом этаже дворового флигеля жил Лучин, "фабрикант растительного масла". Вначале наши семьи обменивались визитами, но затем знакомство было прервано. Сейчас объясню почему. Лучин, красивый брюнет с гладко прилизанными волосиками, скрывал. что еле-еле сводит концы с концами. Для успеха коммерции, во избежание сомнений в кредитоспособности, он жил "широко". Занимал большую квартиру, ездил на извозчиках. На металлических бидонах с оливковым маслом были портреты Лучина и надписи на иностранных языках.

Первые сомнения возникли, когда обнаружилось, что он на извозчике самолично развозит по лавкам образцы своей продукции. И, действительно, Лучин вскоре "вылетел в трубу". Пришёл судебный исполнитель и описал его имущество.

Но когда Лучин с женой и 5-и летней дочкой Фаней ещё бывал у нас, я однажды попал в дурацкое положение. Безукоризненный пробор и прилизанные волосы Лучина вызывали подозрение у бабушки Поли. И как-то, в кругу семьи, она заявила, что это скорей всего парик.

В тот раз Фаня, играя со мной, сболтнула:

- Когда мы выедем на дачу, папа снимет волосы, а мама...

Красный от смущения я не дал ей продолжать:

- Волосы не снимаются, их нельзя снять!

Сидевший рядом Лучин вмешался:

- Разве мне нельзя постричься?

Покраснев, как рак, я потупил глаза.

Бабушка Поля подарила папе на Пасху два галстука (возможно, галстуки эти дала ей тётя Люба, богатая бабушкина сестра). Чтобы порадовать бабушку, папа сразу же одел один из них. Увидев папу в подаренном галстуке, бабушка недовольно воскликнула:

- Ага! Значит, второй тебе не понравился!

Не знаю, носил ли Лучин парик на голове, но бабушку всегда устраивал "плохой" вариант.

***

Я не был "примерным" мальчиком, тоже мог шалить и не слушаться, как другие дети. Но меня не выпускали гулять в такие места, где были всякие "невоспитанные" дети, "босяки" и т.п. Если в парк или на бульвар – то под надзором тёти Сони или с мамой, или с бабушкой. Редко приходилось слышать плохие, обидные слова (как правило, только от Дориана). Гувернёрша Дориана, "фребеличка" Клара Исаковна однажды замучала меня продолжительными наставлениями (она увидела, что я рисую собаку левой рукой). Мне тогда было не больше 5-и лет. И я не сдержался и сказал ей ругательные слова (впервые в жизни):

-"Клара Исаковна, вы дурак!" Меня наказали.

ПАПА

Стаж одесской жизни моего отца, Давида Иосифовича Рейна, не превышал 20-25 лет. Тем не менее, он любил показать себя знатоком одесских "древностей", хотя город лишь недавно отпраздновал своё столетие.

Если люди не знали, как пройти на ту или иную улицу – папа подробно объяснял. Если прохожий становился в тупик, видя на табличке новое название – папа подсказывал, как улица называлась раньше. Папа рассказал нам, что Портофранковская улица окаймляла прежде всю центральную часть города. Товары, выгружаемые с кораблей на окаймлённую её часть города, не облагались пошлиной. Теперь улица короче, называется Старопортофранковская и закон о пошлине от улицы не зависит.

От отца мы узнали, что в Одессе в 1812 и 1837 году были эпидемии чумы. Там, где "мортусы" (погребальщики) закапывали погибших от чумы, образовался холм. И эта местность превратилась впоследствии в рабочую окраину "Чумку".

Когда был освобождён Дальний Восток и начали ссылать на Сахалин, появился на окраине города квартал "Сахалинчик". Босяцкая Одесса дала название "Шарлатанскому переулку". А в центре города, на удивление французам, возник квартал "Пале-Рояль" (со сквером внутри).

***

В Одессе под земной поверхностью есть катакомбы. Это узкие штольни, сохранившиеся с давних времён. Папа рассказывал, что их проложили для добычи известняка-ракушечника, из которого сооружали дома Хаджибея. Толщина слоёв известняка 30-50 метров. А под известняком залегают глины. Слои глины расположены с уклоном в сторону моря. Грунтовые воды смачивают наклонную поверхность и она становится скользкой. С течением времени в толще известняка возникают трещины. Отколовшиеся участки высокого берега сползают в море вместе с расположенными на них домами, садами и улицами.

За первую половину XX века приходилось из-за оползней дважды переносить трамвайные пути на Среднем Фонтане. По всему Фонтану, Аркадии, Ланжерону линия "высокого берега" неоднократно отступала; разрушались и сползали вниз дома.

Иногда дом перерезало пополам. Одна часть оставалась наверху, а другая, вместе с участком берега, оседала на 20-30 метров вниз и оказывалась на песчаном пляже или в воде. Осевшая часть дома не сохраняла вертикального положения, а приобретала какой-то наклон.

Дети любили заходить в такие домики. Находясь внутри, мы видели наклонённые стены, полы и потолки. И казалось чудесным, колдовским, что какая-то сила заставляла нас мчаться к одной из стен и валиться на неё. Ощущения были почти космическими, как у героев Герберта Уэллса.

***

Мой отец проработал на фабрике Высоцкого 30 лет, до её закрытия в 1920 году. Сначала он был рабочим (укладчиком), затем конторщиком, а в последние 12-15 лет стал уже "заведующим" (начальником) одного из цехов. Прежний заведующий - Франкфельд - ушёл на пенсию.

Жили мы скромно. Квартира обходилась дорого. Но питались хорошо. И летом выезжали на дачу.

***

В годы моего детства высокоиндустриальных методов производства не было. Многое ещё делалось вручную. Поэтому промышленные товары обходились дорого по сравнению с продовольствием. А теперь это соотношение изменилось. Нынче если какому-нибудь стиляге надоест кресло или журнальный столик, то он его: хрясь на куски! И в контейнер… А в те времена даже богатый человек трясся над своими расшатанными стульями или продавленной кушеткой.

Теперь мы в любое время, если понадобится, подогреваем пищу. Есть газовые и электрические плиты. А тогда топили плиту только раз в сутки – чтобы сварить обед. А утром и вечером ставили самовар. Ещё в 1913 году квартира на Базарной освещалась керосиновыми лампами. Электричество нам провели только на Скобелевской.

Нищих и бездомных тогда было полным полно.

Несколько раз отец, уходя на работу утром, брал меня с собой. Фабрика была близко: на Троицкой, угол Канатной. В узком коридоре "проходной" вдоль каждой стены стояли городовые или охранники. Когда проходил папа, они вытягивались в струнку и "отдавали честь".

Ведь он был "заведующим", а не рабочим, как в молодые годы. Но выходя за вороты фабрики, он снова становился бесправным евреем.

К тому же папа не умел "делать деньги". К нам приходили в гости Иван Александрович со своей женой Еленой Константиновной. Их фамилию я забыл, но знаю, что Елена Константиновна была внучкой (или внучатой племянницей?) художника Айвазовского. Иван Александрович неоднократно предлагал папе участвовать в совместных сделках. Например. скупать за бесценок порожнюю тару (бочки от цемента и т.п.) на строительстве хлебной гавани в одесском порту и перерабатывать её, перемалывая и добавляя гибс. А потом что-то делать из этой каши. Или же заняться на пару с ним посадкой шелковицы и разведением тутовых червей где-то под Феодосией. Но папа всегда отклонял такие предложения.

Я не хочу идеализировать отца. Он был скромным и вежливым; рабочие и служащие относились к нему хорошо. Но он говорил рабочему "ты", а не "вы". Отец присылал к нам домой рабочих из цеха для выполнения домашних дел: рубки дров и т. п.

Чаще всего это были Тускин и Парневский. Кто-нибудь из них приходил также перед обедом с судками за папиной едой (папа был вегетарианцем). Такое использование служебного положения мы теперь считаем уголовно наказуемым. А тогда это было в порядке вещей. Тускин и Парневский были довольны: работа в цеху утомительней!

Несмотря на сказанное, рабочие и служащие считали отца единомышленником. Много лет, вплоть до закрытия фабрики, он был председателем "больничной кассы" (легального профсоюза). В 1905 году по поручению активных участников революционного движения большевика Боркуна и других) папа прятал оружие и литературу. Но в партии никогда не состоял.

В 1920 году, после окончательного установления в Одессе советской власти, в городе был не только Губревком (то есть губернский), но и Уревком (уездный). А исполкомов ещё не было. И папа стал первым заведующим уездного Загса. Затем, там же в Уревкоме, начальником отдела "почтового передвижения".

В те годы, как и во времена Пушкина, всевозможные уполномоченные и комиссары ездили по городу на бричках. Автомобилей почти не было, да и бензина не хватало.

Последние годы жизни отец служил в Москве; сначала в Бауманском, а затем в Куйбышевском райсовете. Умер в 1939 году в Басманной больнице от абсцесса лёгкого.

***

Кто же мои предки: Реймы – дикие быки? Или Рейны – "чистые"? Или Рейны – выходцы с реки Рейн?

У древних евреев были не только Реймы, Рейны тоже были. Например, в средневековой еврейской литературе уделено место приключениям каббалиста Иосифа делла Рейна и Лилит. (Имя Лилит носила и первая жена Адама). О дочери Лилит писал Анатоль Франс и Марина Цветаева.

"Пишу тебе у Рейна" – писал А.С.Пушкин Вяземскому. Рейн – это была арзамасская кличка Орлова, указывает Т.Глушко (см. её статью "Письма, прочитанные заново" в "Литературной газете" от 14.01.1987 года.). Летом 1824 года Орлов жил, как и Пушкин, в Одессе. А в Москве в конце XIX века жил хирург Ф.А.Рейн, один из основателей Высших женских курсов (Журнал "Наука и Жизнь" №8 За 1987 год, стр. 102).

До революции министром здравоохранения царской России, врачом Николая II был лейб-медик Рейн.

В XX веке жил в Москве известный врач ухо-горло-нос Рейн; детский писатель Рейн. В 1945 году умерла женщина-астроном Н.Рейн. Её квартира находилась в Телеграфном переулке, недалеко от Чистых Прудов, где мы жили. И пару раз почта по ошибке доставляла нам "Астрономический журнал", хотя на нём был указан её адрес, а наш журнал доставляла ей.

В Новосибирске работал инженер-мостовик Рейн. Наталья Васильевна Цветкова перед пенсией уже не вела исследований, а занималась архивом. И упорно вписывала его статьи в список моих научных трудов, не верила, что это другой Рейн.

Когда я шёл с Леной в больницу к папе, она сказала, что Вовси (лично знавший папу), уведомил её об отсутствии шансов на его выздоровление. На столике у кровати лежала газета. Германия влезла в Грецию и Чехословакию. СССР подписал с Германией пакт о ненападении, и она теперь готовится к захвату Польши, которому никто уже не будет мешать. Папа понимал, что дальше будет ещё хуже. Под Казанью, при выкладывании стен цеха, обвалилось несколько рядов кладки. Заодно с другими инженерами, посадили и Яшу Моргулёва, мужа Лены, теплотехника.

Несколько инженеров исчезло и в нашем институте. Дориан уже был "шпион" или "вредитель" и рубил лес под Архангельском. Его освободили и реабилитировали уже после смерти папы. А Яша умер в тюрьме, его реабилитировали посмертно.

Меня неожиданно рассекретили. И на праздничной демонстрации курносый парнишка из спецчасти "незаметно" обыскивал мои карманы (проводил руками по костюму). Некоторые инженеры смотрели и хихикали. И было над кем потешаться! Неожиданно я оказался самым главным и чуть ли не единственным автором важнейшего проекта оборонного значения. Всюду вписали мою фамилию. Ещё год-два назад Мессежников, Щипакин и многие другие дрались бы из-за этого пирога.

Папа не знал, что Дориана и Яшу реабилитируют. Он предполагал, что и я не сегодня-завтра исчезну. Мы с Леной подошли к кровати. Вдруг папа заплакал, а когда мы пытались его успокоить, сказал, что плачет из-за того, что я не ем супа. – "Обязательно кушай суп каждый день!" К спинке его кровати был прикреплён лист с графиком температуры и диагнозом: абсцесс лёгкого. Я спросил:

- Как, разве у тебя абсцесс?

- Да, абсцесс. А что: это хуже воспаления лёгкого?

- Нет, одинаково…

Подошла нянечка, а через палату прошёл парикмахер. Папа попросил позвать его. Нянечка сказала: "Потерпите чуток. Он бреет тоже тяжёлого".

***

Мы обманываем умирающих, а они обманывают нас. Не на самом деле; но они считают, что лукавят с нами и им стыдно. Утихла боль и разгорается надежда, которая не оставляет их до конца. Поэтому лучше, если человек теряет сознание в начале неожиданного припадка.

Папа на следующее утро пил кофе. Чашка выпала у него из рук и он умер. Дориан октябрьским утром 1973 года кушал сырок. Сырок выпал вместе с протезом… Николай, брат Нины, укладывался спать. Неожиданно приподнялся на постели, захрипел и повалился ничком.

"Счастливые люди!"

***

Папа прожил 63 года. Не сомневаюсь, что укорочению его дней способствовала "ежовщина". Он не мог стерпеть, когда над ним издевались советские чинуши: - "Ага, вырастили помощника Лейбе Троцкому или Каменеву… Ха-ха, не огорчайтесь, мы просто шутим".

Почему, когда в 20-х годах нашего века, в Одессе на афишных тумбах ежедневно расклеивали списки расстрелянных, родители Стамы Магула не смотались на Запад? Ведь хитрые греки уезжали, а они, дурачьё, остались.

Правда, на Западе, в интеллигентских кругах ещё не верили сначала, какой сволочью окажется Сталин. Ведь грузин, окончил духовную семинарию. Вроде Багратиона. "Бог рати он". Т.Мотылёва в статье "Друзья Октября и наши проблемы" (журнал "Иностранная литература" №4 за 1988 год), указывает, Герберт Уэллс, закончив в 1920 году рукопись книги "Россия во мгле", написал Горькому: "Я сделал всё возможное, чтобы заставить наше общество понять, что Советское правительство – это люди, а не какое-то исчадие ада". Теодор Драйзер и Бернард Шоу в самом начале тридцатых годов положительно оценивал жизнь Советской страны. Драйзер писал: "Какова бы ни была природа нынешней диктатуры в России – несправедливая или какая хотите – победа России важнее всего". А Шоу вначале даже оправдывал репрессии: "В момент, когда революция воплощается в правительство, она неизбежно начинает истреблять революционеров".

Весной 1935 года вышла книга Анри Барбюса "Сталин" (а в августе Барбюс умер). Он написал её на основе бесед с "соратниками" Сталина и не знал, что вскоре станут "...жертвами Сталинского произвола: Орджоникидзе, Енукидзе, Бела Кун, Кнорин, Бубнов, Радек…" После гибели Зиновьева, Пятакова, Бухарина, Крестинского, Михаила Кольцова, Пастернака, Тухачевского, Толмачёва, и других, якобы "шпионов" и "вредителей" отношение прогрессивных писателей Запада (Фейхтвангера, Ромен Роллана, Цвейга и т.д.) к Советскому Союзу стало противоречивым: в период Отечественной войны доминируют мотивы симпатии, уважения, а в период следующей волны репрессий ("дела врачей", "лысенковщина" и т. п.) - отношения становятся минорными.

Например, в изданной во Франции книге, где была опубликована незадолго до смерти Луи Арагона его старая статья, в которой он прославлял Сталина и обличал "врагов народа", Арагон в примечании к статье написал: "Нельзя перечитывать это без стыда". "В интересах истины надо добавить, что тут же рядом перепечатаны статьи пяти советских писателей, написанные в то же время и в том же отвратительном духе (из уважения к их памяти не буду называть их имена)".

ГЕБЕН И БРЕСЛАУ

В возрасте 4-5 лет мы считали, что море всюду. Побывавший в деревне, Коля-Цуцык сказал однажды, что моря там нет.

-Как это: нет моря?

-Да. Моря там нет. Оно не всюду бывает.

- Почему не всюду? Мне папа объяснил: с этой стороны Чёрное море, а с другой стороны - Белое!

Жизнь одесских детей неотделима от моря. Мы гордились скоростными миноносцами типа "Новик" и питали презрение к старомодным броненосцам береговой обороны "Три святителя" и "Двенадцать Апостолов" и к стоящему у маяка всегда под парами, однотрубному одномачтовому броненосцу "Синоп".

Из коры железняка я в возрасте 6-7 лет мастерил "модели" эскадренных миноносцев, истребителей и дредноутов. (Но истребителями называли тогда корабли, которые разыскивали и уничтожали подводные лодки противника). В те годы появились первые сверхдредноуты. В каждой башне у них было по три шестнадцатидюймовых орудия!

Теперь в СССР вместо "дредноут" говорят – линейный корабль. А истребителей подводных лодок, чтобы не путали с самолётами-истребителями (например, "Мигами" и "Яками"), переименовали в корветы и фрегаты. Но это, конечно, не парусные, как когда-то были, а вполне современные корабли.



***

Мы становились старше, смотрели в кинотеатрах или читали в книгах о первооткрывателях неизвестных земель, отважных мореходах, пиратах и корсарах.

Древние греки-эллины освоили северное Причерноморье ещё в 706 годах до н.э. Недалеко от Одессы (километров 100) находится крохотный остров Змеиный. Богиня Фетида, мать героя Ахилла, погибшего под стенами Трои, поселила его душу на этом острове. Там находился храм Ахилла, владыки Понта Эвксинского (Чёрного моря). И его статуя. Историк Геродот и географ Арриан упоминают об этом. Но храм, к сожалению давно разрушен, а статуя исчезла.

В средние века, ещё до открытия Америки, океаны и моря бороздили каравеллы и галеоны, доставлявшие ценные грузы и рабов с побережий Африки и Азии, или вывозившие каторжников. Корабли уже были вооружены бортовыми пушками. В зависимости от парусного оснащения флот состоял теперь из фрегатов, корветов или клиперов.

Мы читали Луи Буссенара, Луи Жаколио, Фенимора Купера… В них Америка, Австралия, Таити и другие тихоокеанские острова – всё уже было открыто. Затем на воду спустили первые парусно-колёсные фрегаты. На них, кроме парусов были паровые машины, которые вращали большие колёса. На военных кораблях, кроме бортовых пушек, уже были башенные орудия. Это были мониторы, т.е. броненосцы.

Мы читали не только о конквистадорах и инквизиторах, но и о Клондайке, и о золотоискателях, об индейцах Америки и о Маугли…И знали, какую форму носили гардемарины, матросы и юнги военных кораблей. Или какая одежда была у испанских идальго, французских синьоров: кружевные камзолы, красные камзолы с золотыми галунами, чёрные с серебром камзолы и чёрные парики, тщательно завитые волосы которых ниспадают до плеч. Зачем мы читали эту белиберду? Не знаю…

***

Когда началась первая мировая война, мне было 7 лет. Я был так наивен. Помню, как горько я заплакал, когда узнал, что наследник заболел (у него была наследственная гемофилия). Или как восхищался подвигом Кузьмы Крючкова, заколовшего пикой семерых немцев.

Когда мы переехали на Скобелевскую, я уже знал, что "белый генерал" (как называли в дореволюционное время Скобелева) завоевал для "нас" всю Среднюю Азию. Любовался его портретом на белом коне, а всякие узбеки и татары казались мне жалкими козявками. В "Кавказском пленнике" Пушкина особенно нравились мне строчки о войне:

…Когда на Тереке седом

Впервые грянул битвы гром

И грохот русских барабанов…



..Тебя я воспою, герой,

О Котляревский, бич Кавказа!

Куда ни мчался ты грозой-

Твой ход, как чёрная зараза,

Губил, ничтожил племена…



…И смолкнул ярый крик войны.

Всё русскому мечу подвластно.

Кавказа гордые сыны,

Сражались, гибли вы ужасно…

***

Весной 1915 года, ночью на Пасху, я проснулся от раскатов грома. Сквозь щели ставень комнату озаряли вспышки. Но на грозу было непохоже. Казалось, что сбрасывают и катают по булыжнику мостовой огромные железные бочки.

Утром мы узнали, что турецкие корабли незаметно подошли к рейду и бомбардировали Одессу. Снаряды попали в цистерны в нефтяной гавани и нефть горит, растекаясь по воде.

Днём на улицах и приморском бульваре было людно. Делились впечатлениями. Рассказывали, что кайзер подарил султану быстроходный крейсер "Гебен" и броненосец "Бреслау". И что турецкие корабли, не вызывая подозрений, проскользнули мимо наших сторожевых катеров потому, что на палубах "Гамидие" и Меджидие" пели на русском языке песни:

Чёрное море, белый пароход,

Меня зачисляют в "Добровольный флот".

Чёрное море, белый пароход;

Нас отправляют на Дальний Восток.



Тают надежды, проходят года –

Погиб я мальчишка, погиб навсегда

(Добровольный флот – пароходная коммерческая компания, корпуса и палубные надстройки их пароходов были белого цвета).

В ту ночь огнём береговых батарей удалось подбить "Меджидие". Все шли на Николаевский бульвар смотреть на догоравшие пакгаузы в порту и на мачты броненосца "Меджидие", затонувшего на неглубоком месте.

Осанистый штабной офицер долго смотрит в бинокль, потом протягивает папе. Наконец, дал посмотреть и мне:

- Ну как – видишь?

- Вижу, спасибо!

Недобрая гримаса искажает пухлое лицо военного ("Два вершка от горшка Соломону, а уже в вундеркинды лезет"). Ну как объяснить, что я впервые смотрю в бинокль, и мне кажется существенным, что я вообще что-то вижу!?

В 1914 году дядю Борю Каплунова мобилизовали и отправили на фронт. Когда мы получили письмо тёти Нюни с указанием номера дядиной полевой почты, то решили, что дядя Боря на фронте почтальон.

Из Петербурга в Одессу приехала погостить тётя Катя, раздобыв где-то военную форму и прицепив сбоку штык, она прогуливалась с друзьями, щеголяя своим костюмом "вольноопределяющегося". Весело было! Рестораны и клубы переполнены, музыка, песни, пьяные голоса:

В Кейптаунском порту

С какао на борту

"Жаннета" выправляла такелаж.

Но прежде чем уйти

В далёкие пути,

На берег был отпущен экипаж



Недаром через несколько десятилетий появилась в народе поговорка: " Кому война, а кому – мать родная!"

Жизнь одесских детей неотделима от моря. Приведу ряд слов, понятных тогда одесским малышам: аврал, боцман, ватерлиния, вахта, вельбот, кливер, лоцман, мичман, мол, полундра, румб, траверс, трал, трап, шаланда, штиль, юнга, ялик. Моей жене Нине рассказывали обо мне, что ещё сидя в коляске, я поучал окружающих: "Пеламида хищная… ибо, она съела всю скумбрию!"

Да одесские дети знали, что такое бакан, брекватер и катран, но телефоны, электричество в квартире, граммофоны были только у богачей, т.е. менее, чем у 1 % населения. Вполне обычно было услышать испуганный голос малыша о телефоне: "Мама, там живая тётя разговаривает!"

Но вернёмся к первым десятилетиям ХХ века. Во времена царизма молодых девчат из бедных семей отправляли в город и они нанимались горничными. Вместо выходных дней, барыня отпускала прислугу только раз в неделю на 3-4 часа (!) в вечернее время. Можно было в "Иллюзионе" смотреть Макса Линдера или Веру Холодную. Можно было веселиться с подругами в укромном уголку "Молодого парка":

Ой, яблочко! Куда котица…

Ой, мамочка! Замуж хочица!

Революция, гражданская война. "Первые большевики" в Одессе. Крейсер "Алмаз" (там расстреливали арестованных). Теперь пели под гармошку так:

Ой, яблочко! Куда котица…

На "Алмаз" попадёшь – не воротишься!

События убыстрялись: город оккупирован кайзеровскими войсками, потом – гетман Скоропадский, гайдамаки, Дума. Потом интервенция союзников, французы, греки, зуавы. "Вторые большевики". Потом снова "белые", Деникин, корабли Антанты. "Домовая оборона", Мишка Япончик…

В годы быстрой смены властей, многие более комфортабельные квартиры нашего дома на Скобелевской высвобождались из-за бегства в казавшиеся им "тихими" места или за границу напуганных жильцов. Или их гибели от "испанки", налётчиков или Чека. А также от случайных попаданий при стрельбе враждующих группировок или кораблей Антанты.

В эти квартиры вселялись семьи с мансард и дворого флигеля. Квартиры уплотнились, стали коммунальными. В доме появились жильцы с Молдаванки, Сахалинчика и других окраин.

В годы моего детства мы, дети, ходили на пляж почти ежедневно. Любовались на приморском бульваре военными и другими кораблями в бухте. Ходили в порт. Делали из мягкой древесины модели всяких эсминцев и дредноутов.

Пройдут годы. И в самом начале XXI века у одесских восьмилетних детишек уже будут персональные компьютеры. Будут ли дети знать, что такое "такелаж", чем "гюйс" отличается от обыкновенного флага? Но не всё исчезнет. Ведь слова "причаливать" и "швартовка" пригодятся и при полёте на Марс. С начала XX века лошадей в деревне уже стали заменять тракторами. Сейчас горожане ещё знают, что такое: оглобля, дуга, хомут, вожжи. Но попросите кого-нибудь объяснить назначение других элементов упряжки! Например, что такое: шоры, гуж, удила, подпруга, седёлка, супонь, узда, чересседельник, шлея…

ПОЛНАЯ ВОЕННАЯ ФОРМА

Лето 1914 года. Первая мировая война. Мне семь лет. Я стою с мамой на Пушкинской. Вдоль края тротуара редкая цепочка городовых, а по мостовой движутся к вокзалу колоны пехотинцев. Шинели в скатках, усталые лица. Нарастает и стихает музыка проходящих оркестров. Только рассеялся за последним взводом тяжёлый дух – раздаётся цоканье копыт и слышны песни. Это казаки:

Чубарики, чубчики…



...Ишь ты, поди ж ты,

Что ж ты говоришь ты?

Раз-го-ва-ри-ва-ла…



Раз, два – горе не беда!

Соловей, соловей, пташечка,

Канареюшка

Жалобно поёть…

В войну пока плохо верится. Она где-то далеко. Ещё не нахлынули в Одессу беженцы. Правда, бабушка Поля расстроена: дядя Ефим получил повестку. А в Киеве призван в армию дядя Боря.

За вечерним чаем взрослые со скептическими минами выслушивают рассказы "знатоков" об аэропланах "Таубе", о цеппелинах, поднимающих в воздух чуть ли не 15 человек, о зазубренном немецком штыке, которым легко можно перепилить человека.. Надоело!

Впрочем, дети во дворе оживлены больше обычного. Вовочке по случаю подарили новый набор солдатиков, Мишка с Сёмой мастерят ружья. Каких-то малышей убеждают стать "немцами", так как вместо "казаков-разбойников решено затеять "настоящую войну".

Проходит несколько месяцев. Продуктов пока вдоволь. Никаких нехваток. Но уже вирус плутовства незримо проникает в души. На бульварах и в театрах полно " белобилетников", "работающих на оборону" франтов, подозрительных "земгусаров" и бойких "сестёр милосердия".

Утро. Я играю с ребятишками во дворе. Неожиданно в воротах появляется маленький мальчик-горнист. И под звуки марша, отчеканивая шаг, входят во двор несколько мальчиков в военной форме. Впереди начальник. Он чуть старше.

- Подходите, ребята, не бойтесь! Значит так. Родина в опасности. Все должны иметь военную форму! Она стоит 8 копеек. Сейчас вы возьмёте у мамы деньги и дадите мне. А завтра вы получите полную военную форму. Вот такую…

Ликование, восторг, счастье охватило нас! Одним ребятам сразу удалось получить у матери деньги. Другим не так просто было выпросить восемь копеек.

Трудно описать мою радость, когда я мчался во двор, зажимая в руке монеты. Наконец все деньги собраны. И под звуки торжественного марша отряд малолетних воинов отправляется в следующий дом.

Прошло более семидесяти лет. Я до сих пор не получил эту форму.

ГИМНАЗИЯ

Гимназия имела 9 классов, но первый назывался "приготовительным", второй – первым, третий – вторым и т.д. Гимназии считались "классическими", так как упор делался в них на "классические", гуманитарные науки: литературу, языки, историю.

Неклассические учебные заведения назывались училищами. В "реальных" училищах во главу угла ставились математика, физика и другие "естественные" науки. В "коммерческих" училищах упор делался на математику и предметы, связанные с экономикой: географию и т.п.

Неполное среднее образование давали "прогимназии". В них было меньше на два класса. Для детей горожан были и другие неполные средние, а также низшие учебные заведения: "высшие начальные" училища, "ремесленные" училища. и т. д. Из военных учебных заведений могу назвать кадетские корпуса и юнкерские училища; из духовных – семинарии и епархиальные училища.

Учебные заведения подразделялись на мужские и женские, казённые и частные. Казённые женские гимназии назывались "мариинскими" (они проходили по ведомству императрицы Марии).

Когда началась первая мировая война, в Одессу эвакуировали из Польшу две гимназии. Осенью 1915 года я поступил в Варшавскую седьмую гимназию. Она и Одесская третья гимназии помещались в одном здании, в самом начале Успенской улицы.

В классических гимназиях, тем более в казённых, учились преимущественно дети дворян и гуманитариев. В реальных училищах – дети технической элиты; в коммерческих училищах - дети торговых и финансовых воротил.В кадетских корпусах – дети офицеров, т.е. тех же дворян.

Но такое деление условно: вспомним хотя бы о Ломоносове. Фактически, в казённых учебных заведениях могли учиться дети горожан любых сословий и профессий, если только сами родители не вынуждены были отдавать ребёнка в ученье сапожнику, "на побегушки" в трактир и т. п., и если были деньги на обмундирование.

Потому что в казённых учебных заведениях (в отличие от частных) неимущих родителей освобождали от платы за обучение.

***

На вступительный экзамен я немного запоздал. Со мной сдавал только ещё один мальчик. Пока я с мамой сидел в приёмной, его мать говорила с мамой очень любезно. Но когда я с мальчиком снова вышли в приёмную из класса, в котором нас экзаменовали, и было объявлено, что он не принят, его мать окинула нас гневным взглядом и вышла. Меня приняли, а дворянина отвергли – было чем возмущаться!

В частных гимназиях не было на форме блестящих пуговиц. Поэтому пока на старую форму Дориана нашивали блестящие пуговицы и производили подгонку под мой рост, прошло 2-3 дня. И я опоздал к занятиям ещё больше, чем на экзамен.

Сидя в классе, я с ужасом обнаружил, что Куприан Осипович говорит о каких-то неизвестных мне "именах существительных". Я решил, что если буду улыбаться, он подумает, что я знаю об этих "именах" и не спросит меня. Неожиданно Куприан Осипович обратился ко мне: " А ну-ка. Рейн. Да, ты, ты, ты! Ты всё время улыбаешься. А ну-ка скажи как…" Конечно, я не смог ответить. Я сел за парту и стал беззвучно плакать, склонив голову. "Так вот, я тебе ставлю в журнал жирную единицу!" Я проплакал до конца уроков, не выходя на переменках. В первых классах гимназии родители обычно приводили и уводили детей. И дети сказали моей маме, что я плачу, т.к. получил единицу.

Однако, Куприан Осипович успокоил мою маму: никакой единицы он и не думал ставить.

Если дети пропускали занятия по болезни, справку выдавала их мать. Коридоры гимназии украшали статуи греческих богов. В актовом зале висел небольшой портрет царя. Один из "рекреационных" залов был превращён в буфет. В нём дежурили члены родительского комитета. А другой рекреационный зал использовался как гимнастический.

Моими товарищами стали Яша Слепян (первый ученик), Саша и Миша Диджули, Корнилов. Чаще всего я бывал у Диджулей, они жили близко – на Троицкой улице. Я играл с ними в "военно-морскую игру". На большом картоне, который мы клали на пол, были моря, проливы, острова, гавани… Оловянные корабли имели все детали: орудийные башни, минные аппараты, шлюпки и т. д. Иногда к Диджулям приходили также Харламов и Загуровский (они жили далеко от нас на Пересыпи). Отец Диджулей был военно-морской офицер, отец Харламова - тоже был моряком, а отец Загуровского - священником. У Корнилова (он жил на Греческой) мы однажды подожгли порох на мраморной доске умывальника. Осталось большое тёмное пятно.

Когда после революции закрыли кадетский корпус, в наш класс перешёл оттуда Литвиненко. А из коммерческого училища перевелись Городисский и Минченко. В 1918 году уехали на родину (в Польшу или на Волынь) Позин, Щедренко, Ушило и другие. Весной или летом 1919 года умер Миша Диджуль, а в 1920 году его семья уехала в Константинополь.

Но как же я поступил в гимназию? Ведь для евреев в казённых гимназиях была установлена процентная норма: их принимали не более того процента, который составляло еврейское население города. А так как у евреев тяга к образованию была тогда сильней, чем у других национальностей, то они свою норму заполняли быстро. И многим приходилось поступать в частные гимназии.

Между тем у папы был в Ободовке троюродный брат, кантонист (насильно крещённый и призванный ещё в детстве в царскую армию), Йоахим Рейн. Детей и семьи у него не было. Он находился на фронте и был уже георгиевским кавалером. Начальник полиции Бульварного района оформил папе справку, что я иждивенец Йоахима Рейна. Я Йоахима не помню, думаю, что я его никогда не видел. Впоследствии, родственники из Балты или Ободовки говорили папе, что Йоахим Рейн в гражданскую войну командовал дивизией и умер в 1922 году от сыпняка.

После революции количество учащихся увеличилось, и в гимназии ввели параллельные классы. Особенно тесно стало на "камчатке". Однажды во время урока раздался свист. И сразу же с "камчатки" послышались голоса: " Схиж свистит! Схиж свистит!" Беднягу Схижа отвели к инспектору (завучу) и записали в штрафной журнал. Через неделю, без особой огласки, тихоню Схижа помиловали, но выявить, кто свистел - не удалось.

В 1919 году я с Витей Исаевым и Юзиком Гейкле через сломанную решётку проникли в подвал на Левашовском спуске и достали винтовочные патроны. Отец увидел их у меня и сказал: отдай кому-нибудь, не держи дома! Не продумав последствий, я отнёс патроны в гимназию. Ябеда из параллельного класса увидел, что я раздаю патроны и побежал к инспектору. Через пять минут в класс зашёл инспектор и отвёл меня в свой кабинет. Но вскоре отпустил. Когда четверть подошла к концу, я не сомневался, что у меня будет тройка по поведению. На следующий день после педагогического совета ко мне подошла "француженка" Людмила Алексеевна, наш классный руководитель и сказала: "Не волнуйся, всё в порядке!" В моём табеле стояли высшие оценки по поведению, вниманию, и прилежанию.

***

В конце Итальянского бульвара была "Евангелическая больница". В 1914 или 15 году там делали небольшую операцию папе. А в 1920-м, последнем году существования гимназии, в больницу попал Серёжа Терехов – его задело крыло автомобиля. Когда я выходил из Серёжиной палаты, меня увидел инспектор гимназии и сказал: "Зайди со мной к Павлу Николаевичу!" В соседней палате лежал тяжело больной директор нашей гимназии. Он ласково заговорил со мной о чём-то. Но я был смущён и напуган, ничего толком не мог ответить и даже не сумел пожелать ему выздоровления. Из больницы директор уже не вышел…

В конце XIX века Фламорион писал об увеселительных прогулках по Марсу, а Скиапарелли – о каналах на этой планете. Она представлялась им сходной с Венецией.

Одесса - южный город; после захода солнца темнеет быстро. На темно-синем, почти чёрном небе сверкают вечером сотни звёзд. На Севере, тем более теперь, когда воздух загрязнён промышленными отходами, такого обилия звёзд не увидишь… С малых лет мне нравилось отыскивать на небе знакомые созвездия. В 1918 году я даже видел Новую Орла. Но бинокля у меня не было.

Моим любимым поэтом в детские годы был почему-то Плещеев, а не Пушкин:

У лесной опушки домик небольшой…

…Дедушка, голубчик, сделай мне свисток…

Но дедушки у меня не было. Мои дедушки умерли ещё в XIX веке. Из Киева приехал отец мужа маминой сестры Нюни, архитектор Каплунов, и гостил у нас некоторое время. А возвратясь в Киев, отправил посылку с подарком …для меня. Это была подзорная труба и полное собрание сочинений Плещеева. Бабушка Поля и мама удивлялись странному поступку. Подарки от родственников обычно получали Дориан и Лена. Старый дедушка Каплунов держался со мной, Леной и Дорианом одинаково. Но я ощущал всеми фибрами души его незримое сочувствие мне.

Спустя пару лет, благодаря брату подруги Лены, студенту Краснову, а также его приятелю Гамову, я получил доступ в университетскую обсерваторию. В настоящее время каждая минута наблюдений в телескоп обсерватории заранее расписана и крайне дефицитна. А во времена "крейсера Алмаз" 12-летнему мальчику позволяли смотреть в телескоп и крутить ручки!

Тогда же в Одессе возник "кружок юных любителей мироведения". Он помещался на Лютеранской улице. Иногда занятия с нами проводил известный астроном, отец моей будущей сокурсницы, высокой девицы в пенсне.

Творцом "Теории Горячей Вселенной", которая теперь признана во всём мире, был американский учёный Гамов. На стр. 299 "Астрономического календаря" на 1979 год ("Переменная часть") пишется, что Джордж Гамов родился в Одессе в 1904 году и окончил "два русских университета (в Новороссийске, 1923г. и Ленинграде, 1926г.)…." Как быстро всё забывается. Жоржик Гамов учился не в Новороссийске, а в "Новороссийском университете", как назывался тогда одесский университет. Так как отвоёванное у турок и татар Причерноморье называлось до революции "Новороссией". Когда университет разбили на институты (потом снова восстановили), Гамов и Краснов уехали в Петроград. А через несколько лет Гамов распрощался с родиной…

Я не 100-процентный альтруист, но помню хорошее, что делали мне люди, а плохое стараюсь забыть. В детские годы меня удивляла непонятная, ничем, казалось бы не вызванная неприязнь Витьки Исаева и некоторых других мальчиков к кому-то из детей или даже взрослых людей. Но это были только цветочки. Когда я потом попал в Пантелевичи, меня поразило, буквально ошеломило, как хозяин избы и две его дочери радовались любым бедам, приключившимся с их соседями. Они потешались, у них был праздник, стоило им только узнать, что кто-то из соседей пострадал (ударила кобыла, сломал ногу, схватил горячку…). Вспоминаю, как наша часть комплектовалась в Данкове или каком-то другом селе на Орловщине. Время было голодное, к тому же разные инфекции. Особенно много погибало детей и стариков. Хозяйка избы, где я находился, глянув в окно на жалкие похороны, выходящие со второго или с третьего от неё двора, промолвила с бесстыдным злорадством: "Таскать вам не перетаскать!" Опомнившись, что не одна в избе, сжала губы и стала креститься. Однако не докрестилась: уразумела, что в избе не свой сидит, а городской или даже какой-то еврей в командирской форме… Напротив, в Свердловской области и в Мордовии, я видел прекрасных и великодушных людей (башкир, мордву, русских). Дело не в национальности Просто в Пантелевичах и в Данкове их обитатели утратили человеческую душу.

ДАЧА ТРАЧА

В мае 1916 года мы выехали на дачу Трача. Она находилась между 16-ой станцией Большого Фонтана и Золотым Берегом. Напротив дачи жил большефонтанский судья Зайченко.

На Золотой Берег когда-то шёл трамвай. Но перед войной 1914 года на конечном отрезке пути, проходящем вдоль кромки высокого крутого берега, вагон, переполненный дачниками не смог остановиться и слетел в воду. С тех пор линия бездействовала; рельсовые пути и трамвайные мачты разобрали; всё заросло травой.

Лет через 40 я с Ниной и детьми посетил Одессу. Как-то мы прогуливались по этим местам. Я полюбопытствовал: помнят ли старожилы о дачах Трача и Зайченко и что на Золотой Берег шёл когда-то трамвай. Однако, пожилые люди, к которым мы обращались, утверждали, что ни трамвай, ни конка никогда здесь не проходили ("Хоть 100 лет назад!"). Нина и дети смотрели на меня с укоризной. Неожиданно я заметил под ногами полоску ржавого рельса, почти занесённого песком и пылью. Идя дальше по дороге на Золотой берег, мы видели засыпанные землёй рельсы, шпалы и просто лежащие на земле трамвайные столбы, укрытые разросшимся кустарником. Впрочем, какая-то старушка сказала, что сразу узнала меня:"Вы ведь сын мирового судьи Зайченко?!"…

***

По вечерам на дачи съезжались отцы семейств. Появлялись и визитёры, которым после городской суеты хотелось побывать "на природе". Ужинали на веранде или на открытом воздухе при свете фонариков, в которых горели свечи. Электричества на дачах ещё не было. После ужина, пляжа, лото или карт наступала очередь самодеятельных концертов, разных душещипательных романсов:

Любовь – это муки и горе разлуки.

….И всё же, любить – это верить и верить,

Надеяться, но не знать.

Орлиным полётом всю землю измерить

И душу любимой отдать!



Белой акации гроздья душистые

В последнюю встречу Вы мне принесли…



…Так долго шептали, так плакать хотелось

И прошлого, прошлого было мне жаль!

Однажды мы отправились на станцию провожать дядю Ефима. Он работал в "Международном институте" у Вертинского и носил вицмундир. Большие "пульмановские" вагоны были заполнены публикой; "ватман" (вагоновожатый)уже собирался отпустить тормоз и двинуться в путь, когда у вагона появился газетчик, выкрикивая: "Нелегальный номер газеты…. конфискованный властями…. запрещённый цензурой!.." Со всех сторон протягивали монеты. Торговля шла бойко, но неожиданно к газетчику подошёл жандармский офицер и, отведя руку назад, ударил его в лицо. Газетчик отшатнулся, пачка газет вывалилась и попала под вагон. Размазывая кровь по щеке, газетчик закричал ватману: "Погоди, не отправляй: товар под вагоном!.." (Я удивился тогда, что газеты – это товар). А толпа обступила побледневшего жандармского офицера и пожилого газетчика. Все кричали. Какой-то господин размахивал зонтиком. Стоящий поблизости городовой упорно смотрел вдаль и не поворачивал головы.

- "Тащи его к Зайченко!" – раздавались голоса.

- "Не имеет права бить! Окопались тут в тылу"…

Люди стеной обступили офицера и газетчика и поволокли их в направлении дачи Зайченко.

***

Первые в Одессе продовольственные карточки появились летом 1916 года. Сначала это были даже не карточки. а талоны на получение сахара. Утром, отправляясь на пляж, мы увидели перед лавкой на Золотом берегу "хвост" или "очередь". Городовой раздавал подошедшим талоны, не интересуясь, стали ли те в хвост первый, второй или третий раз. А лавочник явно был доволен бойкой торговлей, ему помогали жена и приказчик. Спекулировать, наживаться на трудностях, люди ещё только учились….

***

Осенью 1916 года умерла бабушка Пиня. Последние годы она не часто наносила визиты. Но, приходя, старалась рассказать нам, детям, что-то интересное. О графе Потоцком, о войне с турками, о жизни в Ободовке. Девичья фамилия бабушки Полонская. Её предки не-то переселились в Ободовку из Польши, не-то Ободовка считалась раньше на территории Польши. Из её рассказов, как мне помнится, следовало, что мой прадед Рейн попал в Ободовку из Голландии. Жили они в местечке Рейен в Брабанте. Умер он от чумы.

ИЛЛЮЗИОН

В 1915 году я первый раз пошёл с родителями в оперный театр на "Снегурочку". Когда перед каждым актом мы из фойе или буфета по галереям и лестницам снова попадали в ложу, я думал, что перед нами уже другой зрительный зал и другая сцена. Снегурочка мне не понравилась. Сцена была дальше, чем экран в иллюзионе (а в кино я был уже несколько раз), артисты казались маленькими, а оркестр – слишком шумным.

Другое дело – кино. Я смотрел с мамой в "Урании" "Умер солдатик в больнице военной". С бабушкой Полей – "Гибель Титаника". Ещё с кем-то – "Дети Капитана Гранта".

Вот одно из посещений кинотеатра.

Мама дала 20 копеек, и сестра Лена идёт со мной в иллюзион. Он - наискосок от нашего дома на Канатной. У входа в "Одеон" толпятся солдаты, горничные, подростки. На тротуаре окурки и скорлупа от семечек и каштанов. Мне 9-й год, Лене 12-й, но детей пускают на любой сеанс. За два билета отдаём 14 копеек, на 4 копейки покупаем сладости: совок "фисташек" (но это арахис, а не фисташки) и две маленькие плитки "альвичика" (нуги). И остаются 2 копейки на сельтерскую воду, настоящую, а не "газировку". Фойе тесное, публика ожидает на улице. Наконец, пускают в зал. Узкое помещение, не иначе – бывшая конюшня или каретный сарай. У рояля тапёр, фильмы ещё немые. Потолок низкий; луч кинопроектора над самой головой. Третий звонок. Свет гаснет сразу: реостатом ещё пользуются не везде. Сеанс длится 2 часа. Начало первого - в 6 часов вечера., второго – в 8, третьего – в 10. А дневные сеансы только по воскресеньям. За два часа стараются показать зрителям максимум возможного (конкуренция!)

Мелькают "видовые" кадры (кинохроника). Сзади какой-то шутник громко комментирует: Очинка карандашей в Малой Азии! Ловля блох в Норвегии! И т.д. Зрители грызут орешки, лузгают семечки. Тапёр старается вовсю. За пять-семь минут с "видовыми" покончено.

Теперь на экране кинодрама. Участвуют звёзды русского немого кино: Вера Холодная, Мозжухин, Рунич, Лисенко. Это главный гвоздь программы. После каждой части - пауза. Зажигается свет, механик сменяет ленту. Если она поставлена "вверх ногами" или рвётся во время показа, все начинают кричать: "сапожник!" Топот, свист. Кинодрама заканчивается. Прокрутили её за один час.

Теперь на экране Глупышкин или Макс Линдер. Показывают одну-две коротких комедии, наподобие "Наказанного поливальщика улиц". В зале не умолкает смех. Тогда многое казалось смешным, потому что было непривычно. Оптическая иллюзия, ошибка монтажёра или специально подготовленный трюк – неважно! Всё могло вызвать гомерический хохот зрителей, до боли в затылках и истерических припадков. Недаром кино тогда называлось "электрический театр-иллюзион". За 8-10 минут с комедиями покончено. Полотно экрана наворачивается на валик, валик ползёт вверх, виден занавес.

Сейчас "малороссийская труппа" покажет водевиль. Занавес раздвигается. На сцене хата, подсолнухи, Петрусь с Ганной, старая "маты" и одураченный под конец "куркуль" (кулак). Углубления для оркестра нет, поэтому вышедшие на помощь тапёру два музыканта пристраиваются у рояля. Действие водевиля проскакивает быстро: "куркуль" посрамлён, "маты" благословляет Петруся и Ганну; все поют и пляшут:

…А за того Петруся

Била мэнэ матуся.

Ой лыхо, нэ Петрусь –

Сивы бровы, чорны вус!

Ещё полчаса ушло. Декорации подтягиваются к колосникам и занавес опять раздвигается. В чёрном платье с блёстками, под бравурные звуки музыки на сцену выплывает "звезда эстрады":

На мотив известный

Я спою вам смело

Очень интэрэсный

И печальный дело:

Как богатый дама

На Капказ лэчился

И ужасный драма

С нэю приключился…



…Вдруг, как по заказу

Из волшебной сказки,

Перед нэй явился

Проводник капказский…

Номер закончен; раздаётся взрыв аплодисментов, визг, свист. Занавес задёргивают, но артистка успевает просунуть наружу ножку с туфелькой. Топот, крики, стоны…

Темп музыки ускоряется до предела. На сцену выбегает Хенкин или Громов и Милич и т.п. Пританцовывая они исполняют злободневные куплеты:

…Миша хочет манну кашу,

Лёвочка – котлетку,

Сёма влез рукою в суп

И залил салфетку.

Ох, несчастный идиот,

Зачем я женился,

Лучше шёл бы прямо в порт

И там бы утопился…

Это последний номер программы. Сбоку занавеса просовывается табличка: "Сеанс окончен". Звезда эстрады и куплетист отняли 15 минут. Мы с Леной выходим на свежий воздух.

В тот год племянник папы, Сеня Хмельницкий уже оставил детскую труппу режиссёра Матусиса и выступал на эстраде с куплетами вроде:

Я расскажу историю одной еврейской свадьбы,

А ещё лучше - там вам побывать бы!



Гости пляшут целым стадом,

Пьют горилку с лимонадом…

Затем Сеня оказался в опереточной труппе на амплуа простака. Женился на армянке, балерине. Закончил карьеру в Московском театре Оперетты. Единственный раз я с мамой, женой и сестрой Леной были у него дома на Кутузовском проспекте в 1960 году. У Сени тогда гостила его сестра из Одессы, Соня, чья свадьба была в большом зале Вайнгуртовской квартиры в 1919 году. А брата Сени – инвалида - уже не было в живых.

ДАЧА ЮРКИ

1916 год. После отравления ядом, дважды смертельно раненный пулями в грудь и шею, с двумя проломами в черепе, Распутин был ещё жив, когда его бросили в воду. Он успел ещё высвободить правую руку из опутавших его верёвок, и только потом утонул. Когда, почти через сутки, его достали из реки, и положили его труп в костёр, во время горения труп на некоторое время принял сидячее положение, однако потом был полностью сожжён. В 1916 году ему было 45 лет. До февральской революции оставалось 2 месяца…. Появились частушки:

Выйди солнце из-за тучи,

Высушь Гришкины онучи,

Я сама ему, коту,

Их стирала на плоту…

……………………………..

…Не в могилу, на погост –

Вверх тормашками под мост!

Революция. На улицах манифестации, демонстрации, митинги. Настроение праздничное…

В мае 1917 года мы выехали на 13-ю станцию Среднего Фонтана. Дача находилась почти у самой "Цыганской дороги", то есть довольно далеко от моря. Хозяин был переселенец (мадзир) из Крыма или из Азербайджана. Так как Турция участвовала в войне с Россией, то он о своей национальности не распространялся. Звали его, кажется, Дадаш, но бабушка Поля сразу прозвала его Юрка.

Дача была большая, однако после аллей с коттеджами начинались неинтересные для нас огородные грядки, виноградник и обширное клубничное поле, обсаженное фруктовыми деревьями. (Недалеко от Цыганской дороги была другая памятная мне дача, на которой в 1912 году умерла маленькая Сусанна - Сьюзи). В саду и на грядках работали Юрка с женой-молдаванкой и два батрака. Один батрак был уволенный с завода рабочий - "исмеряк", а другой – "гюфка" (цыган). Они называли друг друга "аркадаш" (товарищ), а Юрку - "горбаджи" (хозяин); и считали, что он большой "зевзек" (глупец).

Батраки и Юрка с женой использовали для жилья чердаки коттеджей. На самом краю дачи у них был также шалаш. Стояла печурка и длинный стол, за которым они иногда пили "сарап" (вино) или "ракию" и ели сыр "касери". Юрка был покладистым. О чём бы ни просили его дети (повесить ещё качели, устроить площадку для крикета и т.п.) он всегда отвечал "эйн" или "буйурун" (хорошо, пожалуйста). И делал.

В 1917 году проводилась перепись населения. Когда студент пришёл на дачу и задал вопрос о грамотности батракам, то оба ответили: "йёк", "билмем" нет, не знаю). Я думал, что и Юрка так скажет. Однако, он с явной обидой в голосе заявил, что имеет среднее образование, но "на родном языке".

На даче было много медведок. В Одессе их называли "волчками" и даже взрослые люди были убеждены, что их укусы ядовиты. Когда я однажды, готовясь встать из-за стола, начал одевать сандалию, из неё выполз волчок. Я вскочил и бросился бежать, куда глаза глядят, громко крича. С протянутых над террасой веток деревьев на стол падали гусеницы. Допивая какао или молоко, я опасался, что обнаружу жирную гусеницу на дне чашки.

Детей моего возраста в то лето на Юркиной даче не оказалось: или значительно старше или совсем малыши. А взрослые были увлечены и озадачены происходящими событиями.

К началу учебного года, т.е. в последних числах августа, мы переехали в город. Когда папу спрашивали, за кого он будет голосовать на выборах в Учредительное собрание, папа отмалчивался - "Ещё не решил". Пришёл в гости к нам брат (или кузен) бабушки Поли дядя Хескель, он тоже допытывался у папы, за кого тот. Дяде не нравились и эсдеки, и эсеры и кадеты. Правда родственники не очень-то разбирались в программах партий. Говорили об эсдеках, как о единой партии, а они уже давно разделились на большевиков и меньшевиков.

Праздничные настроения, охватившие большую часть одесситов в первые месяцы революции, ничуть не померкли и после известия о разгоне Учредительного собрания и захвате власти большевиками. Даже оказавшиеся не у дел, лишившиеся доверия и постов главные и второстепенные деятели старого режима, чиновники, полиция, капиталисты, банкиры – ещё не знали, как быть - занимали выжидательную позицию, надеялись на возврат к старому. Отрезвление наступило лишь на следующем развороте событий, когда на рейде появился крейсер "Алмаз" и у Одесситов наступили тяжёлые времена "первых большевиков".

В нашем доме это почувствовали не только "почётный мировой судья" Докс, косвенно связанный родством с Фредериксом, министром двора у Николая II, но и адмирал Андронович и начальник пересыльной тюрьмы Перелешин, и филёр охранки Смирнов, и городовые Будревич, Урбанович, Чуркин. И даже "завзятый охотник" Вильям Джонсон.

Некоторое время Джонсону помогала легенда, что он биолог; работает на "винодельческой станции Таирова", где выращивают ценные сорта винограда, а там в глуши и поохотиться не вредно!" Джонсон погиб лишь при "вторых" или "третьих" большевиках, когда ребята в органах раскопали, что в тех местах любил охотиться и великий князь Михаил Александрович (брат Николая II), который был расстрелян ещё в 1918 году вместе со своим адъютантом или личным секретарём Брайаном Джонсоном (братом Вильяма Джонсона). Старшая дочь Вильяма успела выйти замуж за командира военного корабля. Они были скаутами когда-то. Он быстро делал карьеру, занимал перед войной 1941г. высокий пост, но был репрессирован.

Когда власть в городе захватили "первые большевики", одесские воротилы-предприниматели быстро осознали, что пришла пора сматывать удочки на Запад. Или ускользнуть в глушь и переждать годик-другой, пока не будет покончено с большевиками. Предварительно же следует избавиться от нетранспортабельной недвижимости и утративших значение ценных бумаг. И наступил "бум" продажи по дешёвке домовладений и дач, фабрик и мастерских, торговых фирм и питейных заведений. Отдавали за копейки паи, купчие, акции, закладные, облигации… Сбывали за бесценок громоздкие фамильные реликвии, коллекции, гарнитуры, которые не возьмёшь в Константинополь или дальневосточную тайгу. Старались сбыть это мелким служащим или простым работягам, не смыслящим в финансовых делах. Лишь бы у них оказались звонкие червонцы, или иностранные купюры, бабушкины серьги и кольца и т.п. За смехотворную цену отдавали и у липового нотариуса оформляли "купчую крепость". Заключать сделки с "солидными людьми" опасались: вернётся старая власть, и у таких трудней будет отобрать своё имущество. А настоящие буржуи – Топузы, Чертковы, Краснощёки, Пташниковы - ловко выкручивались. Паспорта были отменены. Переехав в другой город, они раздобывали справки о трудовом стаже и т.п.

Меня в детстве называли Пташниковым. Слишком упитанным был. Прошло 75 лет. Смотрю в газете: фотография белорусского поэта Пташникова. Подошла Нина, тоже разглядывает. Я ей говорю: "Этот поэт сильно смахивает на одесского Пташникова". Она: "Не знаю как на одесского, но он и на тебя похож!" Вполне возможно, что Пташников, вернее его сын (сам Пташников умер в Одессе в 1916 году) сбежал из Одессы в белорусскую деревню, а поэт – это его внук или правнук.

***

Сейчас осталось очень мало живых свидетелей дореволюционного прошлого. Нынешнее поколение знает, что царизм угнетал национальные меньшинства. Да, "черта оседлости" была. Но еврей, имеющий "аттестат зрелости" (т.е. получивший среднее образование) или состоящий в "купеческой гильдии" мог жить и за чертой оседлости. Когда в XIX и в XX веках прокатывались волны погрома, бандиты из "Союза русского народа" или "Палаты Михаила Архангела" почти всегда действовали выборочно, как бы "не замечали" зажиточных евреев, а убивали и вспарывали животы беднякам из местечек и разных кишинёвских или одесских "молдаванок". Некоторые евреи крестились и тогда официально не считались евреями, т.к. в паспорте отмечалось лишь вероисповедание, а не религия. Такие могли получить доступ и к образованию, и к должностям. (Но они отрывались от своего народа, и выжить их потомкам удавалось лишь путём последовательной ассимиляции нескольких поколений. Они, как евреи, исчезали с лица Земли).

ДЯДЯ ПЕТЯ

Где-то в 1917 году к нам в гости стал заходить и папин брат дядя Петя со своей женой тётей Раей. За столом велась беседа о Керенском, об Учредительном собрании. Говорили и о "нынешних детях". Мама сказала, что Дориан у себя в классе создал какой-то безбожный кружок:

- Как он называется, Дориан?

- Бянп: Бога я не признаю.

- Это напрасно! – сказал дядя Петя. – Я тебе докажу, как дважды два, что Бог существует!

Он увёл в другую комнату Дориана, Лену и меня. Лена, которая всегда была солидарна с Дорианом, заявила, что и она тоже атеистка. А я верил, конечно, в Бога. Дискуссия велась долго и без толку. Вера в эрудицию дяди Пети поблекла. Его доводы: "Если Бога не было бы, то и ничего бы не было; а раз мир существует, значит, его кто-то создал" – не звучали убедительно.

"Зачем так абстрактно" – думал я. "Давай ближе к жизни!"

Но полемика продолжалась, и успеха не предвиделось. А у меня был сильный довод. Немножко неудобно было его приводить, но он сразу обеспечил бы победу. Наконец, когда положение стало критическим, я не выдержал и, заранее торжествуя, с победным видом закричал:

-Если нет Бога, то кто же посылает аистов с детьми?!

Наступило замешательство. Дориан и Лена с презрением смотрели на меня. Дядя Петя достал портсигар и поднялся:

-Ладно. Перерыв! Продолжим в следующий раз: теперь уже десятый час!

Как? Зачем? Ведь победа уже в наших руках! Я понял, что он скрытый безбожник, настоящий предатель… И отшатнулся от него.

***

Дядя Петя съездил ненадолго в Москву. Это было в крещенские морозы. Сидя в детской, он делился впечатлениями. Его поразили "отчаянные холода в Москве". Должно быть дядя, по одесской привычке, был в туфлях и тонких носках. Мне не верилось, что там так холодно, но дядя повторял и повторял: - "Ужасно! Мороз – двадцать градусов!"

- "Вот заливает" – думал я. В Одессе (из-за ветров) даже при пяти градусах мороза не сладко. "Неужели люди могут выдержать двадцатиградусный мороз? Заливает!"

Дядя Петя умер от голода в 1922 году.

Напечатано в «Заметках по еврейской истории» #1(171) январь 2014 berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=171

Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2014/Zametki/Nomer1/NRejn1.php